Ёсимото вспомнил слова своего командира и решил, что для него настал подходящий момент, чтобы нанести ронину смертельный удар в незащищенный бок. Он бросился вперед и совершил быстрый выпад своим мечом в открытое плечо ронина.
Но у того было словно три пары глаз. Ронин резко отступил в сторону, так что удар Ёсимото пришелся в пустое место. Молодой самурай на мгновение утратил равновесие, и этого мгновения оказалось достаточно: ронин стремительно повернулся вокруг оси и нанес молодому противнику страшный удар, по самую рукоять вонзив меч в грудь. Ёсимото удивленно охнул и рухнул на грязный пол таверны, окропив его своей алой кровью.
Ронин словно и не заметил своего успеха. Он уже отбивал удары старшего самурая, казалось, не обращая внимания на его молодого напарника.
Тот, увидев смерть Ёсимото, потерял хладнокровие и бросился на ронина, громко выкрикнув:
— Умри, сын собаки! Умри за молодого Ёсимото! Он был мне как родной брат!..
Ронин, который до этого словно не замечал молодого противника, стремительно отступил в сторону, так что тот оказался перед старшим самураем, тем самым помешав его маневру. Старший замешкался и пропустил удар ронина. Старый меч воинственного странника вонзился в его правое плечо. Самурай не издал ни звука, но его правая рука повисла как плеть. Он, однако, не отступил, схватил меч левой рукой и отбил очередной удар ронина.
Ронин, словно в священном танце, прошел по кругу легкими шагами и оказался за спиной молодого самурая. Тот резко развернулся, взмахнул мечом, но ронин опередил его. Острый как бритва меч, казалось, только коснулся шеи самурая — и голова того отлетела в сторону, как кочан капусты. Обезглавленное тело постояло еще секунду, как статуя, и грохнулось на пол.
— Хороший удар! — одобрительно проговорил старший самурай, отступив в сторону.
— Хороший меч, — спокойно ответил ронин и снова бросился в атаку на последнего противника.
На этот раз храбрости у самурая поубавилось. Он перешел в оборону и только отбивал удары ронина. Такая тактика не могла привести его к победе. Самурай понял это и бросился в атаку на ронина. Тот отступил, а затем хладнокровно перешел в контратаку и, наконец, вонзил свой меч в грудь самурая.
После этого ронин убрал свой меч в ножны и повернулся к трактирщику:
— Прибери здесь, папаша. И подай мне подогретого саке, мне что-то захотелось пить.
— Слушаюсь, добрый господин, — угодливо проговорил трактирщик. — Но что мне делать с этими мертвыми телами? Я не хочу ссориться с полицейскими!
— Тебе это не грозит, старый хитрец! — отмахнулся ронин. — Уверен, что все здешние полицейские с тобой в дружбе. Кроме того, здесь не случилось ничего особенного: несколько высокородных самураев всего лишь поспорили о вопросах чести, в этом нет ничего противозаконного. А если ты надеешься получить с меня несколько лишних монет — так это зря: я беден, как храмовая мышь.
— Кстати, высокородный сударь, — вступил в разговор торговец, до того тихо сидевший с дочерью в углу таверны, наблюдая за схваткой. — Не хотите ли вы немного заработать? Нам с дочерью нужен опытный провожатый, чтобы преодолеть опасности пути. Я не слишком богат, но смогу заплатить вам несколько монет, да и пропитание в пути будет за мой счет.
— Мне показалось, что твоя дочь и сама отлично может постоять за себя, — ответил ронин. — Я видел, как ловко она управляется с боевым веером.
— Дать отпор наглому молокососу — это небольшой подвиг, — проговорил торговец с вежливым поклоном. — Но в пути нам могут встретиться более опасные люди, и здесь не обойтись без такого умелого воина, как вы, высокородный сударь.
— Что ж, — ответил ронин после недолгого раздумья. — У меня нет хозяина, зато много свободного времени, с которым я не знаю что делать. Так что я принимаю твое предложение и готов продолжить путь с тобой и твоей дочерью. Отныне и до конца пути я твой слуга, добрый человек. И для начала я хотел бы знать ваши уважаемые имена, а также куда и с какой целью вы направляетесь.
— Мое ничтожное имя — Юсио Саги, я торговец из Киото. Мою милую дочь зовут Юсико. Я недавно овдовел и сейчас я направляюсь в Эдо, где живет сестра моей покойной супруги, чтобы поручить Юсико заботам любящей тетушки.
— Что ж, этого довольно. — Ронин потянулся. — Мое имя ты только что слышал, добрый человек. А сейчас я предлагаю всем нам немного отдохнуть, чтобы завтра чуть свет отправиться в дорогу. Путь нам предстоит неблизкий.
Торговец с дочерью улеглись на тюфяках в углу таверны. Ронин сел рядом с ними, скрестив ноги, и прикрыл глаза. Папаша Хидаёси со своим слугой вытащили из комнаты тела мертвых самураев и посыпали пол чистым песком. В таверне наступила тишина.
Надежда Николаевна давно не была в Музее восточного искусства и забыла уже, какое сильное впечатление он производит на посетителей.
Музей размещался в китайском храме на Крестовском острове. Храм не был, разумеется, древним — откуда взяться древнему китайскому святилищу на северо-западе России? Он был выстроен в самом начале двадцатого века, в период расцвета стиля модерн, малоизвестным, но очень талантливым архитектором Иваном Иноземцевым.
В то время в России появилось очень много китайских рабочих, как сейчас говорят — трудовых мигрантов, или гастарбайтеров. Тогда их называли отходниками и использовали на самых тяжелых и низкооплачиваемых работах. Китайцы, по природе очень выносливые и неприхотливые, довольствовались малым, но им нужен был храм, где они могли бы совершать свои традиционные обряды. Тогда-то русский миллионер китайского происхождения Луцзяев пожертвовал большую сумму денег на строительство храма и нанял молодого архитектора Иноземцева, недавно вернувшегося из Италии.
Иноземцев подошел к делу очень серьезно. Он изучил планы и чертежи десятков традиционных китайских храмов, просмотрел множество гравюр и фотографий. Надо сказать, что в те годы в моде было все восточное, особенно японское, и архитектор изучил не только китайские, но и японские образцы, справедливо рассудив, что никто не заметит особой разницы — лишь бы было красиво и внушительно. Наконец он создал проект храма. Заказчик проект утвердил, и Иноземцев приступил к строительству.
Он трепетно относился к своему детищу, много раз заставлял переделывать некоторые детали, лично ездил в Китай и Маньчжурию за особыми сортами дерева и камня. Из-за такого дотошного отношения к работе строительство затянулось. А тут началась мировая война, и сложностей стало гораздо больше. Наконец в феврале 1917 года храм был закончен.
Однако как раз в это время произошла Февральская революция, всем стало не до храмов — трещало по швам само здание Российской империи.
Дальше события развивались еще более бурно: за Февральской революцией последовала Октябрьская, религию объявили опиумом для народа, архитектор Иноземцев вернулся в Италию, где вскоре умер во время страшной эпидемии гриппа-испанки, а китайские гастарбайтеры, забыв о традиционной религии и вечных ценностях, отправились служить в Красную армию. В ней воевало ни много ни мало около шестидесяти тысяч китайцев, были отдельные китайские батальоны и даже полки — но это совсем другая история.
Как бы то ни было, построенный Иноземцевым китайский храм так и не послужил той цели, для которой был предназначен. В его помещении сначала устроили курсы повышения младшего комсостава, потом рабочий клуб, а когда закончилась Гражданская война, в храме организовали Музей восточного искусства.
И вот сейчас Надежда стояла перед этим музеем, чувствуя невольный трепет.
Большое здание с изящно загнутой кровлей покоилось на мощном каменном фундаменте. К парадному входу вела широкая лестница, по обеим сторонам которой стояли каменные статуи — сказочные существа, похожие то ли на огромных собак, то ли на львов с драконьими головами. Еще две таких статуи, только гораздо большего размера, были установлены на верхней площадке лестницы, перед дверями храма. Казалось, что они охраняют храм от нежеланных гостей.
Трепет, который испытывала Надежда, объяснялся не только мрачным и величественным обликом храма, но еще и тем, что теперь она вспомнила, что видела это здание не только много лет назад, когда приходила сюда на выставку Хокусая, но еще и во сне. В том самом сне, который произвел на нее такое сильное впечатление и заставил по уши влезть в дело со шкатулкой…
«Ну да, все понятно, — думала Надежда, поднимаясь по ступеням к храму. — Ведь во сне сознание человека перемешивает все его дневные впечатления, все воспоминания… Вот я во сне вспомнила этот храм и превратила его в таинственный лесной храм древней богини…»
Эта мысль успокоила ее, и Надежда остановилась перед высокими бронзовыми дверями храма. Два каменных чудовища внимательно смотрели на нее с двух сторон, словно не хотели пропускать внутрь.
