Олег берет меня за руку, и я машинально морщусь. Прикосновения его тонких пальцев почему-то мне неприятны. Он привлекает меня к себе, и от легкого и столь милого мне недавно запаха хорошего одеколона меня начинает мутить. Я вырываюсь и бегу в туалет, где — простите за подробность — меня тошнит. А когда я возвращаюсь, моего гостя уже нет.
Телефонный звонок звучит долго и мучительно. Так долго, что я, не собиравшаяся откликаться, не выдерживаю и беру трубку.
— Да?
— Надя? Это Светлана Петровна. Ты что, простудилась?
А у самой голос ликующий, молодой.
— Слегка.
— Надя! Я поговорила с ним сейчас.
— С ним? — Мое сердце падает.
— С Костей. Я вдруг взяла и просто у него спросила. Спросила, не он ли убил Софью Александровну или Леню. И знаешь, что он сделал?
— Нет.
— Он засмеялся. Я давно не видела, чтобы он так хохотал. Эта мысль показалась ему безумно смешной. Мы с тобой с ума сошли, Надька! Разве он мог кого-нибудь убить? Он для этого слишком сильный, правда? Да?
— Да.
— И, ты знаешь, я тебе еще что-то скажу, что тебе должно быть интересно. Тебе ведь интересно все, что имеет отношение к Софье Александровне, правда?
— Да. — Я врала. Мне сейчас интересно в жизни было лишь одно — лечь и закрыть глаза, и чтобы никто меня не трогал. Только Светлана Петровна казалась мне слишком счастливой, чтобы я решилась портить ей настроение.
— Он спросил, откуда я знаю, что именно его связывало с Софьей Александровной, а я ответила, что догадалась. И он рассказал мне, что она не писала ему угрожающих писем, а говорила с ним лично. Непосредственно, понимаешь?
— Да.
— А потом ему пришло письмо. Где-то незадолго до ее смерти. Приводятся те же факты и требуют перевести на некий абонентский ящик определенную сумму. Представляешь? Ну, он удивился и отправил на этот ящик ответ: «Я за одно дважды не плачу». Только Софья Александровна уверяла, что никакого письма ему не посылала. Он заподозрил Леньку. Тот ведь единственный был в курсе всех афер. А уж когда Костик узнал про Ленькины финты с Абрамовым, то серьезно его проработал. И Ленька клялся и божился, что с Абрамовым он грешен, но вот с письмами ни сном ни духом. А потом — новое письмо. Ну, а дальше ты все знаешь. Вот я и решила, что тебе это будет интересно. Давай, записывай номер ящика.
— Спасибо.
— Ленька наверняка утонул случайно, так что не грусти. А Софья Александровна… В конце концов, есть милиция, это ее дело, а не твое. Жизнь прекрасна, Надя, правда?
— Да.
Хотя мне в тот момент вовсе так не казалось. Плакать о разбитом сердце нынче не в моде, и я не плакала. Я сидела и думала, есть ли такая болезнь — рак души? Это когда душа разрастается и занимает слишком много места в человеке, отнимая его у других органов, а потом начинает болеть. Если есть, то я, наверное, нездорова, потому что душа у меня везде и потому что она болит. Я легла на диван лицом к стенке, а Касьян с Амишкой приползли и прижались ко мне мягкими теплыми боками.
Возможно, я пролежала бы так до самой своей голодной смерти, пребывая в прострации и ни о чем не думая. Но Касьян замяукал, а Амишка заскулил. Оказывается, настало утро, и один хотел есть, а другой гулять. Разве они были обязаны мучиться лишь потому, что их хозяйка — круглая дура? И я встала, и накормила их, и вывела во двор. А потом поехала на работу. Жизнь продолжается, хочу я этого или нет.
В «Сириусе» настроение почти у всех было бодрое. Исключение составлял лишь Олег, искоса бросающий на меня полные изумления и упрека взоры. Видимо, он не привык, чтобы при виде него женщин тошнило. Или считает сие несомненным признаком беременности? Это еще ладно. А что будет, когда он поймет, что теперь я, а не Леня, знаю его страшную тайну, а в дополнение к ней еще и другую — более страшную. Возможно, тогда и мне судьба уготовит безвременную кончину? Впрочем, у меня есть тайное оружие — фотографии. Стоит передать их Анатолию Анатольевичу, и Олег никогда больше не встретится на моем пути, а его преступление — идеальное преступление! — будет наказано. Только я этого не хочу.
Зато Витя, обнаружив, что между мной и Олегом пробежала черная кошка, сильно повеселел. От его вчерашнего дурного настроения не осталось и следа. Он долго и нудно повествовал мне о какой-то очередной книге, а я участливо кивала, думая о своем. Я пыталась заставить себя вернуться мыслями к первому и главному убийству. Итак, подозреваемых осталось всего двое — Зинаида Ивановна и Андрей. Интересно, что же я в таком случае делаю в «Сириусе»? Ответ прост — работаю. Раз уж взялась, должна довести документацию до конца.
Итак, Зинаида Ивановна и Андрей. Из них скорее он. Он был в городе в день преступления и скрывал это. Позвонить ему? Или… В конце концов, что я теряю? Только чувство собственного достоинства и ничего более. А осталось ли у меня достоинство после вчерашнего? Осталось ли у меня хоть какое-то чувство, кроме вечного, грызущего, отвратительного чувства долга? Я обещала, и значит, я обязана. А нужную страницу тетради я помню наизусть. Вот она.
«Андрей Михайлович Песков.
Иван Петрович Фадеев, майор, колония.
Павел Сергеевич Нецветаев, капитан, 7-е отделение милиции.
Чушка от Серого, пивной ларек, Вознесенский 14».
Седьмое отделение милиции располагалось в центре. Я вошла и попросила Павла Сергеевича. Меня послали в большую комнату, где стоял дым коромыслом и дружно галдело не меньше десятка людей. Я осмотрела их и увидела — он! Тот самый, который запечатлен на фотографиях Софьи Александровны вместе с Андреем. Лет тридцати пяти, довольно приятной внешности, невысокий и спокойный.
— Павел Сергеевич, — обратилась я. — Здравствуйте. Я хотела бы с вами поговорить.
— Добрый вечер. О чем?
— Об Андрее Пескове.
Брови милиционера поползли вверх, он обвел взглядом помещение и предложил:
— Давайте пройдем наверх. Там тише.
Мы поднялись на второй этаж и зашли в кабинет.
— Присаживайтесь, барышня. Как ваше имя?
— Надежда. Надежда Андреева. — Я машинально отметила, что куколкой, слава богу, меня здесь не назвали. Или мой внешний вид теперь не располагает к подобным прозвищам?
— Очень приятно. И кто же вы Андрею Пескову? Неужели невеста?
— Нет. Просто знакомая. Скажите, пожалуйста, Павел Сергеевич, Андрей действительно ваш… кажется, это называется «осведомитель»?
Наверное, моя судьба — смешить мужчин. По крайней мере, Нецветаев не удержался и захохотал, потом выпил воды, чтобы успокоиться, и, все еще улыбаясь, сообщил:
— Вы странная личность, Надежда Андреева. Вам не приходило в голову, что подобных вопросов служебным лицам посторонние не задают… или, по крайней мере, что служебные лица посторонним на них не отвечают?
Я смутилась и покраснела. Действительно, глупо! Надо было действовать поделикатнее.
— Разумеется, Надежда, если у вас имеются веские мотивы задать этот вопрос — а они, полагаю, имеются, — то я с удовольствием их послушаю.
Я подняла глаза на лицо собеседника. Чуть насмешливое, однако совсем не похабное. Не то что у того, с которым я пыталась разговаривать сразу после смерти Софьи Александровны. Была ни была!
— Шестого числа неизвестный хулиган напал во дворе на Софью Александровну Знаменскую, мою хорошую знакомую. Она почти сразу умерла. Но перед смертью она успела сказать мне, что я найду ее убийцу, если изучу ее бумаги.
Я замолчала.
— Звучит завораживающе, — поощрил меня Павел Сергеевич.
— Там оказались тетрадь с записями, фотографии и справки. А в тетради — страница, посвященная Андрею, — и я процитировала ее на память. — И его фотографии. Вот они.
Нецветаев изумленно уставился на собственное изображение.
— Фантастика! Ваша знакомая… у нее какой объектив?
— Не знаю. А это важно?
— Просто не представляю, как она могла это снять. Век живи, век учись. А я-то всегда считал себя крайне осторожным человеком! И какие кадры! Прямо говорящие. Ну, надо же! Я-то думал, со стороны выглядит, будто мы встречаемся как бы мимоходом, а здесь на снимке словно словами написано «Важная тайная встреча». Я б взял эту Знаменскую к себе фотографом, честное слово. Подобные кадры в случае чего — просто готовые улики. Только откуда она узнала о… о наших с ним взаимоотношениях?
Я осторожно заметила:
— Она умная. Андрей — ее сосед по даче. А она старенькая, и самой заниматься дачей ей тяжело. Но Андрея же просто так помочь не попросишь! Вот она и решила сперва о нем разузнать. Он вышел из колонии, и она вправе была предположить, что у него могут быть порочащие его связи. Вот она и стала за ним наблюдать.
— С фотоаппаратом, — потрясенно прервал меня Павел Сергеевич. — И обнаружила крайне порочащую связь — меня. Грандиозно! Так вы говорите, она старенькая?
