Виктор Меньшов - Золотой мальчик

Странно всё это. Странно. Я огляделся по сторонам, надо было понаблюдать за подвалом, убедиться что там есть кто-то, но торчать посреди двора, как член на ветру, я не собирался, поскольку привлек бы внимание.

Я потоптался считанные секунды и решил сходить домой, чтобы во-первых переодеться в штатское, а во-вторых позвонить отставнику этому, сказать, что он, похоже, не ошибся. Пускай из Москвы людей везёт. А мне на кой хрен этот героизм? Нет уж, увольте. И я скорым шагом покинул двор, направляясь домой.

Дома я первым делом переоделся в штатское, вытащил из кобуры свой табельный и переложил в карман, чтобы легко было достать в случае чего.

И только я собрался позвонить отставнику, как тот позвонил сам.

— Ну вот, на ловца и зверь бежит! — обрадовался я.

— А что, есть новости? — сразу же воспрял духом тот.

— Похоже, подполковник, в тот подвал, про который мы с тобой говорили, въехали жильцы. И совсем недавно. Так что можешь сообщить куда следует. Проверить надо.

— Ты, участковый, не паникуй, понял?

Это он мне-то! Можно подумать, я паникую. Хотел я было высказаться на эту тему, но отставник продолжал:

— Ты скажи, участковый, можно в подвал этот проникнуть? Только незаметно, не ломая двери, без шума? Нам шум ни к чему.

— Можно, — подумав ответил я. — Через коллектор. Там, в подвале, заслонка, а к ней небольшая шахта подходит. Только ползти придётся.

— Ради такого дела можно и поползать. Тогда мы вот что сделаем: я приеду к тебе в девятнадцать сорок, только скажи куда.

Я на секунду задумался и назвал адрес.

— Всё, выезжаю, — заторопился подполковник. — Только ты никуда не звони, ладно, участковый?

Я помолчал и нехотя согласился. Меня мучили сомнения. Мне страсть как не хотелось ввязываться в авантюры. Служить оставалось всего ничего. Дотянуть бы. Я поколебался, но, пересилив себя, не стал никуда звонить, а пошёл к Портному. Дело в том, что двор перед интересующими меня домами был гол, как коленка. И торчать посреди этого двора значило засветиться сразу же. А окна однокомнатной Портного выходили как раз во двор. Вот я и решил зайти к нему в гости.

И вот я уже сижу на маленькой его кухоньке, пью крепкий чай из стакана с подстаканником, причмокивая, ем удивительно душистое земляничное варенье из розетки и удивляюсь на сидящего напротив меня Портного. И удивляюсь я на него уже лет двадцать, с тех самых пор, как отправил его в зону.

Дело было так.

Портной — это удивительная личность. И Портной — это не прозвище, как можно было подумать, а самая настоящая фамилия. Хотя он и был на самом деле портным. Вот ведь судьба какие шутки шутит. Шил он потрясающе. Он не шил, а обливал материей фигуру клиента. Работал в пошивочной мастерской, что-то там получал, но много шил на дому. И даже порой дешевле, чем в ателье. Но когда его сажали за нетрудовые доходы, это ему не зачлось. Впрочем, как и то, что он шил в свободное от работы время и не использовал наёмный труд. Его причислили к цеховикам и посадили. А я ходил по двору гордый, как петух, радуясь тому, что разоблачил преступника. Это уже потом я на многое стал смотреть по-другому. А тогда я был совсем молоденький помощник участкового, только что закончивший школу милиции.

Самое удивительное было то, что Портной на меня зла не затаил. Вернувшись и встретив меня во дворе, он первый раскланялся, а когда я вечером зашёл к нему домой и попробовал объясниться, он прервал меня, замахав руками.

— Павел Кириллович, — сказал он. — Нам даны законы и мы должны их соблюдать. А вы поставлены для того, чтобы следить за этим. И тем самым вы защищаете нас. Если я нарушил закон, я должен ответить.

— А если закон не совершенен, или несправедлив?

Портной только руками развёл.

— Нет абсолютно справедливых законов. Не нам судить о справедливости закона. Нам следует выполнять закон. Дело закона судить нас.

— И всё же? — настаивал я.

— Я предпочитаю, чтобы меня судили по плохим законам, чем вовсе без законов. А раз так, я должен соблюдать тот закон, который есть, и если он мне очень уж не нравится, добиваться его изменения, но не создавать свой собственный закон. Иначе настанет то, что в библии называется Хаосом.

А я не люблю Хаос, я портной и люблю порядок, люблю гармонию, люблю, когда люди шьют красивую одежду. А если настанет Хаос, людям не нужна будет красивая одежда. Нужно будет шить чёрные одежды и белые тапочки. А я не люблю чёрный цвет и не умею шить тапочки. Я, конечно, могу позволить себе нарушить закон, но только тогда я должен быть готов принять наказание.

Вот как мы тогда поговорили с Портным.

А сегодня я сижу у него на кухне и пью чай из блюдечка. Теперь так уже никто не пьёт. Я научился у Портного. Среди множества его причуд одна была — пить чай из стаканов в подстаканниках, но при этом ещё и из блюдца. А по-другому чай у него не попьёшь. Кипяток у Портного всегда такой крутой, что губы страшно окунуть. Такой крутой кипяток только у него теперь и водится. Я дома сколько раз пробовал. Ставишь чайник, он закипает, наливаешь чай, садишься, а чай уже не такой и горячий. И сахар у Портного не такой, как сейчас в магазинах, а пиленый, большущими каменными кусками, которые надо колоть щипчиками, а потом брать пальцами из блюдечка мелкие кусочки с острыми краями и сверкающими кристалликами, и класть на самый кончик языка. И делать такой же крохотный глоток душистого и горячего чая. Вот что такое блаженство.

Но сегодня чай я пью как-то без вкуса, уже сильно обжёг губы, забывшись и глотнув пару раз большие глотки этого жидкого огня. У меня уже заболели глаза, так я всматриваюсь в дома напротив окна. Но ничего пока не видно. Никакого лишнего движения. Впрочем, если бандиты там, то им по улицам носиться незачем. Они сидят тихо, как мыши. Это они должны уметь.

— Я извиняюсь, — говорит, чуть покашляв, Портной. — Я вижу, что вы интересуетесь домами напротив, и сильно интересуетесь. Как я понимаю, на дома эти вы давно насмотрелись до такой степени, что уже перестали их замечать. Значит, вас интересует что-то, что находится в подвалах.

— Это почему ты так решил?

— Я так решил потому, что если вас действительно интересует подвал, то я сегодня кое-что видел. А если вас интересует вид из моего окна на природу пустыря, тогда извините и я ничего не видел. Даже этот вид я имел в виду.

Я напряжённо задумываюсь. Портной, как ни в чём ни бывало, попивает свой чаёк. Он действительно мог видеть. И наверное не просто кое-что. Он не читает газет и у него нет телевизора. Он любит говорить, что в жизни всё совсем не так, как в газетах и по ящику, и что наблюдать жизнь и участвовать в ней гораздо интереснее, чем читать об этом, или смотреть про это чужими глазами.

— Рассказывай, Портной, что ты там видел.

— Сегодня утром приехали на машине несколько человек, с мальчиком. Здоровые такие парни в кожаных куртках. Человека три, четыре. Очень торопились, почти не оглядывались, быстро спустились в подвал. Один прихрамывал.

Потом один из них уехал на машине и вернулся уже на другой. Позже несколько раз выходили по одному и по два. Сейчас все на месте, если я не просмотрел.

— Да уж, ты бы просмотрел.

А дело-то керосином пахнет. Отставник не представляет себе, с кем и с чем столкнулся. Я-то был там. Три огромных подвала, соединённые между собой, в каждом подвале полным-полно закутков и комнат, всевозможных закоулков. Да если там мои старые знакомые, а быстро проникнуть в подвал могли только они, то про них я слышал, что они в своём воровском мире не последние люди стали.

И если у них за спиной несколько убийств, в том числе милиционеры, тогда сопротивляться они будут отчаянно. И мальчишку мы так или иначе не увидим. Нет, надо на что-то решаться. Я верил в сведения Портного, тем более что сам по некоторым приметам со многим был согласен. Нет, без помощи нам не обойтись. Я только никак не мог ни на что решиться окончательно.

— Я помог вам чем-то? — вывел меня из задумчивости осторожный голос Портного.

— Помог, Портной, помог, — ответил я рассеянно.

И тут впервые за всё время обратил внимание на то, что он всегда называл и называет меня на «вы», а я его на «ты», хотя он и старше меня. И ещё я вспомнил, что за всё время ни разу не слышал от Портного грубого слова, жалобы на соседей, обстоятельства, или жизнь. Он воспринимал жизнь как данность и с достоинством принимал всё, что бы она с ним ни вытворяла.

— Могу я от вас позвонить? — спросил я, впервые за много лет нашего знакомства назвав его на «вы».

— Ну разумеется, — понимающе улыбнулся Портной и вежливо удалился на кухню,

Когда мы ехали сюда, на четырёх машинах, набитых под завязку вооружёнными до зубов братками, я думал о странных превратностях и гримасах судьбы. Кто мог подумать лет десять назад, что я, учитель, сын и внук учителей, буду когда-нибудь ехать на кровавую разборку вместе с бандитами, которые считают меня за своего?