— Слежка, — немедленно ответил тот, и Виктория с Илюшиным взглянули на него: одна — недоверчиво, второй — нахмурившись. — Перерыли мои вещи, пока я был в отъезде, потом наблюдали за мной на острове…
Он рассказал о краже лодки и нападении на шалаш, а Илюшин мрачнел все больше с каждой новой подробностью. Когда Сергей закончил, Макар обернулся к Виктории:
— У вашего мужа могут быть друзья в деревне?
Та покачала головой:
— Нет. Откуда? Я даже не уверена, что он знает хоть кого-то из тех, кто там живет. Кирилл приезжал в Голицыно на машине, Сеня добирался на электричке, они встречались на берегу и вместе переправлялись на остров на лодке Кирилла. Все припасы перевозили с собой, так что им не было нужды обращаться к местным жителям за помощью.
— То, что ты рассказал, Серега, мне совсем не нравится. В первую очередь потому, что не вписывается в нарисованную нами картину.
— А я-то думал, потому, что я мог пострадать… — протянул Бабкин, приняв удрученный вид. — А у тебя, значит, в картину не вписывается…
Но Макар даже не улыбнулся. Он озабоченно взглянул на клиентку и подумал, что она, похоже, восприняла рассказ Сергея довольно-таки спокойно.
— Что вы думаете обо всем происходящем, Виктория?
— Только то, что эти события кажутся мне не связанными между собой, а потому ничего не значащими. Вещи, очевидно, обыскал сам хозяин, лодку украли деревенские, воспользовавшись подходящим случаем, а разрушение шалаша — дело рук какого-нибудь местного сумасшедшего. Мне очень жаль, Сергей, что вы оказались пострадавшим…
— Да не оказался я! — перебил ее Бабкин. — Черт с ней, с лодкой, не в ней дело! И в шалаше ничего страшного не произошло. Но один раз — это случайность, два — совпадение, а три — закономерность. Я вижу здесь закономерность.
— Вы ошибаетесь. В Голицыне не могло быть людей, заинтересованных в том, чтобы помешать нашему расследованию, поэтому я на вашем месте не придавала бы этим происшествиям особого значения.
— Хорошо, если так… — пробормотал Сергей, явно не переубежденный. — Кстати, у меня есть кое-что для вас.
Он вышел из комнаты и вернулся минуту спустя с небольшим пакетом.
— Эту вещь я обнаружил в шалаше, в небольшом тайничке. Вы видели ее раньше?
Она приняла у него пакет, развернула, и оттуда на колени ей выпала небольшая брошь: птица, распахнувшая крылья. Виктория рассмотрела птицу со всех сторон, провела пальцем по длинному клюву и покачала головой:
— Впервые вижу. Золото, а камень похож на изумруд.
Она передала брошь Макару.
— Если вы правы, то это ценная вещица. — Илюшин повернул птицу к свету. — Да, есть проба, но кроме нее — ничего. Серега, говоришь, она была в тайнике? Что за тайник?
— Просто углубление в земле, защищенное от влаги. Я мальчишкой делал что-то подобное, поэтому и стал искать, не рассчитывая на успех. И нашел.
— Там было что-то еще?
— Угу. Моток изоленты, который мне очень пригодился.
— Оригинальный набор.
— Я тоже удивился.
Виктория молча рассматривала птицу, поворачивая ее то одной стороной, то другой.
— Мне отчего-то кажется, — наконец сказала она, — что эта вещь принадлежала Сене.
— Сомнительно, — высказался Илюшин. — Хотя…
— Я больше чем уверена. Можно мне оставить ее себе?
Макар и Сергей переглянулись. Бабкин протянул руку, и Виктория без возражений положила ему в ладонь золотую птицу.
— Я, собственно, затем ее и привез, чтобы отдать вам, — сказал он, вставая. — Вот только хочу ее сфотографировать на всякий случай.
Наблюдая за тем, как Сергей подыскивает подходящий фон для украшения и снимает его с разных ракурсов, Макар пытался поймать даже не мысль — ощущение, которое возникло у него, когда он держал брошь в руках. Ощущение было какое-то неопределенное, оборачивалось то тревогой, то неожиданным беспокойством за Бабкина, то настороженностью, которую он сам испытывал по отношению к Виктории Венесборг… То, что он почувствовал, пряталось где-то глубоко внутри и не хотело появляться на свет. Макару мешал сосредоточиться взгляд женщины, сидевшей в кресле напротив: она смотрела за действиями Сергея с таким лицом, будто птица была живой и она боялась, что он случайно причинит ей боль.
— Виктория! — позвал Илюшин, и она вздрогнула.
— Да?
— Вы уверены, что не видели эту вещицу раньше?
— Совершенно уверена, — ответила она, не задумываясь. — Я бы ее запомнила. Сергей, вы позволите?…
Она забрала у него брошь и спрятала в сумочку. Затем посмотрела на Бабкина с Илюшиным, и первый раз за все время улыбнулась победной улыбкой:
— Будем считать, что благодаря вам у меня появился талисман. А то я уже начала сомневаться в своих силах.
Виктория
Знаете, я уже начала сомневаться в своих силах. Усталость охватывает меня все сильнее, и нервное возбуждение сопровождается непривычной апатией тела, когда ум приказывает телу двигаться, а оно, бедное, не слушается его приказов и валится, как механическая кукла, из которой вынули батарейку.
Я преодолеваю себя и пью таблетки, прописанные мне хорошим врачом. Он считает, что я до сих пор переживаю из-за потери мужа. Я и впрямь переживаю, но считаю совершенно излишним уточнять, по какому именно. Поверьте, мы хорошо жили с Никласом, и я испытывала к нему все положенные чувства: благодарность, уважение, искреннюю симпатию… Что не помешало мне обрадоваться его смерти, потому что наконец-то я могла делать все, что считала нужным.
Он очень много сделал для меня, мой Никлас. Первые полгода после замужества он занимался мною так, как гордый родитель может заниматься ребенком, в котором видит талант. Шведский я выучила на удивление быстро, и он заставлял меня читать, водил по музеям, устраивал целые экскурсии. Запас его знаний был огромен, он увлекательно рассказывал, и я впитывала в себя все, что мне преподносили, с готовностью птенца, раскрывающего клюв к прилету мамаши-птицы.
Одновременно мне тактично и ненавязчиво преподносились не менее важные уроки. Новые зубы, личный косметолог, уроки стилиста… Временами я казалась себе куклой, с которой играет мой новый муж. Но потом я поняла, что привлекает его во мне… Возможность быть богом, лепить из той глины, что податливее пластилина, ощущать себя творцом и мастером, имеющим дело с лучшим из материалов — с человеческой душой, умом и телом.
И я не обманула его ожиданий. Никлас даже был поражен моими успехами. Он довольно быстро понял, что я могу быть не только игрушкой, но и партнером, и постарался извлечь из этого все, что можно. Под конец жизни он признался, что ему невероятно повезло со мной, и я до сих пор благодарна Никласу за эти слова.
Птица, которую привез мне широкоплечий сыщик (я называю его «мой герой» — он годится на роль героя, как его коллега годится на роль хладнокровного грабителя банков), рождает во мне подъем, словно ее золотые крылья способны унести меня далеко отсюда — туда, где я уже достигла своей цели и счастлива. Я ведь буду счастлива, когда достигну ее, правда?
Но я не могу скрывать, что меня мучает страх. Я не навещала Романа в больнице, но его начальник красочно описал мне, что сделали с ним люди Кирилла. Даже если бы я не слышала его рассказа, мне хватило одной встречи с моим мужем, чтобы понять, что пощады от него ждать не стоит.
В тот вечер я вернулась в гостиницу и, проходя по вестибюлю, чтобы забрать ключ от номера, заметила его, сидящего в кресле. Там невероятно глубокие кресла, в вестибюле, и выбраться из них сложно, как из воронки. Но стоило Кириллу увидеть меня, как он, странно выгнувшись, поднялся из этой засасывающей ловушки почти непринужденно, и кресло за его спиной разочарованно хлюпнуло своей бархатной пастью, выпустив добычу.
Он просто стоял и смотрел на меня, не делая попыток подойти. И я тоже замерла. Меня охватило оцепенение сродни гипнотическому: даже перед танцующей коброй с раздувающимся капюшоном, уверена, я не испытала бы такого чувства.
Так вот, Кирилл стоял и смотрел на меня без улыбки, без этой своей фирменной ухмылки одной половиной рта. И мне было страшно — так страшно, как не было уже очень давно. А потом он улыбнулся, и мне стало не просто страшно, а жутко. Я осознала, что он может убить меня прямо здесь, и никто не успеет ему помешать, а осознав это, нашла в себе силы двинуться с места и дойти до милой девушки в униформе, которая с понимающим, как ей казалось, видом смотрела на нас. Двое влюбленных, конечно же… Что еще она могла подумать?
Знаете, он обо всем догадался. Поэтому он избил несчастного, безобидного Рому, который даже ни разу не поцеловал Алису Кручинину. Поэтому Кирилл приехал в гостиницу — чтобы показать мне, что он все знает, и убедиться, что я его поняла. Боже мой, какой дурой я была, представляя себя охотником, терпеливо и долго дожидающимся добычи; как я безбожно льстила себе этим сравнением! Нет ни охотников, ни тигров — есть двое животных, и каждое из них хочет перегрызть другому глотку и разорвать останки, растащить их по лесу, чтобы путь оставшегося в живых был помечен кровью второго.
