Дверь тихо скрипнула. Щелкнул включатель. По полу загромыхали тяжелые ботинки. «Да тут, наверное, целое отделение!»
— Я не понял, Сашок, а что это за коробки? — раздался чей-то голос.
— А хрен ее знает, — отозвался второй. — Может, моя стерва уже вещи упаковала?
Я резко вскочил с тахты и, щурясь, посмотрел на освещенный лампочкой дверной проем. В прихожей стояли трое небритых мужчин в спортивных шапках, надвинутых на глаза. Они тоже с удивлением уставились на меня.
— Оба-на! — сказал один из них — коренастый, с массивным сизым носом и серым от щетины лицом. — А это еще что за дятел?.. Эй, мужик! Ты что тут делаешь?
— Живу, — ответил я.
Небритые физиономии вытянулись от удивления.
— Я не понял, Сашок, — сказал худой, как подросток, мужчина. — Это что? Хахаль твоей бабы, что ли?
— Сейчас разберемся, — ответил Сашок и зашел в комнату.
Трое незнакомцев, пахнущие водкой и табаком, обступили меня.
— Ребята, — сказал я. — Если вы пришли грабить, то я могу предложить вам только компьютер.
— Наглеет, — сказал самый рослый с тугим пакетом в руке. — Отмочалим его и в окно выкинем?
— Погодь, — ответил Сашок. — Разобраться надо, как он сюда попал.
— Ты, падла! — вдруг громко и истерично выкрикнул худой. — Ты как сюда попал?
«Лучше бы Лавров оставил меня в изоляторе», — подумал я.
— Я купил эту квартиру, — тихо сказал я и попытался улыбнуться. — Сейчас покажу документы…
— Купил? — переспросил Сашок и скривил лицо. — Как ты мог ее купить, жопа, если это квартира моя? Я здесь прописан, понял! Я только вчера из зоны вернулся. Хватай манатки и вали отсюда, пока мы тебе кишки не выпустили.
— Это какое-то недоразумение, — пробормотал я, надевая ботинки.
— Я тебе щас устрою недоразумение! — завопил худой.
— Это моя стерва хату продала, — прошептал Сашок. — Замочу суку…
Я не знал, что мне теперь делать, как выгнать этих уголовников из своей квартиры. Спорить с ними не имело никакого смысла. Я накинул на плечи куртку и покорно вышел из квартиры.
— Еще раз тут появишься — тебе кранты, — предупредил Сашок. — Эта хата была моей, моей и останется. Понял?
На улице было ветрено. Шел мокрый снег с дождем. Я забыл дома часы и потерял ориентировку во времени и пространстве. Где я? Сейчас утро или вечер? Какое число? Подняв воротник, я брел по незнакомым темным дворам, покрытым грязными сугробами, проваливаясь по щиколотку в жидкую грязь. Я не выбирал дороги, шел прямо, в надежде, что рано или поздно выйду к какой-нибудь станции метро.
Когда я наконец вышел на широкую улицу, ярко освещенную фонарями, у меня зуб на зуб не попадал от холода. Мокрый, в грязных ботинках, я спустился в подземный переход и только там обнаружил, что оставил дома не только часы, но и бумажник с деньгами. Я обыскал все карманы, но не нашел даже нескольких рублей на метро, чтобы доехать до дома Насти.
— Скажите, который час? — обратился я к проходящему мимо мужчине.
— Без четверти восемь, — ответил он.
— Это утро или вечер? — уточнил я.
Мужчина как-то странно взглянул на меня и, не ответив, ушел.
Чтобы согреться, я встал у вентиляционного люка, из которого шел теплый воздух. Рядом, на полу, спали волосато-бородатый бомж и несколько рыжих разнокалиберных собак, но это меня ничуть не смущало. Живительное тепло обволакивало меня со всех сторон, и я испытывал чувство, близкое к счастью. Я вынул мобильный и проверил остаток денег на его счету. Осталось три доллара — на несколько минут разговора.
Я набрал номер Насти и долго слушал длинные гудки. «Или еще не пришла с занятий, — решил я, — или еще не проснулась».
В любом случае мне надо было ехать к ней. Я подошел к дежурной, стоящей на страже турникета, и, обаятельно улыбнувшись, сказал:
— Вы не могли бы пропустить меня бесплатно? У меня украли кошелек…
— Иди отсюда! — вдруг с необычайной ненавистью крикнула дежурная и сунула в рот свисток. — Сейчас милицию позову!
После подписки о невыезде мне еще только милиции не хватало! Я поднялся наверх, перешел через дорогу и попытался зайти в метро из другого вестибюля. Вторая дежурная оказалась еще более решительной, чем первая. Едва я заикнулся про бесплатный проезд, как она схватила меня за грудки и с силой тряхнула.
Все ясно. Больше вопросов о бесплатном проезде не имею. Оставался единственный доступный для любого человека способ: набрать необходимую сумму методом попрошайничества.
Мне было ужасно трудно переступить через себя. Некоторое время я ходил у ларьков, приглядывался к покупателям и пытался определить, у кого из них самое доброе сердце.
— Вы не могли бы одолжить мне один рубль, — тихо сказал я, приблизившись к даме в шубке, которая покупала цветы.
Дама сделала вид, что не слышит меня.
— Мне не хватает одного рубля на проезд, — сказал я парню в пальто, который с наслаждением пил из бутылки пиво.
— Работать иди! — громко ответил парень, оторвав губы от горлышка.
— Со мной случилась беда, — сказал я бабушке, которая покупала хлеб.
— Ни стыда, ни совести, — покачала головой бабушка, глядя на меня подслеповатыми глазами. — У меня пенсия триста рублей…
Разве думаешь про стыд, когда карманы пусты! «Надо позвонить папаше в академию, — подумал я. — Он меня, как мужик мужика, поймет. Отвезет домой, накормит. А там мы вместе с ним покумекаем, что дальше делать. Все-таки я не чужой ему человек, а почти зять».
Вахтерша, поднявшая трубку, поразила меня своим ответом:
— Аристарх Софронович уволился и у нас больше не работает.
Я хотел еще что-то спросить, но связь уже прервалась. Уволился! Что же это может значить?
Я «прилип» к спине мужчины, проходящего турникет, и прошел на станцию метро. Через час я зашел в подъезд Настиного дома. «Упаду ей в ноги, — думал я. — У нее доброе сердце, она поймет и простит».
Удар следовал за ударом. Я сначала подумал, что ошибся этажом. Деревянная дверь профессорской квартиры бесследно исчезла, а вместо нее стояла бронированная, обшитая черным ледерином.
Я позвонил. Дверь открылась, на меня выплыло облако известковой пыли, а вслед за ним — белое лицо незнакомого мужчины.
— Чего тебе? — спросил он.
— А… — произнес я. — Это тридцать седьмая?
— Да!
— А где Настя?
— Нет тут никакой Насти. Ремонт! — ответил мужик и захлопнул дверь.
Я вышел на улицу, посмотрел по сторонам, чтобы лишний раз убедиться, что не перепутал дом или подъезд. И тут мне стало нехорошо. Я сел на лавку. Кружилась голова. В груди стало пусто, как в барабане.
Я сидел истуканом до тех пор, пока у меня не замерзли ноги. Тяжело и медленно светало. Я брел по улицам куда глаза глядят, без мыслей и чувств, как зомби. Меня толкали прохожие, обливали талой водой машины. В душе я еще оставался миллионером, но у меня не было мелочи, чтобы купить хлеба.
Чтобы не замерзнуть, я ходил по Москве весь день. Отчаяние сменилось тупым равнодушием. Я с трудом верил в то, что жизнь моя внезапно пошла ко дну, и не было сил, чтобы удержаться на поверхности. Когда стемнело, я подошел к своей хрущевке. Теперь она казалась мне царскими хоромами, потому что в ней было тепло, светло и сухо. Я обошел дом со стороны палисадника и, взобравшись на дерево, посмотрел в светящееся кухонное окно. За столом, заставленным водочными и пивными бутылками, сидело по крайней мере шесть или семь мужиков, по виду которых легко можно было определить основное место их обитания. Я слышал громкий разговор, крики, ругань. Меня там явно не ждали.
Пришлось идти к метро — там, во всяком случае, можно было согреть ноги.
Но с теплой вентиляционной решетки меня вскоре прогнал милиционер. Пришлось идти на улицу. Словно бездомная собака, я поплелся в поисках источника тепла. Где-то на пустыре, между гор мусора, полыхал костер. Я сел рядом с ним на кучу картонных коробок, сунул нос в воротник и пожелал себе заснуть и не проснуться. Но меня вернул к жизни какой-то черный от грязи и копоти мужик. Он стукнул меня в плечо и протянул бутылку с вонючим пойлом. Я выпил. В животе загорелась лампочка, в мозгах просветлело. Я огляделся по сторонам и увидел, что вокруг костра сидят, по крайней мере, два десятка человек. По рукам ходили бутылки и буханка хлеба. Я отщипнул черствую корку, сунул ее в рот и стал медленно жевать.
Всюду жизнь.
И вдруг в этом странном мире, где, стреляя искрами, горели деревянные ящики и люди окружили костер, словно тени, раздалась мелодичная трель. Тени вскинули головы. Я тоже посмотрел по сторонам, как вдруг вспомнил, что у меня в кармане по-прежнему лежит мобильный телефон — вещь совершенно несовместимая с обществом, которое приняло меня.
Я вытащил трубку, с ужасом глядя на маленький предмет в тонком кожаном чехле, который с легкостью проложил мост от нищенского дна к моей прежней сытой и теплой жизни.
