— Опять топали надо мной! Но по веревке не спускались!
— Как топали? Когда?
— Ночью в субботу и воскресенье.
Эксперты возились на площадке с тяжелой сейфовой дверью.
— Кажется, нас опередили, — тихо шепнул Завадский, кивнув на квартиру Нины Ивановны. — Этой ночью опять топали.
Вскрыли дверь только через полчаса. Никому не пришло в голову, что в руках у Смолянинова ключи от нее. Завадский первым делом бросился в комнату, эксперты — на кухню и в ванную. Михаил Анатольевич задержался в коридоре, открыл настежь входную дверь, сунул руку в торец и стал медленно ее прикрывать, пока железная шторка торца, пружиня, не ушла вовнутрь. Все было так, как предполагала Евгения. За исключением одного: тайник был пуст. Но она и не говорила, что он полный!
Из ванной выглянул эксперт:
— Здесь уже побывали.
А из комнаты донесся радостный вопль Завадского:
— Нашел!
Там на полу стоял маленький телевизор, под ним — трехскоростной видеомагнитофон «Панасоник», от него шел кабель под плинтус в квартиру Зинаиды Ивановны. В видеомагнитофоне осталась кассета «BASF Е-300». Завадский вынес ее в носовом платке. Если учесть, что на пленку в триста минут такой видеомагнитофон способен писать девятьсот, то за пятнадцать часов непрерывной работы можно пляску чертей подкараулить.
Завадский со Смоляниновым бросили экспертов и бегом спустились в квартиру Мокрухтина. Там стоял точно такой же видеомагнитофон с огромным телевизором и шестью колонками, расставленными по углам.
Два зрителя уселись в креслах. Домашний кинотеатр заработал.
На огромном плоском экране с диагональю в семьдесят два сантиметра они увидели стриптиз в исполнении гражданина Полозкова. Михаил Анатольевич поймал себя на мысли, что он ждет совсем другой стриптиз — женский. Вероятно, Зинаида Ивановна стоит сейчас в коридоре, прислушиваясь к нашим голосам. Так и есть. Не успел Геннадий Аристархович продемонстрировать зрителям свои мужские достоинства, как раздался стук в дверь, и приглушенный голос капитана Завадского потребовал:
— Откройте, милиция!
Замминистра, схватив брюки и рубашку, метнулся за занавеску. Завадский и Смолянинов наблюдали, как в комнату вошли капитан Завадский и следователь Смолянинов. Капитан встал на четвереньки и заглянул под диван, откуда торчали мужские тапочки. Повернул голову к занавеске и сказал:
— Ваши документики!
— Слушай, какой наглый мужик, — нахмурился Завадский, глядя на себя. — Никогда бы не подумал!
А следователь Смолянинов заметил, как следователь Смолянинов бесстыже пялится на Зинаиду Ивановну, одетую в махровый халатик.
«Он наглый! А я не наглый? Раздеваю глазами несчастную женщину. Хорошо, это кино еще Женька не видит! Она бы этому типу сказала: «Мишенька, если женщина красива, это не значит, что ее нужно сразу раздевать и насиловать. Одно из другого не вытекает».
Завадский и Смолянинов прекрасно знали, что произойдет дальше, потому что сами устроили этот спектакль, но на экране он разворачивался как бы помимо их воли, они уже ничего не могли изменить и испытывали теперь чувство неловкости.
Странная штука кино. Стоит вырезать из жизни окно величиной с экран телевизора, и ты оцениваешь себя как бы со стороны: что-то одобряешь, на что-то негодуешь. То, что в жизни казалось естественным, нормальным, на экране — смотреть стыдно. Человек боится, что это останется за ним навечно, как клеймо. Что по этому эпизоду, по этим словам будут о нем судить, когда его уже не будет и когда ничего невозможно исправить.
А как же тогда профессиональные актеры? Если он играет подонка, убийцу, что он испытывает? Какие чувства? Смертный грех? Чувствует, но продолжает играть?
Смолянинов с Завадским стыдились, но продолжали смотреть. Телевизор возвращал им прошедшую жизнь и говорил: вот, полюбуйтесь на себя! Как, нравится вам homo sapiens, человек разумный? Нет? Так это вы и есть! А как уж вы дошли до жизни такой — вам лучше знать.
Они сообразили, что камера включается от низких частот мужского голоса, потому что стоило Антипкину заорать: «Рекламная пауза!», как все задвигалось, группа мужчин зашла в комнату, Смолянинов задрал голову, стал задавать свои дурацкие вопросы, эксперт полез по стремянке, лицо его все увеличивалось и увеличивалось, пока не заняло весь экран, а потом и экрана не хватило, черты лица исказились, это было уже не лицо человека, а морда какого-то чудовища…
Раздался плач женщины, изображение разорвалось на мелкие осколки — на экране «пошел снег».
Воскресные дни Малиныч провел на берегу Японского моря в окружении голых морских звезд. Вернулся в Москву довольный и загорелый. Командировка ему понравилась. Он вручил Евгении подписанный Приморэнерго договор и целую пачку векселей Горьковской железной дороги, и усы его дернулись от сознания выполненного долга.
Барсуков показался на работе в половине двенадцатого. С утра у него был теннис с Арбитражным судом, потом бассейн с Министерством путей сообщения и, наконец, массаж с пенитенциарными органами. Утомленный, он приехал в офис.
Евгения тут же сунула ему бумажку, наподобие той, какую вручают мужчинам, отправляя их за покупками.
Барсуков прочитал:
— Первое. Арбитраж.
Евгения пояснила:
— Оттуда по факсу вы сбрасываете бумажку во Владивосток, — мол, суд откладывается на месяц. Номер факса записан.
— Понятно. Второе — МПС.
— У замминистра подписываете погашение векселей. На все сто процентов! С Горьковской дорогой МПС пусть само решает все дела, перерасчеты и все прочее. Деньги перечисляете сразу на Приморэнерго. Вы не уходите оттуда до тех пор, пока не получите платежку.
— Третье — реквизиты. — Барсуков сунул бумажку в карман.
— Вы запомнили алгоритм? — не отставала Евгения.
— Женечка, — сказал слабым голосом Барсуков, — я так наигрался в теннис, что в бассейне чуть не утонул. Меня вытащили из воды и стали массажировать. Поэтому я ничего не запомнил, но действовать буду по инструкции.
— Вот и славненько. Берите Малиныча и езжайте по горячим следам. Вечером жду вас с платежкой.
А сама закрылась в кабинете, предупредив Таечку, что садится работать с документами и просит зря не беспокоить. Она включила видеомагнитофон, вставила кассету, уменьшив звук до минимума.
На экране телевизора появилась комната, снятая сверху. В кресле сидела женщина в легком халатике, светлые волосы были распущены по плечам. Она нервно смеялась, закинув голову и глядя в потолок. Зинаида Ивановна. Очень красива. Евгения понимала и Мокрухтина, и своего мужа.
Они с этой женщиной чем-то похожи, но овал лица, изгиб бровей, линии губ у Зинаиды Ивановны мягче очерчены, более женственны.
«Я резче, — думала она, глядя в телевизор. — Связано ли это с резкостью мышления, а, Евгения Юрьевна? Ответьте самой себе.
— Конечно, — послышался голос из глубин души. — Если Зинаида Ивановна московская болонка, то ты — московская овчарка. Вот и все различие. Но обе собачьей породы, потому что другие виды животных в наше время не жильцы».
Зинаида Ивановна вдруг сбросила халат и нагая легла на разобранную постель. Евгения ревниво изучала ее тело: женщина была прекрасно сложена. А поскольку Михаил Анатольевич застал у нее гражданина Полозкова, то она и тогда была в этом же халатике, с распущенными волосами и так же возбуждена. Не знаю, как на Завадского, но на моего мужа это произвело неизгладимое впечатление, которым он на балконе и делился со своей законной овчаркой. Простим Михаилу Анатольевичу его маленькие мужские слабости и не будем его кусать.
В кадре появился мужчина без брюк, в трусах, но в рубашке с галстуком и с портфелем. Не иначе как Кошкин из Минфина! Даже без брюк чересчур солиден. Чувствуется, человек при больших деньгах. Деньги создают вокруг него светящуюся ауру, которую в сберкассах различают при помощи ультрафиолета. Пока мужчина освобождался от галстука и расстегивал рубашку, Евгения его изучала.
Вот какого клиента рекомендовал нам господин Сморчков для продолжения спектакля! Ну что ж, кандидатура вполне подходящая. Можно сказать, памятник Достоевскому уже отливается в бронзе. У господина Кошкина теперь безвыходное положение. Он просто обязан любить русских классиков!
Мужской стриптиз заканчивался, Зинаида Ивановна прикрыла глаза, а Евгения придвинула к себе первый пакет с документами.
Протокол дорожно-транспортного происшествия. Начиналась драма, в результате которой Зинаида Ивановна стала такой, какой стала. Евгения переворачивала листки оценки материального ущерба, нанесенного «Мерседесу» Мокрухтина, справку, что отец Зинаиды Ивановны безработный, и, наконец, договор, заверенный у нотариуса, что в качестве компенсации ущерба, нанесенного собственности Хфедора Степановича, двухкомнатная квартира жилой площадью в 24 кв. метра, принадлежащая семье Завьяловых, переходит к пострадавшему в том случае, если Завьялова Зинаида Ивановна откажется от возмещения ущерба в размере 10 000 $ США.
