Сад выглядел как храм просвещения и радости. Для детей он, по-видимому, таковым и являлся, но для родителей утренняя экскурсия туда была обременительным ритуалом. Несмотря на то что в Манхэттене любой человек, по идее, может, если пожелает, сохранять статус незнакомца, на практике все оказывается совсем не так. Родители разглядывают друг друга, изучают чужие шмотки, супругов и машины. Оценивают. И как у детей возникают мгновенные симпатии и антипатии друг к другу, в точности то же самое происходит и с их родителями, но раздражение, суждения и эмоции взрослых замаскированы вежливостью, диктуемой правилами поведения. Большинство детей приводят в сад матери, которые делятся на два лагеря: к первому принадлежат прирожденные карьеристки, одевающиеся в деловые костюмы и туфли-лодочки, оставляющие своих детей в саду с предписанным общественным мнением чувством вины; второй составляют женщины, работающие внештатно, занятые неполный рабочий день, и домохозяйки; у них больше времени, и тем не менее они взирают на женщин, имеющих профессию и работающих по специальности, со смешанным чувством зависти и материнского превосходства. В каждой из этих двух групп своя иерархия и свои каналы распространения слухов и сплетен. Но между родительницами имелись и различия иного рода. У одних это был первый ребенок, другие были беременны вторым, третьи – благодарю покорно – покончили с этим делом. Кто-то состоял в счастливом браке, кто-то – нет; некоторые были разведены; были среди них и лесбиянки, и такие, которые жили с двумя мужчинами, и бог знает кто еще. Несколько папаш, включая меня, регулярно закидывавшие своих чад в детский сад, понимали, что матери одобряют наше участие в воспитании своих детей или считают, что мы бездельники, или и то и другое одновременно. И действительно, ни один из отцов, занятых настоящей убийственной работой в крупных компаниях, никогда не отводит детей ни в школу, ни в детский сад. Они должны быть в офисе к семи утра и двигать рычаги управления обществом.
Я проводил Салли на второй этаж и напомнил, что надо повесить пальто. В классной комнате воняло рыбой, и в самом деле, у учительниц Патти и Эллен на поддоне лежал красный луциан, совершенно дохлый.
– Мы собираемся его красить! – сказала Салли, потянув меня за руку.
– Да, – подтвердила Патти, добродушная женщина лет сорока. – Дать тебе рабочий халат?
Салли надела желтый халатик и принялась макать толстую кисть в красную краску. Идея заключалась в том, чтобы сначала покрасить рыбу, а потом прижать к ней лист бумаги. После этого рыбу надо было вымыть и подготовить для следующего «художника».
Патти некоторое время наблюдала, как Салли красит рыбу, а затем, повернувшись ко мне, негромко сказала:
– Мистер Рен, я хотела бы показать вам, что вчера нарисовала ваша Салли.
Она раскрыла папку Салли, куда та складывала свои рисунки, вытащила один и показала мне. На листе бумаги я увидел пять прямых как палки фигур: мама, папа, Салли, Томми и Джозефина. У всех были огненно-красные колтуны вместо волос, судорожно трясущиеся тонкие ручки и ножки и широкие – до ушей – улыбки.
– Я всегда спрашиваю детей, что они рисуют, – сказала Патти. – Так вот, Салли рассказала мне, кто есть кто на ее рисунке. Тогда я поинтересовалась, а что это за черная штуковина, – она указала на черную, похожую на паука, закорюку рядом с палкообразной Джозефиной, – и Салли заявила, что это пистолет, который Джозефина хранит в своей сумке.
Я оторопело посмотрел Патти в глаза, похолодев от ужаса.
Патти кивнула:
– Я потом еще раз ее спросила: «А это что такое?» – и она снова ответила то же самое.
– Боже правый! – Я тысячу раз видел эту сумку. Джозефина вечно выуживала из нее разное барахло: какие-то снадобья, религиозные брошюрки, ингаляторы от астмы, старые письма и прочую чепуху того же сорта. Сумка всегда лежала на одном и том же стуле в гостиной, где часто бывали дети.
– Я сочла, что вы должны быть в курсе, – сказала Патти.
– Ну разумеется!
– Мы собирались вызвать вас в школу, но я знаю, что вы и миссис Рен поздно приходите домой…
Я кивнул:
– Теперь я должен выяснить, правда ли все это.
Патти с удивлением взглянула на меня. Она давно работала в школе, повидала на своем веку немало разных родителей и предпочитала, скажем так, доверять их детям.
Лайзу нельзя было тревожить, в то время как она разглядывает через операционный микроскоп свежесрезанный тридцатисемилетний большой палец руки, пытаясь сообразить, как лучше соединить его с тридцатисемилетней культей этого пальца. Мы, конечно, позже обсудим с ней и Джозефину, и ее пистолет, но сейчас мне предстояло самому выяснить отношения с Джозефиной. Из школы я направился прямо домой, от злости изо всех сил шваркнув калиткой. Подумать только, я потратил столько усилий, чтобы оградить свою семью от всяких там психов и кретинов, и вдруг оказывается, что в моем собственном доме Джозефина пять дней в неделю спокойно укладывает в сумку не что иное, как заряженный пистолет. Я нашел ее в гостиной, где она натягивала Томми на ногу резиновый сапожок, а он, сидя на ее необъятных коленях, наблюдал за движениями больших черных рук.
– Вы что-нибудь забыли? – спросила она.
– Нет, Джозефина. Просто я отвел Салли в школу, и учительница показала мне ее рисунок. На нем были и вы, и еще некая штучка, про которую Салли сказала учительнице, что это пистолет. Тот самый пистолет, который вы храните у себя в сумке.
Джозефина окаменела, глядя на меня широко открытыми глазами. Томми вертел в руках второй сапожок.
– Скажите мне прямо, Джозефина, да или нет? Есть в вашей сумке пистолет или нет?
– Ну…
– Джозефина, ответьте на мой вопрос!
– Да.
Слов у меня не нашлось.
– Я ношу его с собой только ради безопасности. – Она надела на Томми второй сапог. – Иногда, вы знаете, я возвращаюсь домой очень поздно, а сейчас на людей так часто нападают и грабят, ну, я и стала ходить на уроки, чтобы знать, что с ним делать. Понимаете, я хотела просто как-то защититься…
– Джозефина! Но ведь кто-то из детей мог вытащить его из сумки и выстрелить! Черт меня побери совсем!
– Но дети никогда не лазят в мою сумку, они знают, что им не положено этого делать.
– Допустим, но как же тогда Салли узнала о пистолете?
Ответа на этот вопрос у Джозефины не было. Она потупила глаза, не зная, куда деваться от стыда, и я подумал, что Салли могла углядеть пистолет, пока Джозефина, открыв сумку, что-нибудь искала в ней.
– Дайте мне взглянуть на него.
– На глазах у Томми? – спросила Джозефина.
Я отвлек внимание Томми кубиками «Лего» и двинулся на кухню вместе с Джозефиной. Она запустила руку в сумку и вынула пистолет, держа его дулом вниз. Он был огромный и безобразный, им вполне можно было забивать гвозди. В детстве я палил из пистолета по воронам в лесу и даже как-то раз подстрелил одну, ее голова превратилась в клуб кровавого тумана и черных перьев.
– Боже мой, Джозефина, это же тридцать восьмой калибр!
– Я очень осторожна.
– Он заряжен?
Она смотрела на меня.
– Отдайте мне пули.
Она не отвечала.
– Я требую, чтобы вы их отдали, Джозефина! Я не смогу пойти сегодня утром на работу, зная, что в доме есть заряженный пистолет.
Она раскрыла пистолет и вынула из него пули, передав их мне по одной. Черная рука, кладущая пули в белую руку. Саймон Краули мог бы запечатлеть этот момент на кинопленке. Я ссыпал их в карман.
– А в сумке нет?
Джозефина покачала головой.
– Точно?
– Да. Я бы не стала врать насчет этого.
– Неужели вы воображали, что мы будем счастливы, узнав, что вы каждый день приносите к нам в дом заряженный пистолет? Нет, конечно же нет, Джозефина! И ведь вы в какой-то мере лгали, разве не так? Бога ради, Джозефина, ну кто вы после этого есть, черт возьми?
Она молчала. В принципе и я, выговаривая ей, чувствовал себя довольно скверно.
– Джозефина, послушайте, вы для детей – просто находка. Они обожают вас. Мы считали большой удачей, что вы с нами, и всегда старались выказать вам свою признательность…
– Вы и Лайза были очень добры ко мне.
– Я хочу, чтобы вы продолжали работать у нас. Вы нам нужны. Но вы никогда не должны приносить пистолет в наш дом. Слышите — никогда! Я не собираюсь попусту терять время, Джозефина! Учтите, если пистолет еще хотя бы раз появится в этом доме, считайте, что вы уволены – сразу и без вопросов. Мне крайне неприятно вам это говорить, но все будет очень просто.
Она тихо плакала, закрыв руками глаза и скривив губы. Мне захотелось немного ее утешить.
– Джозефина, я знаю, у вас никогда не было и мысли подвергнуть детей хотя бы малейшей опасности, но я не могу этого допустить. Я вовсе не собираюсь проверять вашу сумку, карманы или что-то еще, если, конечно, вы дадите мне слово, что это больше не повторится.
