– Виктор и Мэри, – сообщил старик. – Правда, она нисколько с тех пор не изменилась?
– Ни капли, – соврал Ричер.
– Мы любили нашего мальчика, – тихо проговорила пожилая женщина. – Его отправили за океан через две недели после того, как был сделан снимок.
– В июле шестьдесят восьмого, – пояснил Хоби. – Ему исполнилось двадцать лет.
– И что произошло? – спросил Ричер.
– Он отслужил весь срок, – сказал Хоби. – Дважды был награжден и вернулся домой с медалью. Я уже тогда понял, что бухгалтерские книги не для него. Я думал, что он станет работать на вертолетах для нефтяных компаний. Возможно, в Персидском заливе. Тогда армейским пилотам там платили хорошие деньги. Он мог пойти в военно-морской флот или, конечно же, в военно-воздушные силы.
– Но он снова туда вернулся, – вставила миссис Хоби. – Во Вьетнам.
– Он подписался на второй срок, – проговорил Хоби. – Никакой необходимости не было, но он сказал, что это его долг. Что война еще не закончилась и он обязан туда вернуться. Он сказал, что это называется патриотизмом.
– И что случилось? – спросил Ричер, и в комнате надолго воцарилось молчание.
– Он не вернулся, – сказал наконец Хоби.
Новое молчание словно тяжелым грузом придавило всех в комнате. Где-то тикали часы, все громче и громче, пока их голос не стал напоминать грохот молота.
– Меня это уничтожило, – тихо сказал Хоби и замолчал, только кислород с шипением поступал в его легкие. – Просто уничтожило. Я повторял, что с радостью отдал бы остаток своей жизни всего лишь за один день с ним.
– Остаток моей жизни, – повторила его жена. – Всего лишь за один день с ним.
– Я действительно так бы и сделал, – сказал Хоби. – Да и сейчас тоже, майор. Правда, со мной сегодняшним заключать такую сделку бессмысленно, верно? Мне не много осталось. Но я говорил это тогда и в течение тридцати лет, и, Бог свидетель, каждое мое слово было искренним. Остаток жизни всего лишь за один день с ним.
– Когда его убили? – мягко спросил Ричер.
– Его не убили, – ответил Хоби. – Его захватили.
– Он попал в плен?
Старик кивнул.
– Сначала нам сказали, что Виктор пропал. Мы решили, что он погиб, но цеплялись за надежду. Его объявили пропавшим без вести, и так и осталось. Мы не получили официального извещения о его смерти.
– Поэтому мы ждали, – сказала миссис Хоби. – Мы ждали многие годы. Затем начали задавать вопросы. Нам ответили, что Виктор пропал без вести, но они предполагают, что он погиб. Больше они ничего сказать не могли. Его вертолет сбили над джунглями, но обломков так и не нашли.
– Мы это приняли, – продолжал Хоби. – Мы же знали, как там было. Многие юноши умирали, и никто не знал, где их могилы. Так всегда бывает на войне.
– Затем построили мемориал, – проговорила миссис Хоби. – Вы его видели?
– Стену? – спросил Ричер. – В округе Колумбия? Да, я там был и видел ее. Меня она очень тронула.
– Они отказались выбить на ней его имя, – сказал Хоби.
– Почему?
– Нам не объяснили. Мы спрашивали и умоляли, но внятного ответа так и не получили. Они только сказали, что он больше не считается погибшим во время военных действий.
– Тогда мы спросили, кем он считается, – заговорила миссис Хоби. – И нам ответили, что наш сын считается пропавшим без вести.
– Но имена других солдат, пропавших без вести, выбиты на стене, – сказал Хоби.
В гостиной снова наступило молчание, только где-то в другой комнате часы громко отсчитывали минуты.
– А что сказал по этому поводу генерал Гарбер? – спросил Ричер.
– Он сказал, что не понимает, как такое может быть, – ответил Хоби. – Совершенно не понимает. Когда он умер, он как раз пытался в этом разобраться.
Снова наступило молчание, только шипел кислород да тикали часы.
– Но мы знаем, что произошло, – сказала миссис Хоби.
– Знаете? – удивленно спросил Ричер. – И что же?
– Здесь может быть только одно объяснение, – сказала она. – Его взяли в плен.
– И так и не отпустили, – добавил Хоби.
– Вот почему армия скрывает от нас правду, – добавила миссис Хоби. – Правительству стыдно. А на самом деле часть наших мальчиков, попавших в плен, так оттуда и не вернулись. Вьетнамцы удерживают их в качестве заложников, чтобы после войны получать помощь из-за границы, признание их как торговых партнеров и кредиты от нас. Это что-то вроде шантажа. Наше правительство много лет держалось, несмотря на то что наши мальчики остаются там в плену. Они не могут в этом признаться. И потому все скрывают и отказываются отвечать на наши вопросы.
– Но теперь мы можем это доказать, – сказал Хоби, достал из папки очередную фотографию и протянул Ричеру.
Она была более свежей, с яркими блестящими красками – телефотоснимок, сделанный через тропическую растительность. Бамбуковый забор, переплетенный колючей проволокой. Азиат в коричневой форме и бандане. В руках у него винтовка, советский «АК-47», это видно совершенно ясно и четко. И еще один человек – европейского типа, лет пятидесяти, высокий, изможденный, худой, сутулый и седой, в выцветшей и сильно истрепанной военной форме. Он стоит боком к азиату, но по его позе видно, что он от него отшатнулся.
– Это Виктор, – сказала миссис Хоби. – Наш сын. Фотография сделана в прошлом году.
– Мы спрашивали о нем в течение тридцати лет, – проговорил Хоби, – но никто не хотел нам помочь. Мы спрашивали всех, кого могли. А потом нам удалось найти одного человека, который рассказал нам про засекреченные лагеря. Их не много, всего несколько, и в них осталась лишь горстка заключенных. Большинство уже умерли. Одни от старости, другие от голода и лишений. Этот человек побывал во Вьетнаме и все для нас узнал. Ему даже удалось подобраться совсем близко к лагерю и сделать фотографию. А еще он поговорил с другим заключенным через колючую проволоку. Он спросил, как зовут мужчину, которого он только что сфотографировал. И тот сказал, что это Вик Хоби, пилот вертолета Первого воздушно-десантного отряда.
– У того человека не было денег, чтобы освободить нашего сына, – сказала миссис Хоби. – Мы отдали ему все свои сбережения, чтобы оплатить его первую поездку. У нас совсем ничего не осталось. Поэтому когда мы познакомились в больнице с генералом Гарбером, мы рассказали ему нашу историю и попросили, чтобы он попытался убедить правительство спасти нашего сына.
Ричер не мог оторвать глаз от фотографии и от человека с изможденным лицом, изображенного на ней.
– Кто еще видел эту фотографию?
– Только генерал Гарбер, – ответила миссис Хоби. – Тот человек, который ее сделал, сказал, что мы должны хранить ее в секрете. Потому что это очень тонкое политическое дело. И очень опасное. Ужасный факт, похороненный в истории нашей страны. Но мы должны были показать ее генералу Гарберу, потому что он мог нам помочь.
– И что вы хотите, чтобы я сделал? – спросил Ричер.
Снова наступила тишина, которую нарушало лишь шипение кислорода, бегущего по прозрачным пластиковым трубкам. Губы старика дрожали, но он сумел с собой справиться и произнес:
– Я хочу, чтобы он вернулся. Хочу перед смертью еще раз увидеть моего сына.
После этого старики замолчали, дружно повернулись к фотографиям в рамках, стоящим на каминной полке, и, казалось, забыли про Ричера. Потом старик взглянул на Ричера, обеими руками с трудом поднял с колен кожаную папку и протянул ему.
Папка была совсем тонкой. Кроме трех фотографий, которые Ричер уже видел, в ней лежало несколько писем от их сына и официальное извещение Военного департамента. А также документы, указывающие на ликвидацию всех их сбережений и перевод удостоверенным чеком восемнадцати тысяч долларов на указанный адрес в Бронксе с целью организовать разведывательную экспедицию во Вьетнам под руководством некоего человека по имени Раттер.
Письма от их сына начинались короткими записками из разных мест на юге, сделанными в Диксе, Полке, Уолтерсе, Раккере, Бельвуаре и Беннинге по мере того, как он проходил подготовку. Затем краткое письмо из Мобила в Алабаме, когда он сел на корабль, чтобы отправиться в месячное путешествие через Панамский канал и Тихий океан в Индокитай. Затем совсем короткие телефонограммы из Вьетнама: восемь из них относились к первому сроку пребывания там, и шесть – ко второму. Бумага пролежала в папке тридцать лет и стала сухой и жесткой, точно древний папирус, найденный археологами во время раскопок.
Письма Виктора Хоби оказались самыми обычными, полными банальных фраз, которые пишет молодой солдат домой. Миллионы родителей по всему миру хранят старые письма вроде этого, написанные в разные времена, с разных войн, на разных языках, но с одинаковым содержанием: еда, погода, разговоры о военных действиях, уверения в том, что все будет хорошо.
Ответы из Военного департамента прошли тридцать лет бюрократической машины. Первые были отпечатаны на старых пишущих машинках: кривые буквы, неравномерные пробелы и красные пятна в тех местах, где соскользнула лента. Письма, вышедшие из электрических машинок, выглядели лучше и внешне были относительно одинаковыми. Имелось и несколько безупречно напечатанных писем на отличной бумаге – наступила эра компьютеров. Однако содержание везде оставалось одним и тем же. Сведений нет. Пропал во время боевых действий, считается погибшим. Соболезнования. И больше никакой информации.
