– А-а, понятно, – сказала я, вспомнив, что нечто такое в тот момент, на проходной, я и подумала. – Значит, после того, как я отказалась указать местонахождение косиновского «Рено», тебе был отдан приказ убрать меня.
– Да.
– И что, Фомичев отдал такой приказ лично?
– Да.
– Это он необдуманно делает, – заметила я. – Соотноситься с киллерами лично – большая, очень большая неосторожность.
– Он мне полностью доверяет, как и Николаю. А Лена – она вообще племянница Фомичева.
– Вот как? Ну и семейка у них, ничего не скажешь! Что дядя, что племянница. Ну, хорошо. Значит, Фомичев вам всецело доверяет, а ты его сдаешь мне? Чудесно.
– Я сразу хочу тебя предупредить, что мои слова не будут иметь никакого значения. Повредить Фомичеву они не могут никак, – угрюмо заметил Корчевников.
Холодное бешенство всколыхнулось во мне. Он, вот этот «гусар», топил меня собственными руками. И он еще чуть ли не издевается надо мной, что мне не удастся вывести Фомичева на чистую воду…
Сейчас мне казалось, что ледяной ил до сих пор не хочет выпускать меня из своих ледяных объятий… Только теперь этот ил входил в каждую клеточку, в каждую пору не снаружи, а изнутри меня. Холодный ил, холодная злоба.
Я подняла пистолет и выстрелила.
Нет, я не убила его.
Убийца Корчевников взвыл и свалился с кресла, держась обеими руками – в том числе и поврежденной – за колено. Промеж пальцев толчками пробивалась кровь. В считаные секунды возле Бориса, лежавшего на полу ничком, скорчившись подобно вареному крабу, собралась лужица крови. Корчевников скрежетал зубами, боясь их разжать, чтобы не выпустить на свет божий вопль боли. И так уже показал слабость – заорал в первый момент по-бабьи, тонко, дико. Впрочем, кто бы не заорал, когда ему разнесли выстрелом в упор коленную чашечку.
Я одним движением перемахнула через разделявший нас журнальный столик, упала на колени рядом с Борисом и, вцепившись рукой в его волосы, несколько раз хорошенько тряхнула его голову. Кажется, при этом она пару раз ударилась в пол. Ничего. Умнее будет.
– А теперь… всем племенем… – прошипела я. – Вот что, Боря. Я буду задавать тебе вопросы. И ты будешь на них отвечать. Некоторые ответы я знаю, но ты все равно будешь отвечать. Если вздумаешь темнить – все то, что произошло с тобой за последние пятнадцать минут, покажется тебе детским лепетом по сравнению с тем, что я могу еще устроить, если ты и дальше будешь строить из себя партизана на допросе в гестапо. Мне, честно говоря, терять нечего. Речь идет и о моей жизни, и о жизни близкого мне человека, моей тетушки. Кстати… где она? Только не говори, что ты не в курсе!
– Это… Николай. Этим он занимался… в Тарасове.
Я несколько перевела дух. По крайней мере, хоть тут не в «молоко».
– Где она?
– Я же говорю, что это было дело Николая, – выговорил Корчевников. – А я… я не в теме. Фомичев поручал забрать твою тетку Николаю.
– Зачем она им?
– Я… я не знаю.
– Зачем – она – им? – повторила я грозно.
– Я правда не знаю… Там что-то связано с исследованиями Долинского. Ты знаешь, кто такой Долинский? Он работал в институте еще при Союзе… когда «восьмерку» курировал твой родитель.
– А-а, ты и тут в курсе.
– Да… Еще я знаю, что твоя тетка была нужна Маркарову, который теперь ведет исследования после смерти Косинова. Он… он – доктор наук…
– Это не имеет особого значения. А что, смерть Косинова – тоже ваших рук дело?
– Фомичев сказал, что его нужно убрать как можно более изощренно, – пробормотал Борис. – Николай в таких делах понимает… Он же пиарщик, бывший имиджмейкер какого-то уральского мэра. Бандита, кстати, жуткого. Фомичев еще сказал: «Помните, что на вас лежит груз ответственности. На каждого из нас, как говорил Остап Бендер, давит атмосферный столб весом около десяти тонн, но мы этого не сознаем. Вот и Косинов не чувствует груза ответственности, который лег на его плечи. Продемонстрируйте ему этот груз в максимально наглядной форме». Ну… остальное известно. Ведь вокруг этого дела такой вой подняли. Мы вызвали Косинова к ровненскому стадиону «Темп», а остальное было исключительно делом техники.
– Как все происходило?
– Мы подъехали к стадиону. Нас было четверо. Трое сели в машину к Косинову – я, Николай и Лена. Четвертым был некто Курков. Его убили на следующий день после ликвидации Косинова. Это он, Курков, сидел за рычагами крана, опустившего плиту.
– Убили его по приказу Фомичева?
– Ну разумеется.
– А убивал, конечно, Николай? Ты же, кажется, на него все свои грехи списываешь.
Корчевников кашлянул. Его серые губы кривились от боли. На виске пульсировала жилка, похожая на свернувшегося кольцом и не желающего умирать дождевого червя. Борис хрипло выговорил:
– Да нет. Куркова убрал я.
– Честность – хорошее качество, – отметила я спокойно, хотя у меня от всего происходящего мучительно кружилась голова. – Ну, продолжай в том же духе. За что убили Косинова?
– У него был конфликт с Фомичевым. Деталей не знаю. Помню только, что это касалось их проекта. Кажется, Косинов протестовал против каких-то там… Словом, он пригрозил Фомичеву, что предаст огласке некоторые моменты.
– Огласке?
– Да. Он говорил, что выставит их на суд общественности. У Косинова была вообще странная манера выражаться… старомодная. Как у комсомольского вожака в годах этак шестидесятых.
– Ага, – кивнула я, – понятно. Конфликт Косинова с Фомичевым, крайний – Кешолава, сюда же влезли два глупца, угнавшие машину Косинова, который, как последний дурак, оставил авто с важнейшей информацией в бортовом компе просто на улице. Наверное, сильно он измотался, если позволил себе такую глупость. Или думал, что Фомичев не догадается?
– Что думал Косинов, уже никому не откроется.
– Философ, – усмехнулась я. – Ну хорошо… Я все могу понять: корпоративный конфликт в знатном семействе ИГИБТа, матерый гэбистский волк Фомичев перегрыз горло залетному гусенку Косинову, две бродячие дворняжки, Костюмчик и Микиша, влезли не в свое дело, сперли единицу автотранспорта. Кешолава – тоже понятно, за что страдает. Но, – я наклонилась к самому уху Корчевникова, – моя тетушка-то тут при чем? Она-то какое касательство имеет к этому делу?
– Я же говорил, что не знаю!
Я погладила волосы на виске Корчевникова дулом «беретты»:
– Что, правда?
– Ну в самом деле я не знаю! Только слышал, что все из-за того, что она – родственница генерала Охотникова. Родная кровь. И еще там приблудился этот Долинский, которого в последнее время усиленно разыскивает Фомичев. Долинский ведь пропал из виду несколько лет тому назад, и с тех пор о нем ни слуху ни духу. А без него что-то там у Фомичева не срастается, причем со смертью Косинова – тем более.
– Зачем же было резать курицу, которая несет золотые яйца? – спросила я. – Под курицей я разумею, понятно, Вадима Косинова.
– Потому что курица слишком громко кудахтала, – отозвался Борис. – Никто не виноват… А еще я слышал, – вдруг встрепенулся он, – что все происходящее имеет прямое отношение к конференции этих… ученых, которые и сейчас заседают.
– Вот, значит, в чем дело… – пробормотала я. – Конференция… «суд общественности». Может, именно на конференции Косинов собирался опубликовать какие-то запретные, на взгляд Фомичева, нюансы разработок по проекту «Ген регенерации»? Все может быть, все может быть. Ладно, Боря, ты уж извини, но я тебя в таком виде оставить не могу. Кто мне поручится за то, что ты не начнешь сразу после моего ухода названивать Коле-клинику или даже самому Фомичеву? Никто.
Корчевников пошевелился, лежа на полу, и шевельнул губами так, как это делают глухонемые. Потом выговорил хрипло:
– Ты меня застрелишь?
– Нет, утоплю, – отозвалась я. – Ты ведь предпочитаешь именно такой вид смерти? По крайней мере, в отношении других людей? Ладно. Не буду марать об тебя руки. Только я хочу еще получить от тебя адрес Николая. Как его фамилия, кстати?
– Савин. Николай Савин.
– Ну вот и скажи мне быстренько адрес Николая Савина. Да, кстати, а Фомичев часто не ночует дома? Адрес-то его у меня есть, только я не думаю, что он постоянно там бывает.
– Случается, что он ночует в институте. Довольно часто. У него там есть комната отдыха, и он там спит. Он вообще неприхотливый человек, так что…
– Отлично, – сказала я. – Фомичев у нас спартанец, я поняла. Ну, диктуй адрес своего дружка Савина.
Корчевников, глядя на меня уже откровенно умоляющим взглядом, сказал адрес Николая и Елены – они жили вместе, как оказалось. Затем я связала Бориса и заклеила ему рот пластырем. В процессе связывания я пару раз ненароком зацепила простреленное колено страдальца и так же случайно сжала его запястье. Он потерял сознание.
