– Откуда вы знаете, что я полицейский? – пробормотал Алексей.
– А кто ж? И у тебя веры нет. Только по другой причине. Ты столько дерьма человеческого на своем веку повидал, что ни в бога, ни в черта теперь не веришь. А я в другом дерьме измазался. И это дерьмо посильнее воняет, поверь. Меня тогда как с небес на землю ухнуло. Была в душе благодать, а стала помойка. Я-то думал, перед Господом все равны, ан нет. Люди, которых я не могу назвать священниками – язык не поворачивается, – делят всех на достойных и недостойных, тьфу! – Он сплюнул. – По наличию у них денег! Денег! Есть ли для Господа вещь более оскорбительная? Его же так унизили и, прости за бандитский жаргон, опустили! И где? В месте, откуда он вознесся! В святая святых! Не меня опустили, я-то букашка, а Господа! Вот что страшно!
– Но ведь не все такие. И среди людей есть паршивые овцы, и среди священников.
– Правильно. Но раз коррупция и до Святой земли добралась, значит, церковь совсем прогнила.
– И что делать?
– В скиты уходить. В леса. Молиться. Верить. Вера-то в народе жива.
– Что-то вы не похожи на отшельника, – не удержался Алексей. – И на подвижника. В Италию рванули, не в скит.
– Да вот, решил попутешествовать. Мир посмотреть. Тот мир, который я раньше не видел. В Москву переехал, работу нашел.
– И кем же?
– Водителем маршрутки. А сейчас в заслуженном отпуске. Год отработал, денег подкопил – и в Италию. Давно Венецию хотел посмотреть.
– Опаньки! Остроумно! Это я не про Венецию, а про то, что вы, расстрига, трудитесь водителем маршрутки.
– А я попутно на психотерапевта учусь.
– Ну да. Смежные профессии. Что психотерапевт, что священнослужитель, расчищают авгиевы конюшни души человеческой. Лечат ее словом, один по Библии, другой по Фрейду. Вы потому и откликнулись, когда мы стали психолога искать?
– Точно.
– Поп-расстрига, он же психотерапевт-недоучка. Ни то ни се. Остроумно, – повторил Алексей. – А бороду почему не сбрили?
– Привычка, – Николай пригладил окладистую рыжую бороду. – А что? Людям нравится. Доверия больше.
– А я тебе так скажу, Коля, – Леонидов хлопнул его по плечу. – Видать, задело тебя. Ты не в церкви разочаровался, а в себе. И захотелось тебе быть не бараном, а пастухом. Не грех стяжательства тебя тяготит, а грех зависти.
– Ты меня никак исповедовать решил?
– Так ты же сам напросился. Зачем ты мне все это рассказал? Я ведь не просил. И мы не в храме, а в аэропорту под лестницей. Я тебе грехи отпускать не имею права так же, как и ты мне.
– А ты и не каялся. Святой, что ли?
– Нет. У меня другой грех, грех гордыни. И я это признаю. Оправдываю себя тем, что хочу узнать истину. Наденьке Мануковой правду донести. А на самом деле мне обидно, что меня водит за нос какой-то мальчишка. Тоже, кстати, при деньгах щенок. Он мне так и сказал: бабло побеждает быдло. Мол, те, у кого денег полно, ничего не боятся. Вот я и завелся.
– Вот и ты мне исповедался, – усмехнулся в бороду бывший отец Николай. – Хоть и не желал того.
– Это от скуки. Еще несколько часов в зале ожидания, и мы бог знает до чего дойдем.
– Не упоминай Господа всуе, – строго сказал расстрига.
– Кто бы говорил! Давай оставим, Коля, божественную тему. Меня интересует парень. Сколько времени вы здесь стояли?
– Ну, минут десять.
– Он тебе тоже исповедовался?
– Нет.
– О чем же вы беседовали?
– За жизнь. Он просил с девушкой поговорить.
Алексей уже понял: отсюда, из-под лестницы, ни черта не видно. Так и сказал:
– Ни черта не видно, Коля. Вот в чем штука. Бога всуе нельзя упоминать, но рогатого-то можно?
– Гляди, накликаешь, – сурово сказал Николай. – А что ты хотел увидеть?
– Я просто хотел выяснить, мог ли Тема, стоя с тобой здесь, увидеть, как Мануков поднимается на второй этаж? И понял: не мог. Я сказал Артему, что убийство произошло между часом дня и без пятнадцати два. Но это я погорячился. Скорее, между тринадцатью двадцатью и тринадцатью сорока. В те двадцать минут, пока я носился по терминалу в поисках врача. Вы с Артемом долго беседовали?
– Я же сказал: минут десять.
– А потом?
– Потом пошли к девушке. Я сел рядом, а он говорит: «Я сейчас». И ушел.
– Куда?
– Я не спрашивал. Может, к матери?
– Ну да. Элина охотно обеспечит ему алиби! Долго его не было?
– Я не смотрел на часы. Может, минут десять. Может, меньше.
– Выходит, нет у него алиби.
– Чтобы парень стал убийцей? – Николай покачал головой. – Сомнительно.
– Тогда кто? И Надя его сторонится. Она что-то знает о своем парне. Все это неспроста. Я уверен, девушка знает, кто отравил ее мать!
– Свят-свят-свят! – торопливо перекрестил его расстрига. – Ты бы оставил это дело, сын мой. К чему живых-то тревожить? А мертвые пусть с миром упокоятся.
– Не мертвые, а убиенные, – поправил Алексей. – Разве не требуют они отмщения?
– Мне отмщение и аз воздам.
– Ага. Не суд человеческий будет судить убийцу, а суд божий. Так ведь долго ждать, Коля. Сколько уж раз конец света обещали? А он, зараза, все никак не кончится. Люди все хуже и хуже становятся, что ни город, то либо Содом, либо Гоморра. А Москва – так две Гоморры и бог весть сколько Содомов. Ладно, оставим эту богословскую беседу. Я понял, что у Артема нет алиби. Пойду поговорю с молодым человеком. У меня к нему есть очень интересный вопрос.
– Алексей, постой… – положил ему руку на плечо расстрига. – Не надо…
– Слушай, отстань от меня! Я хочу знать правду, и я ее узнаю!
…У кресел, где дремали жена и дочь, Алексей задержался. Сережа, убедившись, что за сестренкой присматривают, куда-то ушел. Леонидов, отодвинув свертки с багетами и пиццей, сел на свободный стул и перевел дух. Ему хотелось собраться с мыслями. Жена вдруг открыла глаза и тревожно спросила:
– Леша? Что случилось?
– Ничего.
– Но у тебя вид расхристанный.
– Какой?
– Ну, взволнованный. Такое ощущение, что ты весь на нервах.
– Так и есть, – кивнул он.
– Господи, куда завело тебя твое расследование?! – в ужасе спросила жена.
– Не упоминай бога всуе, – усмехнулся он. – Я сейчас с батюшкой беседовал. То есть батюшкой он был раньше, а теперь водитель маршрутки.
– Ты в своем уме?!
– Вполне, – пожал он плечами. – У нас состоялась богословская дискуссия. Где я, кажется, одержал верх.
– Хвастун!
– Почему ты меня всегда недооцениваешь? – обиделся он.
– Потому что ты всех, кроме себя, считаешь дураками. А сам ты… э-э-э… Как бы тебе сказать? Не очень умный.
– Да? А вот скажи, какого цвета у Темы глаза?
– Кажется, светлые.
– Правильно. А у Нади?
– О! У нее очень необычная внешность, я сразу обратила на это внимание! Волосы светлые, а глаза карие!
– А у Людмилы какие были глаза?
– Я не помню, Леша.
– Голубые. А у Манукова?
– Да дались тебе их глаза! Они ведь оба уже умерли!
– А в этом и кроется разгадка тайны, милая. Хоть ты и говоришь, что я дурак. Но я, кажется, понял, в чем тут секрет. Ну, щенок, держись! – Он решительно встал.
– Леша, ты куда! – схватила его за руку жена. – Не смей никого трогать, слышишь?!
– Я побью его морально. Он думает, что никто не знает. Вот у кого самомнение! Этот щенок решил, что он самый умный!
– Да о ком ты говоришь?!
– Об Артеме Ренатовиче! Или Геннадьевиче! Уж и не знаю, как его величать! Темой-то неудобно. Не по чину.
– Ты это о чем?!
– Не кричи, Ксюшу разбудишь!
Девочка уже ворочалась и терла глаза. И тут вдруг раздался громкий хлопок и крики «ура!!!». Алексей, увлеченный своими мыслями, не сразу сообразил, что это вылетела пробка из бутылки шампанского, поэтому невольно втянул голову в плечи. Саша тоже вздрогнула и испуганно спросила:
– Что это? Что случилось?
– Наш самолет выпустили из Домодедова.
– Да ты что?!
– Мама, мы летим?! – Ксюша села и радостно захлопала в ладоши.
– Пока нет, милая, но, похоже, наш борт направляется за нами в Италию.
– Ура!!!
Радостная новость мигом облетела терминал.
– Десять минут седьмого, – отметил Алексей, глянув на часы, висевшие на стене. – У меня осталось четыре часа. Времени вагон. Да и в самолете еще часа три с копейками. Я даже могу из кабины пилота связаться с полицией в Домодедове, и после приземления на преступника наденут наручники. Потом я заберу его к себе в управление и заставлю оформить явку с повинной. Из самолета-то он никуда не денется. Разве что в Италии захочет остаться. Но у него виза заканчивается.
– Ты сам с собой разговариваешь? – удивленно посмотрела на него Саша. – Радоваться надо! За нами уже летят! Ура!
– Ура! – кричали по всему залу ожидания. Люди обнимались и поздравляли друг друга. Вот уже девять часов они томились в аэропорту в неизвестности. И наконец пришла радостная новость: борт вылетел!
– Ура, Москву открыли!
– За нами уже летят, ура!!!
