А ведь когда-то я мог шлепнуть Гусейнова. Но я обратил оружие против своих заказчиков.
Однажды богодуховская мафия заказала участкового. Драгдилер, задержанный Гусейновым и замученный в отделении, оказался сыном максимовского авторитета Кошеля. Отец потребовал крови. Как ни странно, крайним оказался Гусейнов. Остальных спасла «позвоночная» система.
Гусейнов и богодуховские вышли на меня почти одновременно. Вот фото участкового, а вот он сам. Улыбка привалена щетинистой глыбой щеки. Скулы шире, чем плечи. Мешки под глазами клонят голову к земле.
Он сидел напротив меня в кафе «Усама», сжимая под столом пистолет Макарова. Долго изучал, приценивался.
— Помнишь, как я тебе навалял? — наконец сказал Гусейнов.
— Ты?
— Ты был на год старше.
— Гусь?
Участковый кивнул — он был тем самым пятиклассником, который опозорил меня в школе.
— Как насчет реванша?
— Я могу предложить больше, — сказал Гусейнов. — И намного.
— Вряд ли.
— Отвечаю. В задницу богодуховских! Это наш район! Мы с тобой будем управлять наркотрафиком и устанавливать таксу. Мы…
Гусейнов увлекся. Он кричал слишком громко. Посетители кафе повернули к нам головы. На шум приплыл официант, груженный икрой и шампанским.
Я перевернул столик секундой ранее. Прыгнул щучкой в сторону.
Перед глазами заплясали остроносые туфли и каблуки-шпильки.
Участковый так и не выстрелил.
— Всем сидеть! — орал он, размахивая пистолетом. — Сохранять спокойствие!
В «Усаме» Гусейнова знали и уважали. Люди вернулись на свои места. Заиграла песня француженки Заз.
— Ладно, — сказал я участковому, — уговорил…
Утром я попрощался с Полиной Леонтьевной и поехал в Максимовку, где отдал Богу душу Кошеля. Довершил начатое в серебряном поле, в городе туманов Богодухове, жители которого упражняются в кожевенном деле под терновым деревом.
Весь день лил холодный осенний дождь, я промочил ноги и простудился.
* * *
Полина Леонтьевна тоже исчезла. Я чувствовал себя героем Мураками. Сидел в пустой квартире и считал овец с лицами покойников.
Гусейнов…
Таримов и Шепелев…
Мажара…
Кем он был на самом деле? И как он связан с моей женой?
Константин Мажара явился из ниоткуда — на крыльях ночи — и набросил на город сеть секс-шопов. На участке Гусейнова открылись интимные салоны «Бальзак», «69» и «Секс-бомба» в обувном магазинчике. Не сказать, что они были особо популярны. Люди стеснялись, поэтому народная тропа проходила вокруг да около. Впрочем, интимная империя продолжала разрастаться. Мажара открывал новые точки. Малыша «Антошку» вытеснил толстый волосатый «Шалун».
Никто не понимал, откуда доходы. Однажды участковый навестил Мажару. Вернулся расстроенным. Вернулся с пожарниками и закрыл «Интим».
Ненадолго. Мажара договорился с пожарниками, а с Гусейновым договариваться не захотел.
— Я ещё вернусь, — пообещал ему Гусейнов.
Вскоре участковому позвонили. Посоветовали отстать от Мажары по-хорошему. Гусейнов отступил, притаился. Но планов своих не оставил — секс-шопы сильно мозолили ему глаза.
Авторитет участкового падал. Даже пара геев-парикмахеров осмелилась не платить Гусейнову.
И тогда Гусейнов снова обратился ко мне.
Меня возбуждала мысль об убийстве Мажары. Конечно же, он мне не нравился. Он был слишком толстым, слишком громким. Он продавал извращения. И у него было слишком много связей, которые уходили корнями в министерства и ведомства. Где-то на Совнаркомовской, в тихом просторном кабинете, сидел покровитель Мажары, похожий на президента Путина. Несомненно — похожий. Мне хотелось полетать осой по кабинетам, хотелось пожалить, но я понимал, что придется ограничиться квартирой Мажары.
Мажара жил в новострое на Павловом поле. Телохранитель Евграфов — Евграф Александровский — мастер спорта по пулевой стрельбе, сопровождал его до самой квартиры. Мажара запирал двери и не пускал никого, кроме любовницы, которая была старше его жены. Я мог понять, ведь Полина Леонтьевна тоже была старше.
Я собрал всю необходимую информацию. Имя любовницы? А какая разница? Соседи шутили, мол, таинственная любовница и есть Мажара. Видимо, насмотрелись фильмов Хичхока.
Главной проблемой был Евграфов. Он стрелял намного лучше, чем я. Его невозможно было застать врасплох. Он готов был охранять Мажару даже ночью, но тот не пускал его в квартиру.
Я воспользовался ночью. Воспользовался магнитным ключом от подъезда, украденным у матери депутата горсовета. Открыл квартиру отмычкой. Никаких камер и сигнализации. Мажара не верил, что его могут убить в собственном доме. Я присел на кухне и положил на стол военный ТТ с приделанным глушителем…
* * *
Жорка и Юрка уже не были бомжами. Они собрали средства на улицах города, созвали нищих, натаскали со свалки материалов и приступили к строительству хижины на берегу реки. Словно муравьи, они работали круглосуточно, не обращая внимания на блеяние стрекозлов в загончике пиццерии. Когда зима покатила в глаза, у них был домик с печным отоплением, старой мебелью и чугунной ванной.
В этой самой ванной я застал Жорку. Он стоял в клубах пара, мыля на себе пожелтелую майку и семейные трусы. Лицо утопало в длинных седых волосах. Голенькая девочка сидела спиной ко мне, держа мочалку и детский шампунь «Кря-кря». Они не замечали меня. Пришлось кашлянуть.
Жорка заорал и прижал к причинным местам мокрое белье. Девочка не шелохнулась.
— Ничего не было! — кричал Жорка. — Она моет мне голову. Я не этот самый!
— Успокойся, — сказал я, — мне все равно.
Он прогнал девочку и накинул потертый кожаный плащ.
— Чего тебе?
— Перекантоваться.
Когда-то я сражался на его стороне в Первой войне бомжей. Получил колотую рану, провалялся в больнице. Жорка был моим должником, но, похоже, не думал расплачиваться.
— Так что, — сказал я, — пустишь?
— Надо спросить Юрку.
Юрка рыбачил из окна своей комнаты. Он был сама элегантность: благородная осанка, стрижка полубокс, югославский костюм семьдесят шестого года. В ухоженных руках томик Бунина.
— Клюет?
— Какое там. Поймал одного карасика и выбросил в реку.
Юрка вставил закладку — календарик партии Регионов — и закрыл книгу. Шрамы извивались на его лице. Взгляд разгорался.
— Они ищут тебя, — сказал Юрка. — Уже перевернули полгорода.
— Кто?
— Мы видели их на Чеботарской. Потом на Кацарской и Мало-Панасовской…
Жорка вошел без стука. Он успел высушить волосы и облачиться в такой же старомодный костюм.
— Он принесет беду в наш дом.
— Уйди, Жорка.
— Они будут пытать нас. Отвезут на Совнаркомовскую.
— Кто они? — повторил я.
Юрка с Жоркой переглянулись.
— Усатые, бородатые. Один большой, другой маленький… Как его, Жорка?
— Кошкин…
— Может, Коцкий?
Жоркина борода задрожала. Я всё понял.
За мной охотились не менты. В дело почему-то вмешалась Служба безопасности. По моему следу шли самые лучшие агенты.
Пан Коцкий и Андрей Вовкобой были легендарными до невозможности. По слухам, именно они раскрыли теракты в Днепропетровске. Именно они предотвратили антигосударственный заговор в Крыму. Поговаривали, что Коцкий и Вовкобой — двойные агенты, что они помогли ФСБ выкрасть из столицы российского оппозиционера.
Не будь Полина Леонтьевна родной сестрой Вовкобоя, я никогда не поверил бы этим слухам.
Андрей был свидетелем на нашей свадьбе. Держал корону во время венчания. Громадный, невозмутимый, с аккуратными усиками и бородкой. Не моргал, не пил, не веселился. Высился горой на фоне веселья. В его конверте было целое состояние.
Следующим летом мы отдыхали с ним на море. У Андрея не было никого, кроме маленького пана Коцкого, который летал по пляжу, как волейбольный мяч. Коцкий бегал за пивом и кукурузой, брызгался и приставал к девушкам. Казалось, что его зубы растут прямо из усов. Не бойся, говорил он, я тебя не разорву. Тогда ещё я не боялся его.
— Тебе нельзя здесь оставаться, — сказал Жорка.
— Пойми, Валера… Мы только построили себе дом…
Юрка вытащил бело-синий календарик из «Темных аллей» и что-то написал на нем.
— Езжай к Глечику. Он тебя так спрячет, что сам черт не найдет.
Левое плечо кандидата-регионала акульей наружности было оцифровано.
— Я написал телефон наоборот, — сказал Юрка. — Впрочем, в Окопе все равно не принимает.
— Окопе?
Мне действительно нужен был окоп.
— И в Селюкове тоже, — сказал Жорка.
Жорка дернул за губную уздечку и показал свои сталактиты и сталагмиты, облепленные пломбами. Его примеру последовал Юрка. На душе сразу стало легче.
* * *
В Окопе я просидел недолго. Глечик-Левченко что-то узнал в Тысячелетнем городе, где продавал картошку и самогон из неё — двойной перегонки, молочно-угольной очистки — посоветовался с тишковским отшельником и отправил меня к своему куму Королю.
