– Чтобы деньги получить, усердие надо проявить...
– Тоже верно, – Анпилогов склонил голову набок, опять восхитившись житейской мудростью Михася. – И еще... Никому ни слова. Вот просто совсем никому. Особенно близким друзьям и подругам. Может быть, как раз среди них он и околачивается... Допускаешь?
– Не хотелось бы, конечно, чтобы среди своих завелся... Да и нет среди наших человека с такими деньгами...
– Посредник, наводчик, вербовщик... Допускаешь?
– Что сказать, Иван Иванович... Не исключено.
– Обмениваемся телефонами, в разговоре меня зовут Наташа...
– Хорошее имя, – улыбнулся, наконец, Михась.
– А ты – Паша. Звони в любое время суток. Если у меня будут новости, тоже буду звонить в любое время суток. Заметано?
– Вроде да... А Алик...
– Он уже все знает. Я забежал в соседний кабинет, удалил всех и в двух словах все ему объяснил. Он понял быстрее тебя.
– Это годы, он моложе, – хмыкнул Михась.
– Да? – удивился Анпилогов. – А я как-то и не подумал... Надо же... Действительно... Значит, так, сейчас выходите в коридор, по ступенькам спускаетесь во двор. Там стоит красный «жигуленок» с затемненными стеклами. Садитесь на заднее сиденье и ждете меня. Я подойду через пять минут и отвезу вас к Фатиме.
– Зачем?! – вскинулся Михась. – Зачем светиться?!
– Шутка, – пояснил Анпилогов. – Проверка на сообразительность. Считай, что ты ее выдержал. Заброшу вас в неприметный переулочек, и вы уж сами, как-нибудь, с боку на бок, поплевывая и привыкая друг к другу... Ведь вы уже двое суток не виделись... Вот ваши карманные деньги, которые наши ребята изъяли у вас во время операции... На пиво хватит. Вопросы есть?
– Есть... А ваши тут... Не сдадут нас? Не проколятся? А то ведь нынче разное случается... оборотни.
– Может быть, и сдали бы... – Анпилогов опять показал белые свои, чрезвычайно острые зубы. – Но кому? Скажи мне – кому вас сдавать, с кого им деньги брать?
– Вообще-то да... Тут я не подумал.
– Слушай меня внимательно, Михась... Я скажу тебе одну очень умную вещь... нас трое – ты, я и Алик. Кроме нас, никто ничего не знает, что мы задумали, что будем делать, как себя вести. Только трое.
– Но вы уже советовались с начальством, – напомнил Михась.
– Ну ты даешь, мужик! Тебе палец в рот не клади. Чувствую – мы сработаемся. Отвечаю на вопрос... С начальством я согласовал только ваше освобождение под подписку о невыезде. Другими словами, поручился за вас. И все. Он тоже задал мне этот вопрос – не сдадут ли наши же... И я ему сказал, что буду докладывать о результатах только ему. Обращаю твое внимание, Михась... Только о результатах. Что мы предпринимаем, как, когда, где... все это будем знать только трое. Тогда мы сможем выжить. Я не оговорился, я правильно сказал – только так мы сможем выжить.
В пивной все было без изменений – Фатима на месте, взмах тонкой, смуглой руки, радушная улыбка, вопросительный взлет черных бровей – все, как обычно? Михась не без труда повторил свой жест тяжеловатой ладонью – «Светлое невское» и фисташки.
Угрюмый мужик сидел над рюмкой водки, увидев Михася с Аликом, чуть раздвинул в улыбке тяжелые черты лица – рад, дескать, видеть. Девицы в тесноватых, расползающихся джинсах тоже узнавающе сверкнули блудливыми своими глазами. И хмырь, который когда-то в долг угощал их пивом, тоже бросил взгляд, не остался безучастным, хотя и поскупился на улыбку. Он сидел лицом к залу, локоток на столе, нога на ногу, пиджак распахнут, поза свободная, таящая в себе готовность в любой момент сорваться с места и устремиться наружу, на улицу, в жизнь. Какая-то нетерпеливость была в его позе. Он, кажется, был единственным в полуподвальчике, кто время от времени поглядывал на часы. Не то ждал кого-то, не то куда-то торопился и вот присел на минутку, переброситься словцом с Фатимой, опрокинуть кружку пива и снова устремиться туда, где его ждали, любили и баловали. И действительно, едва выпив залпом остававшееся в кружке пиво, он вскочил, что-то на ходу уже бросил Фатиме, та улыбнулась в ответ, но не столь радушно, как Михасю с Аликом, не столь. Чувствовала она, что человек этот непростой и легкости в общении не позволяет. Быстро взбежав по лестнице, он исчез из виду и никто об этом не пожалел, только девицы проводили его взглядами слегка недоуменными, дескать, куда придурок помчался, если мы еще здесь?
И не успели Михась с Аликом выпить по кружке, как в кармане задребезжал, забился, заколотился мобильник.
– Ну вот, – проговорил Михась, – наконец-то... А то я уж по тебе, дорогой, соскучился. – Слушаю!
– Живой? – спросил знакомый напористый голос.
– Местами.
– Почему не отвечал на звонки?
– Отсутствовал.
– Ну и что? На то и мобильник, чтобы отвечать в отсутствии.
– Обстоятельства не позволяли.
– Женщины? Водка? Забавы?
– Всего понемножку... Как ты понимаешь, с некоторых пор все это мне стало доступным.
– А когда дела?
– На этой неделе.
– Я могу спокойно уезжать?
– Не знаю, как насчет спокойствия, но ехать можешь.
– Почему все-таки не отвечал? В нашем деле это непозволительно. Я думал, ты это понимаешь.
– Да потерял я мобильник! Поехали с ребятами на рыбалку, поселили нас на чердаке, там сено... Мобильник выскользнул из кармана... Поддали... Собрались уезжать – начались поиски... Нашелся... Я же не могу на тебя выйти, связь односторонняя.
– Хоть не все просадили?
– Маленько осталось.
– На жизнь хватит?
– До твоего возвращения продержимся.
– Круто живете!
– Молодые потому что... Слушай... Шутки это, понял? Шутки. Не полные же придурки... Ты не боись... На этой неделе все сделаем. Созреть же надо.
– Созрели?
– Не боись, мужик. Читай газеты, слушай радио, смотри телевизор... Тебе сообщат.
– Кто?
– Средства массовой информации. Сам знаешь, в стране это дело поставлено неплохо.
– Вы где сейчас?
– На боевом посту.
– С рыбалки уже вернулись?
– Лишние вопросы, мужик.
– Ни пуха, Михась.
– К черту! – И Михась отключил связь. Взяв салфетку, заботливо принесенную Фатимой вместе с фисташками, он вытер лоб и только тогда поднял глаза на Алика.
– Ну что? – спросил тот. – Отгавкался?
– Переживает.
– Ты его успокоил?
– Фатима! – Михась помахал поднятой рукой и, дождавшись, когда женщина посмотрит в его сторону, показал два растопыренных пальца – повторить, дескать, каждому еще по кружке «Светлого невского».
Когда Долгов, бестолково бродя по следственным коридорам и заглядывая в двери, не зная, к кому обратиться, наткнулся на Анпилогова, – это была чистая случайность. Точно так же он мог столкнуться с кем угодно. Анпилогов в это время пребывал в состоянии унылом и безрадостном. Текучка, которой он вынужден был заниматься, нисколько не радовала его, не возбуждала, не повергала в состояние тревоги, нетерпения и азарта. Подперев кулаком щеку, покорно кивая головой, он выслушал рассказ Долгова о том, что какие-то типы требуют с него тридцать тысяч долларов, не то, дескать, убьют его, поскольку поступил на него заказ.
– Надо же, – сказал Анпилогов и надолго задумался, глядя в окно. Там шелестели деревья, с бешеной скоростью проносилось мимо него лето, да что там лето – жизнь проносилась неудержимо, необратимо, навсегда.
– Так что, мне отдать им эти деньги?
– Как хотите, – ответил Анпилогов, все еще пребывая в своем сумеречно-печальном состоянии. – Но я бы на вашем месте не стал.
– Как же быть? Как мне дальше жить?
– А пошлите вы их подальше! Они вам угрожали?
– Да! – заорал Долгов, обиженный столь равнодушным отношением не просто к его проблемам, к его жизни. – Да! – повторил он уже потише, но тоже достаточно громко.
– Пальчиком грозили? Громким голосом кричали? Кулаками в воздухе потрясали?
– Они вооружены! У них пистолет!
– Настоящий?
– Да!
– Сейчас делают из пластмассы очень похожие на настоящие... Китайское производство, между прочим.
– При мне по бутылке бабахнули!
– И что? – спросил Анпилогов, не в силах оторваться от листвы за окном – на ветру она шелестела, трепетала и, казалось, готова была сорваться и унестись, зеленой еще, молодой и сверкающей, унестись вслед за ветром к той жизни, которая где-то шумела, трепетала, охваченная любовью и ненавистью.
– Вдребезги! – хрипло прошептал Долгов, собираясь уже подняться и выйти. Но произошло странное – этот его шепот, этот хрип, эти его сверкающие глаза, полные гнева и обиды, пробудили Анпилогова от спячки. Он встряхнул головой, встал и захлопнул форточку, как бы отгораживаясь от всех тех ложных соблазнов, которыми какие-то мистические силы хотели было его соблазнить, увлечь, а потом насмеяться над ним и бросить.
– Так, – сказал он и положил большие свои сухие ладони на полированную поверхность стола. – Пистолет, говорите?
– Да.
– Стреляли?
