Ванночка с аппетитным блюдом так и не добралась до духовки, потому что сначала они легли в постель и занялись тем, о чем оба подумали еще на стоянке перед универсамом, потом спали часов до трех дня, потом пили кофе на кухне, а потом Б. О. потянулся к телефону.
— Сегодня суббота, — напомнила она.
— Ничего. — Он набрал по памяти номер, обозначенный в адресной шапке Митиных факсов. — Говорят, они там у себя на Охотном Ряду думают круглосуточно и без выходных.
— Пойду залягу в ванну.
Она лежала в теплой бархатной лене, погрузившись в блаженное состояние совершенного безмыслия, которое было вдруг нарушено щелчком дверного замка.
— Ты не голодна? — поинтересовался Б. О., подошел к зеркалу и, округлив рот, ощупал лицо — этим жестом мужчины предваряют процедуру бритья. Затем он скинул рубашку, выдавил на помазок гусеничку крема и тщательно взбил на щеках пышную мыльную пену.
— К чему ты насчет аппетита? — спросила она.
— К тому, что мы идем в ресторан.
Я дозвонился, рассказал он. К счастью, аппарат был отключен от факсового режима. Самого этого мужика, правда, на месте не оказалось, ответил женский голос, типично секретарский: Геннадия Петровича уже сегодня не будет на месте, но если вам срочно нужно с ним связаться, то его можно после пяти вечера застать в "Эльдорадо", там устраивается скромный банкет.
— Вообще-то, насколько я знаю, — сказал Б. О., водя станком по щеке, — это клубный кабак с ограниченным доступом. Ничего, попробуем прорваться. Если не все места будут заняты, у нас есть шанс. Надо одеться поприличней.
— О-о-о, — мечтательно протянула она. — Сто лет не надевала вечернего платья. Прошлой зимой, когда на лыжах каталась, привезла из Франции — самый писк. Знаешь, весь верх из полупрозрачной ткани, из муаровой такой, дымчатой. И сзади клин вставлен. Хорошо... Лифчик не надо надевать. Да и трусики тоже.,
— Это еще почему? — спросил Б. О., не донеся до лица ладонь, смоченную одеколоном.
— Как — почему? Чтоб попку было видно.
— Ой, нет! — Он поморщился, ошпаривая щеку. — Давай что-нибудь поскромней придумаем. Попка у тебя очаровательная, кто бы спорил, но боюсь, она слишком будет бросаться в глаза.
— Жаль... — разочарованно Сказала она. — Но хоть грудь-то чуть-чуть приоткрыть можно?
— Чуть-чуть можно.
— И то хлеб... — Она оперлась о бортик ванной, встала во весь рост и, подставив под груди ладони, слегка приподняла их. — Еще ведь вполне ничего, а? — с надеждой в голосе спросила она.
— Вполне, — ответил Б. О., косясь на нее.
* * *
Им повезло. Завсегдатаев с клубными карточками собралось немного, и в ресторан удалось пройти. Они уселись за изысканно сервированный (в бледно-желтых тонах) столик.
— А здесь ничего, уютно, — сказала она, осматриваясь.
Антураж казался частью какого-то сновидения — и эти прозрачные своды стеклянных стен, и фонтанирующие яркими красками витражи, сонно шуршащие фонтаны, лестницы, штопором ввинчивающиеся в потолок, и мозаичные полы, выстеленные нежно-зеленым мрамором.
— Да, — согласился он. — Странно, что мало народу. Впрочем, еще не вечер.
Еще не вечер, но скоро публика подтянется и в правом углу у мраморного столика тэпаняки скоро возникнет японец с трудно произносимой фамилией Туругасаки и примется прямо на глазах клиентов приготовлять свои несъедобные суси со свежим лососем, а может быть, с тунцом или же рыбой сибас. Или пожарит на тэпаняки креветок, или мясо, или утку. Тем временем у какого-нибудь столика, расположенного сбоку от стойки бара, француз Шевэ начнет священнодействовать, представляя клиентам, что значит настоящий декупаж по-французски: несколькими точными движениями он разделает истекающую аппетитным жиром утку, запеченную в имбирном соусе, и подаст ее на блюде, обложив печеными яблоками... Так было вчера, позавчера, так будет сегодня и завтра, если, конечно, этот выросший из странного сновидения мир не растает в один прекрасный момент с первым утренним лучом света.
Официант сразу обратил внимание на эту респектабельную пару: на женщине было темное вечернее платье с откровенным и даже несколько вызывающим декольте, затянутым полупрозрачной тканью, под которой смутно и оттого очень пикантно проступали тугие контуры грудей; мужчина был одет в строгий темный костюм.
Бася была увлечена выбором блюд и потому не заметила, что взгляд Б. О., медленно скользивший по мраморным интерьерам, прозрачным стенам, оживленным струящейся откуда-то сверху, навстречу струям фонтанов, водой, вдруг остановился и застыл, прикованный к какой-то одной точке, расположенной в самом центре этого прохладного из-за обилия мрамора великолепия.
Это был большой круглый аквариум, сквозь прозрачную стену которого на Б. О. грустно смотрел огромный омар.
— Что, брат, паршиво тебе тут? — спросил он очень тихо, однако его реплика не пролетела мимо слуха официанта, торжественно следовавшего мимо их столика и слегка качнувшегося назад, точно он столкнулся с какой-то прозрачной мягкой преградой.
— Да? — вежливо осведомился официант, безукоризненно стриженый молодой человек с вытянутым лицом, абсолютно ничем не примечательным, именно таким, какое и обязан иметь сотрудник такого солидного заведения, чтобы не отвлекать физиономией внимание клиентов, погруженных в гастрономические размышления.:
— Извините, это я не вам, — сказал Б. О., указывая взглядом в центр зала. — Это я ему.
— А-а-о, — с пониманием округлил губы официант, придав реплике некое пограничное между "а" и "о" звучание. — Сильвер сегодня что-то мрачен. Его так называют потому, что он хромой. Хотите его заказать? Это восхитительное блюдо. Вам его приготовят на открытом огне.
— Что, живым прямо так и зажарят? — поднял глаза Б. О.
— Конечно. В этом весь смак.
— Ну нет, — покачал головой Б. О., принимая от Баси меню, представлявшее собой странное сочетание японской, французской и среднеземноморской кухонь.
— Не знаю, о чем вы там воркуете, — вступила в разговор Бася. — Что касается меня, то я хочу перепелку-гриль с артишоками.
— Прекрасный выбор, мадам, — кивнул официант.
— Под каким она сыром?
— Под мозареллой. И с соусом "Ройял".
— Соуса побольше, пожалуйста... — Она вопросительно посмотрела на Б. О.: — А ты что будешь?
Он рассеянно просмотрел меню.
— Я, пожалуй, рыбу... Да, пескатриче с грибами и картофелем.
— Прекрасный выбор, — дежурным тоном отозвался официант; по всей видимости, здесь любой выбор полагалось считать прекрасным. — Что будем пить?
— На ваш вкус, - улыбнулся Б. О.
— Я несколько затрудняюсь... — поджал губы официант. — Мадам я бы порекомендовал французское. А вам скорее итальянское.
— Прекрасная рекомендация, — имитируя его интонацию, улыбнулась Бася, отпуская официанта.
— Минуточку, — остановил его Б. О. — У вас ведь внизу есть банкетный зал, не так ли?
— Два зала, — поправил официант. — Один сегодня пустует, во втором скромный банкет.
— Вот-вот, — Б. О. помедлил, поправил галстук. — У меня к вам просьба, — он достал из внутреннего кармана пиджака плоский белый конверт и вручил его официанту. — Будьте так любезны, спуститесь туда и скажите, что имеете записку для Геннадия Петровича. — Официант замялся и поднял глаза в потолок; Б. О. погрузил в его ладонь зеленую банкноту, ладонь закрылась. — Я понимаю, что здесь не принято тревожить клиентов, но поверьте, дело не терпит отлагательств.
Официант удалился с таким выражением на лице, словно люди, собравшиеся в ресторане, пришли сюда исключительно ради того, чтобы доставить ему удовольствие, а не наоборот.
— Что ты дал ему в конверте? — спросила Бася, поигрывая зажигалкой.
— Ничего особенного, — Б. О. откинулся на спинку стула. — Там последний факс твоего мужа. Давай поменяемся местами. Чтобы я видел вход.
Она приподнялась было со своего места и тут же села:
— Не стоит. По-моему, это он;
* * *
У входа в зал стоял, похлопывая конвертом по ладони, среднего роста человек в светлом мешковатом полотняном костюме. На запястье левой руки болтался на ремешке кожаный органайзер.
На вид ему было лет тридцать пять, и впечатления народного избранника он не производил: короткий светлый ежик, большой чистый лоб, глубоко запавшие внимательные глаза, темная трехдневная щетина на щеках, салатового оттенка майка под пиджаком — скорее его можно было представить себе в обстановке какого-нибудь ночного клуба с претензией на интеллектуальность. Он терпеливо ждал, пока кто-нибудь не встанет и не двинется к нему из зала.
Б. О. подошел к стойке и, сделав бармену знак, кивнул человеку в светлом костюме. Тот прищурил глаза, спрятал конверт во внутренний карман пиджака и направился к бару. Некоторое время они молча изучали друг друга.
