— На сегодня у меня намечена встреча с Мирандой, — сообщаю я, выбрасывая из головы эти ужасные мысли. — Кому-нибудь еще нужно с ней увидеться?
Мой отвлеченный и, сказать по правде, нарочито беззаботный вопрос вяло повисает в мрачной сырой атмосфере нашего душного офиса. Маленький электронагреватель в углу шпарит вовсю, с треском источая сухое тепло. Нам слишком холодно без этого прибора, но стоит его включить, как весь кислород, похоже, испаряется. Термостат центрального отопления сломался, Марк обнаружил это месяц назад, а я сейчас не смею даже заикаться о ремонте, ведь мне не хватает времени на множество более важных дел.
— Я поеду с тобой, — решает Тина. Она думает, что я не вижу взгляд, который она бросает на Марка, но это не так. В свою очередь он еле заметно кивает. Смеюсь про себя. Мне нравится, что они так внимательны ко мне.
— Здорово, — отвечаю я, радуясь тому, что у меня будет компания. — Уезжаем через двадцать минут. Если будет время, прихватим на обратном пути неприлично большое количество пончиков.
Я необычайно благодарна коллегам за беспокойство, за богатую углеводами пищу, в которую мы с наслаждением вгрыземся, за несметное число чашек чаю, которые они ставят на мой стол, за то, что Марк помогает мне выбраться из машины в эти темные, холодные дни, а еще за то, что они готовы принять на себя мой объем работы в любую минуту, когда это потребуется. Тяжело признавать такое, но я знаю, что меня ждет самый трудный период моей жизни.
* * *
— Ну, как дела с Мэри Поппинс? — спрашивает Тина.
Мы едем в ее машине. Даже если бы я точно этого не знала, могла бы вмиг сказать, что у Тины нет детей: в нише для ног не валяется ни оберток от конфет, ни комиксов, ни сломанных пластмассовых игрушек, а на обивке нет ни пятен от шоколада, ни следов мочи. И уж точно не видно здесь ничего похожего на разводы от рвоты, «украшающие» салон моего семейного автомобиля. И вдруг мне кажется совершенно чуждой мысль о том, что я езжу на семейном автомобиле, безопасном для детей, которые не приходятся мне родными, и в этой машине есть место для еще одного детского кресла. Меня пронзает тревога, стоит подумать о том, что именно это означает — ответственность, которая теперь лежит на моих плечах.
— Она кажется замечательной, — отвечаю я Тине. «Замечательной, — стыдливо повторяю я про себя. — И это все, что ты можешь сказать о женщине, которая стала жить в твоем доме?» — Но, когда я говорю «замечательная»… — добавляю я, так остро чувствуя свои страхи, что боязнь начинает сквозить и в тоне, — я имею в виду, что… ну, сама понимаешь… что еще немного рано ее оценивать. — Я сглатываю вставший в горле комок.
— Должно быть, это немножко странно, ведь с тобой бок о бок живет кто-то вроде студентки. — Тина резко тормозит, когда на светофоре загорается красный. Меня бросает вперед. Ремень безопасности крепко обхватывает мое тело. — Ты в порядке?
— Да, все хорошо, — отвечаю я, ослабляя ремень в области живота. — На самом деле она — не студентка. Ей тридцать три, и у нее за плечами большой опыт. Она даже прошла курс Монтессори. Надеюсь, это поможет дисциплинировать Ноа.
При воспоминании о сыне я смеюсь. Ах, маленький Ноа, мой озорник!
— Я так счастлива за тебя, Клаудия, — говорит Тина, когда мы останавливаемся у медицинского центра «Уиллоу-Парк». Какие-то дети соскребли буквы ow в надписи Willow, написав на их месте «y», и вместо «ива» получилось «член». Тина хихикает.
— Чего еще ждать от современных детей? — риторически вопрошаю я, когда мы проходим мимо таблички с названием центра.
Приемная практически пуста, здесь сидит лишь одна женщина с хныкающим ребенком двух-трех лет. В нос бьет зловоние болезни и уныния. Мы проходим прямо в кабинет Миранды.
— Это все ужасно, не так ли? Просто жуть. Не могу в это поверить.
На мгновение мне кажется, что Миранда говорит об испорченной табличке снаружи, но потом я замечаю разложенную на столе газету с лицом улыбающейся женщины под заголовком «Полиция все еще озадачена смертью беременной женщины». Увидев меня, Миранда спешит сложить газету. Я вздрагиваю и мягко, незаметно обвиваю руками свой животик. Я пытаюсь не показывать этого, но очевидно, что эта история сильно беспокоит меня, выбивая из колеи.
— Мне ли не знать, — отвечает Тина. — Собственно говоря, мама Дианы знакома с моей мамой, и… — Она резко смолкает.
— Они еще не выяснили, что случилось? — интересуюсь я.
Миранда качает головой и вздыхает.
— Я так не думаю. На днях здесь была полиция, они допрашивали врача Салли-Энн. Забрали ее медицинскую карту. — С уст Миранды снова слетает вздох. — А вы слышали последние новости по радио? — нерешительно спрашивает нас Миранда.
Мы хмуримся и качаем головой. Мы не включали радио в машине.
— Похоже, это произошло снова. — Миранда кривит лицо и постукивает по газете.
— Еще одна смерть? — прихожу в ужас я.
Миранда кивает:
— Судя по всему, опять напали на беременную. Они не сообщили имя или другие детали. Это была срочная новость. — Она щелкает кнопкой на чайнике, включая его, и опускает в кружки чайные пакетики. — Леденящая кровь история.
Меня бросает в жар, когда Миранда с Тиной пристально смотрят на меня, будто я — следующая, и они ничего не могут предпринять для моего спасения.
— Это просто ужасно, — комментирую я, даже не пытаясь скрыть дрожь в голосе.
Бросаясь к крошечному компактному холодильнику, чтобы взять молоко, Миранда успевает ободряюще потереть мое плечо. Ее накрахмаленная темно-синяя униформа, кажется, стремительно перемещается по кабинету сама по себе, словно внутри нет управляющего ее движениями тела. Если бы воробей вдруг принял человеческое обличье, он напоминал бы Миранду.
— Я слышала, это сделал любовник Салли-Энн, — с авторитетом таблоида сообщает Тина, вгрызаясь в кусок розовой вафли. — Возможно, и в этом, новом случае фигурировал любовник, который и совершил преступление.
— В последних новостях сообщили, что ее забрали в больницу, так что, возможно, она еще жива, — уточняет Миранда, передавая нам по кругу кружки с чаем.
— Что ж, не надо мне гулять одной по ночам, — невпопад замечает Тина. — Да и тебе тоже. — И она показывает прямо на меня.
Скоро мы приступим к делу, начнем сосредоточенно изучать медицинскую карту шестилетней девочки, на руках и спине которой учительница заметила синяки. Потом возьмемся за случай Джимми и Энни, близнецов, забота о которых едва ли отвечает тем минимальным стандартам, что мы для них наметили. Перед глазами у меня начинает все расплываться, и первый укол боли уже пульсирует в виске. Я слышу, как Тина и Миранда деловито обсуждают заботу родителей, вопросы питания и обучения, словно все это — вещи, которые можно купить на рынке. «А что же насчет меня?» — задаюсь я вопросом, когда в ушах вдруг перестают звенеть отголоски их судьбоносной для кого-то беседы. Что насчет моих навыков воспитания? Откуда они знают, буду ли я хорошей матерью? Стану ли я в достаточной степени кормить и обожать мою маленькую девочку? Дам ли я все, что ей требуется? А что, если любви будет просто недостаточно? Я начинаю паниковать.
— Клаудия?
Я четко слышу, как меня окликает Тина, словно ее голос прорезается сквозь пелену тревожных раздумий.
— Что ты думаешь по этому поводу?
— Извините, — отзываюсь я, проводя ладонями по лицу. Обливаюсь потом и вдруг чувствую себя необычайно утомленной. — Прошу прощения.
Я роняю голову и понимаю, что не слышала ни слова из того, о чем они говорили.
— Тебе не следует находиться здесь, — тут же догадывается Миранда. — Какой у тебя сейчас срок: тридцать восемь — тридцать девять недель?
— В самом деле не следует, — эхом повторяет Тина.
— Со мной все в порядке. Просто немного… — Я не знаю точно, что со мной происходит, так что даже не пытаюсь сформулировать. Наверняка знаю лишь одно: я хочу быть дома, под защитой родных стен, с Джеймсом и мальчиками. А потом я вспоминаю о Зои, о том, как она возится на кухне в своем длинном мешковатом кардигане, и спрашиваю себя, что же меня так в ней нервирует, ведь наша семья не видела от нее ничего, кроме добра. — Думаю, мне стоит взять отгул на остаток дня. — Поднявшись, я чувствую, как кружится голова.
Тина поднимается вместе со мной и поддерживает меня за локоть. Я ценю ее заботу.
— Мы можем разобраться с этим завтра, не так ли, Миранда? Я отвезу тебя домой, Клаудия.
По лицу Миранды я понимаю, что отложить работу нельзя. Не можем же мы просить родителей подождать, пока мне не станет лучше, и уговорить их не пренебрегать какое-то время своими собственными детьми.
— Не волнуйтесь. Я кому-нибудь позвоню. — Вытаскиваю из сумки телефон и клятвенно обещаю. — Честно, со мной все будет в порядке. А Тина завтра с утра введет меня в курс дела.
