Мы все замолчали, переваривая печальную перспективу, выдвинутую Викой.
– Ну, не стоит отчаиваться! – сказала я, сама себе не веря. – Может, все и обойдется.
– А пока что? – спросила Вика. – Просто сидеть на ж… в общем, ровно сидеть и ничего не делать?
– Почему – ничего не делать? – бодро сказала я. – Я вот, например, вовсе не собираюсь ждать милостей от природы, а хочу поболтать с подружкой журналиста – может, она что-то знает о тех статьях? Они ведь явно заказные, а потому могут иметь отношение ко всем этим смертям! Кроме того, надо бы еще раз побеседовать с Кариной Гаспарян, которая сейчас в больнице, мужем Глушко и с кем-то, кто хорошо знал чету Тюлениных.
– Зачем это? – удивился Кадреску.
– Андрей Эдуардович же говорил, что «надо зайти с другого конца», – пояснила я. – А что, если у членов семей наших покойников и в самом деле имелись мотивы для их устранения?
– Этим занималась милиция, – напомнила мне Вика. – И они отпустили всех. Кроме того, если и так, что же, вы думаете, им всем одновременно пришло в голову поубивать своих жен и мужей при помощи одного и того же средства? Бред какой-то! К тому же не надо забывать, что все жертвы принимали «Виталайф»!
И все же нечто не давало мне покоя. Если исключить вину Заборского, то совпадения в этом деле и в самом деле невероятны – слишком невероятны, чтобы быть простыми совпадениями. И еще мне казалось, что в нашем уравнении слишком много «лишних» переменных – например, любители «зеленого змия», никак не вписывающиеся в общую картину, а также то, что при вскрытии Ирины Пластун обнаружили хлороформ, который отсутствовал как в «Виталайфе», так и в телах других погибших. В любом случае требовалось получше познакомиться с их родственниками – возможно, они помогут прояснить это дело, которое, кажется, становится все более и более темным.
* * *
Оказавшись дома, я тут же забыла и о «Виталайфе», и о расследовании. Мама бегала вокруг меня в полном ужасе и причитала:
– Господи, да как же так?! Да ведь вас чуть не угробили! – и все в таком духе.
Увидев себя в зеркале – впервые за сутки! – я поняла маму. На меня смотрело бледное, исцарапанное ветками лицо, с огромными, как у лемура, синяками под глазами и кровоподтеками на скуле и подбородке. Спутанные волосы с кусочками листьев и коры довершали образ Дикой Бары и нисколько не улучшили моего настроения: подумать только, Леонид и Лицкявичус видели меня такой «красоткой»! Да, и еще этот парень, охранник… Хотя вот уж на него мне, откровенно говоря, наплевать!
Я провела в ванной часа три, приводя в порядок волосы, ноющее и ломящее во всех местах тело, умащаясь ароматным жасминовым маслом, чтобы избавиться от запаха бензина и водки, которые до сих пор меня преследовали. Еще я чувствовала такую усталость, словно не спала целый месяц, – наверное, оттого, что всю ночь просидела в неудобной позе, прислонившись к дивану. Мама уже приготовила мне постель, и я завалилась туда, как медведица в берлогу. К счастью, сердобольная Охлопкова предупредила, что мне и сегодня не нужно приходить и что я даже могу взять выходной завтра, если чувствую необходимость. Разумеется, два дня кряду я прогуливать не намеревалась, но все, чего мне хотелось в данный момент, это закрыть глаза и не открывать их, по меньшей мере, часов двенадцать.
Проснувшись, первым делом я увидела Шилова. Он сидел в кресле напротив моей кровати и увлеченно читал журнал «Ланцет» на немецком языке. Заметив, что я уже не сплю, он отложил его и подошел, присаживаясь рядом.
– Опять ты выкинула фортель, Агния! – воскликнул он. Тон его звучал осуждающе, но лицо выглядело расстроенным и обеспокоенным. – Ну как прикажешь тебе верить? Ты же говорила, что будешь вести себя разумно!
– Я же была не одна… – попробовала защищаться я, но Олег перебил меня:
– Это чертовски утешительно! Особенно учитывая факт, что Лицкявичус сейчас и сам в больнице, а ты просто чудом не оказалась на соседней койке!
– Тебе мама рассказала? – пискнула я виновато.
– Твоя мама – просто чудо, тебе на нее молиться надо! Вчера она сказала мне, что ты уже легла спать, но я не поверил. Сначала разозлился, потому что… В общем, это неважно – просто разозлился, но утром выяснилось, что ты и на работу не пришла!
– Прости меня, – попросила я тихо, не чувствуя в себе сил спорить с Олегом и убеждать его в чем бы то ни было.
– Тебе не за что извиняться! – воскликнул он. – Нужно быть осторожной, не лезть на рожон – в конце концов, ты вообще незаконно занимаешься этими делами, ведь ты отклонила предложение вступить в группу! Ну почему ты не можешь просто оставаться врачом – классным, между прочим, специалистом? Почему тебе обязательно нужен экстрим?!
Что я могла ответить? Что не искала никакого экстрима, а просто попала в неприятности, совершенно неожиданно – впрочем, как и всегда! Вместо слов я приподнялась на локте и прислонилась лицом к плечу Шилова. Он тут же обнял меня и крепко прижал к себе.
– Ты моя мисс Марпл! – пробормотал он, ероша мои волосы.
– Ну уж нет! – возразила я, жмурясь от удовольствия, как сытая кошка. – Она старая!
– Ну, она же была когда-то молодой, верно? – мягко возразил Олег.
– Ужинать! – сказала мама, заглядывая в комнату. – Я борщ сварила и испекла сырники!
Взглянув на часы, я увидела, что проспала девять часов кряду. Тело все еще болело, но я чувствовала себя вполне отдохнувшей.
Уплетая за обе щеки суп, я вдруг поняла, что мне чего-то не хватает за столом. Вернее, кого-то.
– А где Дэн? – поинтересовалась я у мамы.
Она посмотрела на меня и слегка закатила глаза.
– Сказал, что пойдет к Филиппу, – ответила она. Филипп – один из лучших друзей Дэна, но по ее виду и жесту я должна была понять, что мама не верит ни единому слову внука.
Сынуля появился, когда мы приканчивали десерт из сырников с малиновым вареньем. В присутствии Олега я решила не отчитывать ребенка. Бабушка, видимо, пришла к такому же решению.
– Садись, – сказала она Дэну. – Есть очень вкусный борщ…
– Спасибо, я сыт, ба! – ответил мой сын. – Поел у Филиппа… Ма, что с тобой случилось?!
Я поняла, что мама не стала волновать Дэна и говорить ему, что не в курсе того, почему я не ночевала дома, поэтому мой разобранный вид произвел на сына сильное впечатление.
– Ничего особенного, – ответила я.
Дэн перевел взгляд на Шилова, и я, сообразив, о чем он подумал, испугалась:
– Нет-нет, Дэн, это не то, совсем не то!
Олег едва не подавился сырником, поняв, о чем речь.
– Я попала в аварию, но все в порядке – мы живы. Потом расскажу.
Сынуля открыл было рот, чтобы возразить, но под тяжелым взглядом мамы тут же снова его захлопнул и сел за стол вместе с нами. Дэн набросился на сырники, хоть и утверждал, что сыт. После ужина мама аккуратно поинтересовалась у меня, останется ли Шилов на ночь, но он избавил ее и Дэна от неудобств и откланялся.
Едва Олег ушел, Дэн заставил меня повторить все, о чем я уже успела рассказать маме. Потом я решила, что пришла моя очередь учинить допрос с пристрастием, и в лоб заявила сыну, что видела его в компании Люсьены, хотя он и пообещал мне больше с ней не встречаться. Конечно же, я не стала искушать судьбу и добавлять, что не просто «срисовала» парочку, но и проследила до самого дома.
– Ну, ма! – развел руками сын. – Это же совсем не то, что ты думаешь!
– Отлично! Тогда расскажи мне правду.
– Еще не время, – отводя глаза, сказал Дэн.
– А когда? – уперев руки в бока, спросила я. – Когда настанет время – когда твоя Люсьена предъявит мне свой большой живот?
– Что предъявит?
Оказывается, я немного забылась, считая, что мой сын в состоянии понять такие вещи, как беременность и рождение детей.
– Да ты не волнуйся, ма, – примирительно сказал он. – Все будет нормально, и скоро я тебе все расскажу, правда! И это – действительно совсем не то, что ты подумала, но мне, в конце концов, уже скоро восемнадцать лет, и я могу иметь кое-какие секреты, правда? С детского сада я ничего от тебя не скрывал и впредь не собираюсь, но, пожалуйста, позволь мне иметь свое собственное жизненное пространство!
Я застыла. Это я-то не даю Дэну жить своей жизнью? В отличие от мамы, я уже лет пять стараюсь не вмешиваться в его дела! Увидев, что я оскорблена, Дэн тут же подскочил ко мне и потерся носом о мою щеку – в детстве он всегда так делал, когда я на него сердилась.
– Извини, я не хотел быть резким, – просительным тоном произнес он, заглядывая мне в глаза. Обычно так делает Куся, когда чувствует, что сделала что-то плохое и рассердила меня. – Люсьена, она… Ты пойми, я просто не могу тебе ничего сказать – пока, потому что говорить нечего. Как только что-то появится, ты узнаешь первой!
Хорошо бы, чтобы «что-то», а не «кто-то», а то поздно будет!
– Ладно, – примирительно сказала я. – Но не тяни с этим!
– Клянусь! – прочувствованно ответил мой сын и отдал пионерский салют.
