Капитан, словно подслушав мои мысли, нахмурился и кашлянул, привлекая к себе внимание.
— Гражданка Иванова, — сразу же приступил он к своим обязанностям, — вчера вы мне сказали, что не были знакомы с убитой. А как вы объясните сегодняшний инцидент?
— Никак. Насколько мне известно, это ваша обязанность расследовать все обстоятельства дела, включая и сегодняшний инцидент.
— Так вы по-прежнему настаиваете на том, что ни убитая, ни та женщина, которая называет себя ее матерью, вам незнакомы?
— Да. Ни убитая, ни так называемая ее мать мне незнакомы, как и все восемьсот тысяч жителей Тарасова и его области, за исключением нескольких десятков родственников, друзей, знакомых и коллег. В эти несколько десятков обе эти дамы не входят. Кстати, вы установили личность убитой?
— Здесь вопросы задаю я, а вы на них отвечаете. — Капитан поджал губы и еще больше нахмурился.
— Понятно, значит, не установили. Так вот, капитан, я не буду задавать вопросы, как, впрочем, и отвечать на них.
Впервые у меня не было желания помогать следствию, настолько этот закомплексованный капитан был мне неприятен.
— Да как вы разговариваете с представителем закона?! — возмутился он. — Да я вас сейчас привлеку за оскорбление полицейского.
— Да хоть за покушение на папу римского!
Я повернулась к капитану спиной и вышла из комнаты.
Капитан явно был не готов к такому повороту событий.
— Гражданка Иванова, что вы себе позволяете?! — Он все еще пытался сохранить лицо, но психологические единоборства явно были не его коньком.
— Капитан, я вас не задерживаю, — откликнулась я, не выходя из комнаты.
Я сидела в уголке дивана с чашкой кофе, а весь мир ждал, пока я наслаждалась этим божественным напитком. Запасы гватемальского кофе подходили к концу, а Гарик как назло уехал по каким-то своим срочным делам. «Вот что значит безответная любовь, — рассуждала я. — Ни тебе кофе, ни информации про Терентьевых. Ладно, кофе я себе и сама раздобуду, Терентьевы, скорее всего, окажутся добропорядочными гражданами, а значит, поводов для грусти нет». Я допила свой кофе и не без сожаления встала с дивана. У Анастасии Федоровны, по словам Миши, сегодня был выходной — самое время поговорить с ней о «Дигикарде».
Анастасия Федоровна действительно была дома и, как всегда, была чем-то занята на кухне. Однако меня она встретила приветливо и охотно согласилась побеседовать. Я рассказала ей вчерашнюю историю про тяжелобольную родственницу, украсив свой рассказ душераздирающими подробностями, и спросила по «Дигикард».
— Танюша, «Дигикард» у нас в больнице есть, но его очень мало. У нас на него очередь. Пусть твоя родственница обратится к нашим врачам, и если положение настолько серьезное, как ты рассказываешь, то, я думаю, проблем с назначением лечения не будет. Только надо будет подождать: очень много больных.
— Анастасия Федоровна, все дело в том, что моя родственница живет в другом городе, но она очень состоятельный человек и могла бы заплатить любые деньги за лекарство. Вот я и подумала, может быть, вы мне поможете достать «Дигикард»?
— Таня, я тридцать лет работаю в этой больнице и никогда не делала ничего противозаконного, а продажа «Дигикарда» на сторону — это настоящее преступление. Препарат очень сильный, и даже незначительная передозировка может привести к летальному исходу. Вот почему им лечат исключительно в стационарных условиях под присмотром врачей. Извини, но здесь я тебе не помощница.
Эти слова Анастасия Федоровна произнесла уже другим тоном, давая понять, что дальнейший разговор на эту тему бесполезен. Мне ничего не оставалось, как извиниться и откланяться.
«Ну что ж, — подумала я, вернувшись домой, — отрицательный результат — тоже результат. Будем работать дальше. И быстро, а то убийства вокруг меня растут, а я все еще топчусь на месте. Встряхнись, Иванова!» Встряхнул меня шум во дворе. Я вышла на балкон и увидела под ним вчерашнюю женщину, которая повторяла вчерашний монолог про убийцу своей дочери. И этой убийцей была я. «Люди добрые! Где же справедливость? — вопрошала женщина. — Куда полиция смотрит? Убийца разгуливает на свободе, а она бездействует! А ты, подлая убийца, будь ты проклята!» Крики усиливались по мере того, как вокруг женщины собирались люди. Кто-то проявлял сочувствие бедной матери, кто-то вслед за ней начинал возмущаться бездействием правоохранительных органов, но большинство просто наблюдали за дальнейшим развитием событий.
Театр одного актера длился минут пятнадцать, после чего женщина пригрозила моему балкону кулаком и, пообещав вернуться, ушла со двора. Зрители, обсудив увиденное и поглазев на мой пустой балкон, постепенно разошлись. Я мысленно поаплодировала актрисе; игра ее была убедительна, и главное — она не затягивала сцену — не дай бог соседи опять вызовут полицию и на этот раз она не будет такой нерасторопной — и все пятнадцать минут держала публику в напряжении. «Интересно, сколько продлятся эти гастроли?» — подумала я. Цель всего этого действа мне была предельно ясна — я кому-то очень мешала, и этот кто-то очень хотел, чтобы я на время или навсегда исчезла. «Не дождетесь!» — непонятно кому сказала я вслух, и мне ответил звонок в дверь.
На пороге стояла Галина Ивановна. Она была очень встревожена.
— Танюша, — прерывающимся голосом начала она, — как вы? Мы с Геннадием Николаевичем очень волнуемся за вас. Пережить такой ужас, а тут еще эта бедная женщина. И откуда только она взяла, что это вы убили ее дочь?
— А вы уверены, что это действительно мать убитой женщины? — задала я прямой вопрос.
Галина Ивановна опешила, она явно была удивлена.
— Так вы думаете, что это не настоящая мать?!
— Да, я так думаю, — спокойно ответила я.
— Нет, Таня, нет. Разве можно играть такими чувствами? Мне кажется, вы ошибаетесь.
— Возможно, — не стала спорить я.
— Вот видите! — словно обрадовалась Галина Ивановна. — Надо быть осторожной. Кто знает, что у этой бедной женщины на уме. Если вам нужна наша с Геннадием Николаевичем помощь, обращайтесь, по-соседски, без церемоний. У нас в деревне есть небольшой домик, так вы можете на время переехать туда и пожить там, пока все не утихнет.
— Спасибо за заботу, Галина Ивановна, но с домиком в деревне у меня вряд ли что-нибудь получится — следователь взял с меня подписку о невыезде, и в ближайшее время мне надо будет явиться в полицию для дачи показаний.
— А что? Вас в чем-то подозревают? — насторожилась соседка.
— Я думаю, что, пока не установлена личность убитой и не выяснена причина ее появления в нашем доме, полиция будет подозревать всех жильцов нашего подъезда, и меня в том числе.
— Да что вы такое говорите? — всплеснула руками Галина Ивановна. — Неужели всех?
— Возможно, дети и подростки, а также пожилые люди старше восьмидесяти лет останутся вне подозрений, как неспособные нанести смертельный удар ножом, а все остальное население подъезда, а возможно, и всего дома ни от чего не застраховано. И полиция будет проверять всех, пока не найдет преступника.
— Уж быстрее бы она его нашла! А вы, Танюша, от помощи не отказывайтесь. И я, и Геннадий Николаевич будем рады что-либо для вас сделать.
— Хорошо, я подумаю. В любом случае спасибо, — поблагодарила я соседку. — Кстати, Галина Ивановна, хотела у вас спросить, не продается ли у вас в аптеке французский препарат «Дигикард»?
— А почему вы им интересуетесь? — насторожилась соседка.
— У меня есть родственница, она давно и тяжело болеет. Сердце. Вот врачи ей и посоветовали этот препарат. Говорят, что он буквально творит чудеса. Моя родственница — дама состоятельная, она готова выложить любую сумму за лекарство, но до сих пор, куда бы мы ни обращались, везде получали отказ.
— Боюсь, что в России вы этого лекарства не найдете. Сколько я работаю в аптеке, ни разу нам его не завозили, хотя люди спрашивают. Так что, Танюша, здесь я вам не помощница. Хотя если вдруг «Дигикард» появится, я вам обязательно сообщу.
Когда дверь за Галиной Ивановной закрылась, я подумала, что глупо было бы подозревать ее — преступник, хладнокровно убивший трех человек, не может иметь такую располагающую внешность и так сочувствовать людям.
Целый день я пыталась сосредоточиться и определить, в каком направлении отправить свой паровоз, чтобы прибыть, наконец, на нужную станцию и покончить с этим гнусным делом, но он отчаянно не хотел покидать депо и всячески сопротивлялся. Во многом этому способствовали представления под балконом, которые продолжала устраивать «мать убитой женщины». С завидной регулярностью она появлялась на сцене, то есть во дворе, невзирая на тридцатиградусную жару, и неизменно собирала несколько десятков зрителей, среди которых у нее уже появились поклонники. В полицию никто не звонил — зрители предпочитали увидеть задуманную автором концовку. Трагедия убитой горем матери постепенно превращалась в более легкий жанр, и к исходу дня кто-то из зрителей, особенно жаждущих развязки, выкрикнул: «Леопольд, подлый трус, выходи!»
