Он направлялся на север по 9-му шоссе. Рядом с ним, на пассажирском сиденье, лежала отличная карта, выданная вместе с машиной. Судя по ней, Брайтон был расположен на западе, на полпути между Пикскиллом и Покипси и прямо на реке Гудзон. Тут же пристроился адрес пожилой пары, написанный на листке, вырванном из блокнота Макбаннерман. Ричер старался ехать со скоростью шестьдесят пять миль в час, достаточно быстро, чтобы поскорее добраться до места, но не нарушая правил, чтобы не привлечь внимания дорожных копов, которые могли прятаться за каждым кустом со своими хитрыми приборчиками и квитанциями на штраф, дожидаясь подходящего момента, чтобы пополнить муниципальную казну.
Примерно через час Ричер добрался до Гаррисона и прикинул, что отсюда должен следовать на север до большого шоссе, которое, насколько он помнил, шло на запад, через реку и в сторону Ньюберга. Затем около реки он покинет шоссе и въедет в город с севера. А дальше останется только найти нужный адрес, что может оказаться совсем не простым делом.
Но это оказалось проще, чем он думал, потому что дорога, которая вывела его в Брайтон с шоссе, имела то же название, что стояло во второй строчке адреса стариков. Ричер поехал на юг, внимательно вглядываясь в надписи на почтовых ящиках и номера домов. И вот тут начались проблемы. Почтовые ящики были сгруппированы по шесть штук и расположены в сотнях ярдов друг от друга, причем они стояли на открытых пространствах, и понять, к каким домам они относятся, было невозможно. Да и вообще Ричер видел очень мало домов. Складывалось впечатление, что по большей части они стоят в конце узких сельских дорог, покрытых гравием или залатанным асфальтом, уходящих в лес влево и вправо, словно туннели.
Наконец Ричер нашел нужный почтовый ящик. Он был прикреплен к деревянному столбику, потрепанному непогодой и наклонившемуся вперед. Его оплетали буйно разросшиеся ползучие растения с колючками. Ящик был большой, темно-зеленый, с номером дома, аккуратно написанным от руки на боку белой краской. Дверца свободно болталась на петлях, потому что ящик был переполнен почтой. Ричер вынул все и положил на пассажирское сиденье рядом с собой. Затем закрыл дверцу ящика и увидел на ней имя, выведенное тем же аккуратным почерком: «Хоби».
Почтовые ящики стояли по правую сторону дороги для удобства почтальона, но узкие проселочные дороги расходились от них в обе стороны. С того места, где он остановился, Ричер разглядел четыре дороги – две налево и две направо. Он пожал плечами и поехал по первой, той, что вела направо, в сторону реки.
И ошибся. Он обнаружил два дома, один с северной стороны, другой – с южной. На воротах одного из них имелась табличка «Козински». Около другого, под баскетбольным кольцом, прикрепленным к крыше гаража, стоял красный «понтиак файерберд». На лужайке валялись детские велосипеды. Ничто не указывало на то, что здесь живут пожилые больные люди.
Первая дорожка налево тоже оказалась не той. Нужный дом Ричер обнаружил на второй дороге, которая сворачивала направо и шла вдоль реки, густо заросшая травой. У ворот он увидел ржавый почтовый ящик, оставшийся с тех времен, когда почтальоны не ленились подходить к дому. Он был того же тусклого зеленого цвета, только еще более поблекшего от времени и непогоды. Тот же аккуратный почерк, едва различимые, точно тающее у вас на глазах привидение, буквы: «Хоби». Среди вьющихся растений, висящих точно густой занавес, Ричер разглядел телефонный кабель и силовые провода. Он проехал по подъездной дорожке, с обеих сторон ощетинившейся зарослями деревьев и кустов, и остановился позади старого седана «шевроле», припаркованного под углом под навесом для автомобиля. Огромная старая машина, с капотом и багажником размерами с кабину самолета, от времени стала такой же тускло-коричневой, как и все старые машины.
Ричер выключил двигатель и вышел из машины в мгновенно наступившую тишину. Затем нырнул внутрь, забрал почту с сиденья и остался стоять, держа ее в руке. Низкий одноэтажный дом вытянулся на запад, в сторону реки. Обитый старыми досками и покрытый кровельной дранкой, он был такого же тускло-коричневого цвета, что и машина. Во дворе царил ужасающий беспорядок. Таким становится ухоженный сад через пятнадцать сырых весен и жарких лет. От навеса для машин к двери дома когда-то вела широкая дорожка, но она превратилась в узкую тропинку, заросшую густыми кустами. Оглядевшись по сторонам, Ричер пришел к выводу, что взвод, вооруженный огнеметами, был бы здесь полезнее, чем отряд садовников.
Он добрался до двери, сражаясь с торчащими во все стороны ветвями кустов, которые норовили схватить его за ноги. На двери имелся звонок, но он проржавел и давно не работал. Наклонившись вперед, Ричер постучал в деревянную дверь костяшками пальцев и стал ждать. Никакого ответа. Он снова постучал. У него за спиной жили своей жизнью джунгли, жужжали насекомые, остывал двигатель «тауруса», стоящего неподалеку. Ричер снова постучал. Подождал немного и услышал в доме скрип половиц, который опережал чьи-то шаги. Потом шаги замерли по другую сторону двери, и до него донесся женский голос, тонкий и приглушенный толстым деревом двери:
– Кто там?
– Ричер, – ответил он. – Друг генерала Гарбера.
Его голос прозвучал громко, и у него за спиной кто-то промчался сквозь кусты, спасаясь бегством. Какое-то животное. Он услышал, как открывается старый замок, а вслед за ним щеколда. Дверь со скрипом распахнулась, и Ричер, шагнув в темноту, увидел перед собой пожилую женщину лет восьмидесяти, очень худую, седовласую, сутулую, в блеклом цветастом платье с широкой юбкой. Такие платья женщины носили на приемах на открытом воздухе в пятидесятые или шестидесятые годы. К ним обычно прилагались белые перчатки, широкополые шляпы и спокойные улыбки. Ричер видел их на фотографиях.
– Мы вас ждем, – сказала женщина, повернулась и шагнула в сторону.
Ричер кивнул и прошел в дом. У нее была такая широкая юбка, что, проходя мимо, Ричер услышал громкий шелест нейлона.
– Я принес вашу почту, – сказал он. – Ящик был переполнен.
Он протянул ей толстую пачку мятых конвертов и стал ждать.
– Спасибо, вы очень любезны, – сказала она. – Идти до ящика далеко, а мы не любим останавливать там машину, чтобы кто-нибудь не въехал в нас сзади. На дороге ужасное движение, а люди ездят так быстро. Быстрее, чем следует.
Ричер кивнул, подумав, что ему редко доводилось видеть дорогу, которая была бы тише и пустыннее этой. Если бы кому-нибудь вздумалось лечь спать прямо на желтой линии, у него имелись бы все шансы дожить до утра. Он продолжал держать в руках почту, которая совершенно не заинтересовала пожилую леди.
– Куда положить? – спросил Ричер.
– На кухню, пожалуйста.
В коридоре, отделанном мрачными деревянными панелями, было темно. В кухне, где имелось крошечное окошко с желтым ребристым стеклом, оказалось еще хуже. Там стояла разномастная мебель, облицованная потемневшей от времени фанерой, и имелось несколько забавных старинных эмалированных кухонных приспособлений в серую и зеленую крапинку, на коротких ножках. Здесь витали застаревшие запахи еды и нагретой духовки, но было чисто. На полу из линолеума тряпичный коврик, в кружке с отбитым краем пара очков. Ричер положил почту рядом с кружкой. Когда гость уйдет, хозяйка снимет нарядное платье, уберет его в шкаф с шариками от моли, наденет очки и прочтет почту.
– Могу я предложить вам кусочек кекса? – спросила она.
Ричер посмотрел на плиту и увидел фарфоровую тарелку, накрытую видавшей виды льняной салфеткой. Она что-то для него испекла.
– И кофе?
Рядом с плитой стояла древняя кофеварка из ярко-зеленой эмали со стеклянной шишечкой наверху. От нее к розетке шел шнур с потрепанной оплеткой из ткани.
– Я люблю кофе с кексом, – сказал Ричер.
Хозяйка кивнула с довольным видом, сделала шаг вперед, задев своими шуршащими юбками дверцу духовки, и тонким дрожащим пальцем нажала на кнопку кофеварки. Все было приготовлено заранее.
– Всего пара минут, и кофе готов, – сказала она, затем замолчала и прислушалась.
Старая кофеварка начала громко булькать.
– Идемте, я познакомлю вас с мистером Хоби. Он проснулся и очень хочет вас видеть. Пока варится кофе.
Она провела его по коридору в заднюю часть дома и маленькую гостиную, наверное двенадцать на двенадцать футов, заставленную креслами, диванами и высокими застекленными шкафами с фарфором. В одном из кресел сидел старик в строгом костюме из голубой саржи, сильно поношенном и потертом, по крайней мере на три размера больше, чем требовалось его усохшему телу. Ворот рубашки болтался на худой шее. Редкие шелковистые пучки – вот все, что осталось от его волос. Тонкие, костлявые руки, лежавшие на подлокотниках кресла, выглядывали из рукавов, точно два карандаша. Из носа торчали прозрачные трубки, закрепленные за ушами. На столике с колесами рядом с ним стоял баллон с кислородом. Старик поднял голову и сделал глубокий вдох, чтобы набраться сил и поднять руку.
