Если бы кто-нибудь в этот миг посмотрел Анпилогову в лицо, то мог бы его и не узнать – следователь так преобразился, изменился в предчувствии победы, что и в самом деле его можно было и не узнать.
Одухотворенность!
Охотничий азарт!
Нетерпение!
Если бы пренебрегшая им женщина, а у каждого из нас достаточно пренебрегших нами женщин, так вот, если бы такая женщина в эту минуту посмотрела на него, она бы изменила свое к нему отношение, она бы осознала и убедилась, и спохватилась! Поняла бы, что есть полная дура, такая дура, такая дура, каких еще и свет не видел.
Да, Анпилогов в эти минуты был прекрасен.
А чего дурака валять, в ожидании победы мы все становимся прекрасными, нам бы вот только почаще победы, нам бы вот только посокрушительнее эти победы, и чтоб подольше они тянулись, подольше, ребята.
День для Анпилогова оказался чрезвычайно насыщенным. В ожидании Долгова он попробовал было опять пробормотать слова Вертинского, но они уже не шли, они уже не отражали того состояния, в которое впал Анпилогов Иван Иванович. Упала на террасу тень, – произнес он вслух, но уже каким-то слабым голосом, в котором не было ни огня, ни жажды схватки. И сами собой подвернулись другие слова... «И в воздухе сверкнули два ножа... Пираты затаили вдруг дыханье... Все знали атамана, как вождя... И мастера по делу фехтованья...»
– И в воздухе сверкнули два ножа, два ножа, – повторил Анпилогов и улыбнулся потрясающей своей улыбкой, показав пространству зубы необыкновенной белизны. Да, ребята, анпилоговские зубы казались искусственно заточенными, будто по утрам он чистил их не щеткой, а напильником.
Пришел Долгов.
– Здравствуйте, Иван Иванович, – проговорил он от двери, не решаясь переступить порог.
– Я вас приветствую! – радостно произнес Анпилогов. – Входите! Располагайтесь! Рассказывайте!
– О чем?
– А вообще!
– С вами интересно разговаривать, Иван Иванович, – смутился Долгов.
– Да я вообще ничего еще мужичок! – подхватил Анпилогов. – Кстати, вы слышали такую песню... И в воздухе сверкнули два ножа, два ножа... Слышали?
– Приходилось. Только давно это было... Он молча защищался у перил, а в этот миг она его любила... Погиб пират, заплачет океан... И ветер дул в распахнутые двери...
– Вот! Это самое сильное! И в воздухе сверкнули два ножа... А ветер дул в распахнутые двери... Снимки принесли?
– Может, многовато, – Долгов вынул из сумки пачку стандартных цветных снимков.
– В нашем деле слишком много не бывает ничего. Общие планы меня не интересуют... Давайте крупняки.
Через пятнадцать минут на столе Анпилогова в красочном хороводе лежали десятка два снимков, на которых были запечатлены долговские друзья, знакомые, соратники и сотрудники.
А все-таки Епихин был дурак. Позер и придурок.
Ну, не мог, не мог он ни на минуту забыть, как хорош собой, какая у него легкая походка, какой у него красивый костюм, как он может изысканно, другого слова и не подберешь, как он может изысканно присесть к столу, этак бочком, забросив ногу на ногу и поставив локоток на стол и при этом чуть поигрывать носком блестящей своей остроносой по нынешней моде туфельки из натуральной темно-коричневой кожи испанского производства. Да, и не забудьте носки – тонкие, облегающие, в тон костюму и коричневой коже туфель!
Ни за что не узнали бы его Михась и Алик на плохоньких, слабеньких, да чего уж там, бездарных снимках Долгова, если бы Епихин не сидел так за столом в стеклянной выгородке ангара.
И Михась, уже который раз просмотрев снимки и не увидев на них ни одной знакомой физиономии, уже готов был отодвинуть от себя пеструю пачку...
Но его остановил Алик.
– Послушай, – сказал Алик. – А не кажется ли тебе, что вот этот хмырь, который так шикарно расположился у стола... У меня чувство, что где-то я его видел...
– Прошу, – Анпилогов протянул Алику толстую лупу в бронзовой окантовке и с тяжелой бронзовой ручкой, покрытой мелкой насечкой, чтобы лупа в ответственный момент, а этот момент был ответственным, так вот чтобы лупа в такой момент не выскользнула из дрогнувших пальцев, благодаря чему преступник остался бы неузнанным и неразоблаченным.
А поскольку лупа не выскользнула из вспотевших пальцев Алика, то преступник оказался узнанным. Алик долго всматривался в улыбчивую физиономию Епихина, которая на снимке по размеру была не больше канцелярской кнопки. Потом резко отшатнулся от стола и придвинул к Михасю и снимок, и лупу.
– Посмотри на него внимательней, – сказал Алик. – Не хочу тебе подсказывать, но...
– Это правильно! – подхватил Анпилогов. – Пусть сам узнает, сам догадается... Да, Михась?
Михась не отвечал. Направив лупу на фотографию, он впился глазами в лицо человека, боком сидящего у стола, человека, закинувшего ногу на ногу и поставившего локоток на стол таким манером, чтобы изловчиться еще и щечку подпереть пальчиками с ухоженными ногтями...
И наконец наступил момент, когда Михась точно так же, как Алик, откинулся на спинку стула, взглядом своим уставился в пространство анпилоговского кабинета.
– По-моему, мы думаем об одном человеке, – произнес Михась.
– Ага! – воскликнул Анпилогов. – Значит, все-таки сверкнули два ножа?!
Несмотря на загадочность слов, произнесенных Анпилоговым, Михась сразу понял их значение и ничуть не удивился. Он еще раз сквозь лупу взглянул на снимок, легко взглянул, будто никаких сомнений уже не было, просто из любопытства или добросовестности решил убедиться в своей правоте.
– Это он, да? – спросил Алик.
– Конечно, – Михась наконец улыбнулся широко и даже как-то обескураженно. – Вообще-то мы давно должны были догадаться... Вот откуда он знает мой номер телефона... Мы же с тобой звонили от Фатимы и орали как полоумные...
– И деньги у нас не всегда были...
– Потому он и угощал, потому и с долгом не торопил... Видишь, как все стыкуется.
– Может быть, вы и со мной поделитесь? – напомнил о себе Анпилогов.
– Поделимся, Иван Иванович, поделимся... С этим хмырем мы частенько сталкиваемся у Фатимы... Он тоже забегает туда хлопнуть кружку пива. Там он и вышел на нас... Записал номер моего мобильника, вышел на меня. А о том, что у нас постоянный напряг с деньгами – у Фатимы все знают... Все стыкуется, Иван Иванович... Но мы с ним поговорим по душам...
– Упаси боже! – заорал во весь голос Анпилогов. – Ни в коем случае! Никаких поползновений в его сторону! Все продолжается, как продолжалось до сих пор!
– Не понял? – сказал Михась.
– Доказательства! Ребята, а доказательства?! С чего вы взяли, что это он вам заказал убийство? Он заглядывает к Фатиме? Ну и что? Он где-то общается с жертвой, над которой вы должны совершить смертоубийство? Ну и что? Почему вы решили, что это он вам дал кучу денег?! Ведь дал? – вкрадчиво спросил Анпилогов, перейдя на шепот. – Дал?
– Дал, – сказал Алик, твердо глядя в глаза Анпилогову. – Но мы этого не говорили.
– Разберемся, – ответил Анпилогов, беззаботно махнув рукой. – Меня больше волнуют не деньги, тем более, это не мои деньги, меня истина волнует.
– Истина – ладно, – кивнул Михась, – для истины мы готовы поработать. Но только ради истины.
– А ведь вы по большому счету уверены, что заработали эти деньги, а? – опасно улыбнулся Анпилогов.
– Иван Иванович! – вскричал Алик. – А полгода душевных терзаний? А бессонные ночи? А сброшенные килограммы лишнего веса? А неустанная борьба с самим собой, с соблазнами, которые не может преодолеть ни один нормальный человек? Это что вам все – хухры-мухры?!
– И ветер дул в распахнутые двери, – негромко произнес Анпилогов, словно упоминанием о ветре хотел остудить жаркую речь Алика. – И ветер дул в распахнутые двери, – повторил он, сгребая разбросанные на столе снимки. Значит, договорились – никаких перемен в вашем поведении. Этого человека вы знаете только как завсегдатая забегаловки Фатимы. Да, он как-то угостил вас пивом – это все, что вас связывает.
– Мы вам больше не нужны? – негромко спросил Михась.
– Что?! – опять во весь голос вскричал Анпилогов. – Все только начинается! Ребята! Все только начинается. В воздухе сверкнули два ножа, только сверкнули! Пираты только затаили дыханье! Только затаили!
– Это что же получается... – пробормотал Михась растерянно.
– А то и получается! Хапнули деньги? Хапнули. Отрабатывайте! Никто ничего не отменял! Вперед и с песней! Ишь, размечтались!
– Вы хотите завалить Долгова? – шепотом спросил Алик.
– А почему бы и нет?!
– Вы тоже получили деньги? – глядя исподлобья, спросил Михась. – Тогда получается... Это что же получается... Отвечать только нам с Аликом? Жар чужими руками, да, Иван Иванович?
– Михась, – Анпилогов помолчал, выдвинул ящик стола, что-то долго там рассматривал, поднял на Михася печальные глаза. – Михась, – повторил он, – угомонись. Никогда не торопись произносить обидные слова. Обидные слова вообще лучше не произносить вслух... Когда они в тебе, когда в твоей душе пылают непроизнесенными... Они лучше работают. Они сильнее. Как говорит один чревовещатель, даю установку... Вы продолжаете жить прежней жизнью, говоря точнее, продолжаете играть роль киллеров... Я внятно выражаюсь?
