Он прошел на кухню. В буфете нашел пачку соли и банку горчицы. Взял из шкафа стакан, на три четверти наполнил его водой из-под крана, добавил туда соли и горчицы, размешал.
Оглянулся в поисках тазика, нашел его, отнес рвотное средство и тазик в спальню и занялся спящим пьяницей. Пять минут спустя он курил сигарету, наблюдая, как Марч, чье дыхание стало гораздо свободнее, снова спал.
Жизнь – не такая уж плохая штука, подумал Беллами. Конечно, она выкидывает порой самые неожиданные коленца, но в общем она недурна. Более того, она полна приключений. Случается разное, но если человек не теряет самообладания и действует последовательно, он оказывается в выигрыше.
Многие слишком легко сдаются и отказываются что-либо делать, просто сидят и пускают в потолок дым колечками. У людей вроде Марча нет ни выдержки, ни способности просчитывать свои действия наперед и предвидеть их результат, к тому же страх и алкоголь лишают их решимости…
Он подумал о Кэроле, которая дала ему отставку, потому что он слишком много пил – при этой мысли он сладко улыбнулся, и о Фенелле Рок – у этой есть и выдержка и смелость.
Он подумал, что Фенеллу надо взять на заметку, она может пригодиться. Она не задает лишних вопросов и будет играть честно, без подвоха, конечно, если у нее не будет особой причины хитрить.
На сей раз Фенелла схитрила. И проболталась. И не только сама проболталась, но и Марча заставила говорить. Она проболталась Ферди Мотту, во-первых, потому, что он – ее работодатель, и, во-вторых, потому, что ей хотелось узнать у Мотта кое-что о Марче. Она хотела спросить, действительно ли Марч так ужасен, как описывает его Беллами. Вообще-то это не имело для нее значения, и причина тому с женской точки зрения была самая, что ни на есть уважительная. Дело в том, что она любила Марча.
Беллами задумался об этом. Женщины – странные существа. Вот, например, Фенелла – женщина жесткая, привлекательная и по-своему умная – влюбляется в Марча потому лишь, что ей его жалко. Ванесса права, когда говорит, что у Харкота есть единственное достоинство – умение вызывать жалость, если это можно назвать достоинством, конечно. Ванесса сказала, что она и замуж-то за Марча вышла потому, что ей его было жалко. А теперь вот Фенелла влюбилась в него и пытается ему помочь как может по той же причине.
Беллами отложил сигарету в пепельницу и наблюдал, как она тлеет. Она напомнила ему ту историю, которую он сочинил о дымящимся окурке, оставленном Марчем у постели убитой Фреды. Это была виртуозная придумка, подумал он.
Он загасил сигарету, закурил другую и взял шляпу. Но постоял немного, глядя на Марча, и направился к выходу. Вдруг застыл неподвижно лицом к двери, засунув руки в карманы, так как догадался, что кто-то поднимается по лестнице.
Он услышал, как открылась дверь спальни – в дверном проеме появилась Фенелла Рок. На ней была новая очень модная шубка из скунса. Вид у нее был усталый.
– О, Боже, Ники… – сказала она. – Можно ли от вас хоть где-нибудь скрыться? Вы, кажется, начинаете меня преследовать. Почему, ради всего святого, вы не оставите этого бедолагу в покое? – она махнула рукой в сторону лежавшего на кровати Харкота.
– Дорогая, вы неблагодарны, – ответил Беллами. – Поскольку Харкота накачали отвратительным пойлом, вам следовало бы подумать о нем раньше. Я нянчил его здесь, как ребенка.
– Так зачем же вы ему дали сначала то пойло? – тихо спросила она.
Подойдя к Марчу, она потрогала его лоб.
– Я не хотел, чтобы он сказал лишнее, – ответил Беллами. – Ему бы это не пошло на пользу. Поэтому я решил, пусть он лучше вообще ничего не говорит. Беда Харкота в том, что он говорит слишком много и не вовремя.
Она скинула шубку, взяла предложенную Беллами сигарету и села у туалетного столика, глядя на Беллами.
– Вы же не думаете, что в самом деле можете влюбиться в типа вроде Харкота, а, Фенелла? – спросил Беллами.
Она пожала плечами.
– Наверное, каждой женщине, даже такой, как я, нужно о ком-то заботиться. И не говорите мне, что я – круглая дура. Сама знаю. Но знание – одно, а жизненная ситуация – другое. Даже если я знаю, что я – дважды распроклятая дура…
Беллами выпустил колечко дыма.
– Почему дважды? – спросил он.
Она неловко заерзала.
– Харкот – сам по себе не подарок, видит Бог, – объяснила она. – Он – безответственный, глупый, пьяница. Он пьет, как извозчик, потому что напуган. Он тоже попал в очень плохую историю… Это само по себе ужасно. Но тут еще, в самый разгар всего, являетесь вы…
Беллами подумал, что у нее весьма волнующий голос, особенно, когда она усталая.
– Я? – вставил он. – А что такого сделал я, Фенелла?
– Вы играете на его нервах, как на струнах, – ответила она. – Вы совершенно безжалостны. Он в полном раздрызге. Он панически боится вас. И я думаю, что вы ошибаетесь на его счет… Я действительно так думаю.
– Что вы думаете, Фенелла?
– Думаю, вы боитесь, что убийство Фреды Вэнинг повесят на вас. Мне это сказала Айрис Берингтон. Она, кстати, слиняла. Думаю, правильно сделала. Но я и сама могу сложить два и два. Вы боитесь, что вас обвинят в убийстве, и делаете все, что можете, чтобы перевести подозрение на Харкота. Он – глупец, но он не мог этого сделать, я уверена. У него бы храбрости не хватило. Беллами мягко рассмеялся.
– Вот так новость. Никогда не слышал, что для того, чтобы убить, нужна храбрость.
Она пожала плечами, вид у нее был несчастный.
– Я не это имела в виду, – возразила она. – Вы знаете, что я хотела сказать: что у Харкота нет ничего, что нужно, чтобы выкарабкаться из трудной ситуации, не то что у вас. Он – как испуганный ребенок. С каждой минутой он отчаивается все сильнее и хватается за что угодно, за любое предложение, готов делать абсолютно все, чтобы хоть как-то себе помочь, даже если на самом деле это лишь усугубляет для него ситуацию. Как бы мне хотелось знать, что нужно делать?…
– Для чего? – спросил Беллами.
– Чтобы помочь себе и ему, – ответила Фенелла. – Если бы у меня осталась хоть капля здравого смысла, я бы занималась своими делами и бросила его на произвол судьбы. Но у меня не осталось здравого смысла. Я люблю его самым дурацким образом и верю, что, если ему чуточку помочь, из него могло бы что-нибудь получиться. Наверное, просто у него никогда не было случая попытаться.
Беллами закурил новую сигарету.
– Все это свидетельствует лишь о том, что вы его любите. Ну, что ж… почему бы и нет? Но вам нечего бояться, Фенелла. Кстати, вы о нем что-нибудь знаете?
– Не так уж много, – сказала она. – Только то, что он сам о себе рассказывал. И боюсь я не за себя. Боюсь того, что связано с этим убийством. Думаю, его положение очень опасно. Если эта хищница Берингтон будет свидетельствовать в суде против него, его можно считать повешенным.
Она обхватила голову руками и заплакала.
– Фенелла, я кое-что вам скажу. Может быть, это вам поможет, может быть, нет. Я знаю о Харкоте все, что нужно знать. Самое худшее, что я могу о нем сказать, это что он – шантажист весьма дурного пошиба. Вам нравятся шантажисты?
– Это зависит от того, почему они стали шантажистами. Никто шантажистом не рождается.
Беллами встал и взял шляпу.
– Вы – на плохом пути, Фенелла, – предупредил он. – Вы любите Харкота, несмотря на все, что он сделал и чем является. Впрочем… у каждого есть и свои положительные стороны. Если хотите, можете доставить его завтра около шести в "Малайский клуб" на встречу со мной – я дам ему сто фунтов. Проследите, чтобы он был трезв… А потом советую вам поехать куда-нибудь отдохнуть. Думаю, Лондон – не подходящее место для Харкота.
Она бросила на него быстрый взгляд.
– Почему вы должны давать ему сто фунтов? – спросила она. – И потом… Вы, думаете, ему дадут уехать? Его не арестуют?
Беллами улыбнулся ей вполне дружелюбно, без всякого раздражения. Она поймала себя на мысли, что он – роковой мужчина и обладает некими качествами, которые ставят его выше обычных жизненных тревог и забот. Он может вынашивать замыслы, использовать людей в целях их осуществления, делать людей несчастными, дергать их за веревочки, словно марионеток, и при этом всегда оставаться хладнокровным и невозмутимым, действовать спокойно, говорить ровным и таким волнующим, хрипловатым голосом. Интересно, какого типа женщина могла бы понравиться Нику Беллами? Если он вообще способен любить женщину…
Он был уже у дверей. Продолжая улыбаться, он сказал очень спокойно:
– Я собираюсь дать Марчу или вам, мне все равно, сто фунтов за то, что он сделал сегодня то, что я велел. Он выучил свою маленькую роль и даже если он был слишком пьян, чтобы произнести ее, уверен, он бы произнес, если бы только мог.
Беллами открыл дверь.
– Его не арестуют, – сказал он. – Это я вам обещаю, Фенелла. Спокойной ночи, дорогая…
