— У меня не сгибаются колени, а руки занемели, к тому же я ничего не вижу! Я не полезу по этой проклятой лестнице!
Сотни зрителей подбадривали его своими возгласами, а отцы города, перегнувшись через край смотровой площадки башни, кричали: «Давай к нам, Санта-Клаус!» На негнущихся ногах Квиллер подошел к подножию лестницы. Его колени были стиснуты узкими штанами, тесное в плечах пальто сдерживало движения. Он посмотрел вверх, оценивая мысленно высоту, с которой ему, быть может, придётся падать.
— Если это сооружение рухнет, — угрожающе обратился он к секретарю, — и вы, и Хикси уволены!
С трудом ему удалось поставить ногу на первую ступеньку лестницы и схватиться руками за перила… Успешно! Затем он с усилием согнул сначала одно колено, потом другое и, побалансировав на подошвах сапог, столь огромных, что носы их были на дюйм пустыми, поднялся на один марш, стараясь при этом не зацепиться подушками, засунутыми под ремень, за перила лестницы… Успешно! Вдруг послышался треск разрываемой материи. Где рвалось и что, он точно не знал, но чем сильнее трещала и рвалась материя, тем легче ему становилось взбираться вверх и тем громче были крики, приветствующие его. Постепенно он преодолел подъем и очутился на верхней площадке лестницы, откуда с помощью нескольких протянутых рук перебрался в башню.
Мэр, стоя у микрофона, обращался к собравшимся с кратким приветствием, разобрать точный смысл которого было довольно затруднительно, поскольку мэр успел уже подстраховать себя от возможной простуды несколькими глотками спиртного, согревшего его изнутри.
— А теперь… Я передаю вам… Санта-Клауса… собственной персоной! — заключил он свой приветственный спич.
Квиллера подтащили к микрофону.
— Ве-се-ло-го Рождества! — простонал он, а затем, отвернувшись от микрофона, сказал уже нормальным голосом, который, однако, через динамики донесся до окруживших башню зрителей: — Снимите меня отсюда! Как мне спуститься вниз? Я не собираюсь спускаться по этой идиотской лестнице!
Зрители пришли в неистовое веселье.
Во втором этаже здания универмага было раскрыто окно, через которое городское начальство прошло в башню. Через это окно Квиллер и выбрался на свободу. Уилфред ждал его на втором этаже в отделе дамского белья и сообщил, что собаки с санями стоят наготове у главного входа.
— К дьяволу собак! Я на последнем издыхании! Пусть кто-нибудь отвезёт меня назад в театр!
— Но, мистер Квиллер, вас ведь ждут около здания суда.
— Это ещё зачем?
— Сняться на коленях.
— Сняться на коленях?! Что ещё за чертовщина?
— Перед входом в здание суда для вас построен пряничный домик. Вы сядете на его крылечко, к вам на колени будут садиться дети и фотографироваться.
— Ну уж нет! — в ярости закричал Квиллер. — Этого не будет! С меня хватит!
— Мистер Квиллер, поймите, это необходимо!
Они спускались вниз на лифте и, ещё не опустившись до первого этажа, услышали, как толпа внизу скандирует:
— Санта-Клаус! Санта-Клаус!
— Где здесь телефон? — отрывисто спросил Квиллер. Ему показали. — Алло! — закричал он в трубку.
— Ооо, Квилл! Ну как там идут дела? — бодрым голосом спросил Джуниор.
— Лучше не спрашивай!
— Квилл, дежурный по городу только что сообщил мне о странном телефонном звонке. Селия Робинсон из Флориды звонила ему по телефону-автомату из какого-то людного места. Она сказала, что ей необходимо что-то сообщить тебе по секрету. Что все это значит? Но ты же знаешь, мы никогда не даем домашних телефонов сотрудников. Она сказала, что перезвонит сегодня во второй половине дня, чтобы узнать, удалось ли нам с тобой связаться. У неё для тебя очень важные новости, так она сказала.
— Дай ей номер Полли, — ответил Квиллер, и его голос впервые за долгое время звучал спокойно. — Попроси её позвонить мне сегодня около восьми вечера.
— Как скажешь. А ты всё ещё Санта-Клаус?
— Да, — как бы между прочим ответил Квиллер. — Сейчас мы едем к зданию городского суда сниматься на коленях.
У Квиллера с Полли вошло в привычку проводить субботние вечера вдвоём, а в эту субботу вечер был вдвойне приятен, так как со Дня благодарения осталась ещё индейка, которую Полли украсила соусом карри с грибами и луком-пореем, а на гарнир приготовила чечевицу. Сейчас они без опасений могли называть птицу её настоящим именем — индейкой.
— Как ты думаешь, Милдред всё ещё переживает смерть своего мужа? — спросила Полли. — Я так думаю, что нет. Они с Арчи исключительно подходят друг другу, и их совместная жизнь пойдет без проблем… Расскажи мне, как прошло шествие.
— Мне бы не хотелось вспоминать это, — ответил Квиллер тусклым голосом.
Она знала, что лучше в таких случаях не настаивать.
— Около восьми мне должны позвонить, — сказал он, — и я бы хотел, если ты, конечно, не против, поговорить без свидетелей.
— Ну конечно, я не против, — ответила она, однако губы её задрожали. Ведь он даже не сказал ей, кто должен звонить.
Было ровно восемь, когда зазвонил телефон. Квиллер перенёс аппарат в спальню и плотно закрыл за собой дверь. Полли включила посудомоечную машину.
В трубке зазвучала тоскливо-извиняющаяся скороговорка Селии Робинсон:
— О, мистер Квиллер, простите меня за то, что я вела себя с вами неподобающим образом! Вы, наверное, подумали обо мне невесть что? Я никогда не думала о вас ничего подобного тому, что вам наговорила. Я просто боялась, что нас подслушивают. Сейчас я звоню вам из автомата.
— Разве вы не подключены к коммутатору парка? Я считал, что все его обитатели пользуются такой услугой.
— Да! Да! Но Клейтон уверен, что все аппараты в парке начинены жучками. Я всегда считала, что он надо мной смеется, но когда вы упомянули о чем-то незаконном, я разволновалась. Я решила, что довольно опасно разговаривать с вами. То, что вы мне сказали, правда? Вы ведете расследование?
Опыт, который он приобрёл, занимаясь подобными делами, не исключал возможности того, что Селия Робинсон могла являться соучастницей преступной группы и её целью сейчас было заставить его раскрыть карты. Однако покалывание над верхней губой, которое ощутил Квиллер, явилось для него знаком, что следует рискнуть и вступить в игру. У него был уже заготовлен план. Он сказал:
— Я всего лишь репортер, и у меня есть подозрение, что бабушка Гудвинтера явилась жертвой мошенничества.
— Боже мой! Вы собираетесь предать это огласке?
— Пока что у меня нет достаточных улик, и здесь я очень рассчитываю на вашу помощь. Вы ведь считаете миссис Гейдж порядочной женщиной и не откажетесь без какого-либо вреда для себя вывести на чистую воду тех, кто её обобрал? Я уверен, ваш внук одобрил бы это.
— А можно рассказать об этом Клейтону? Я ведь каждую неделю пишу ему письма.
— Прошу вас, ничего не говорите ни ему, ни мистеру Крокусу и никому другому. Считайте себя секретным агентом. Будьте уверены, ваши затраты времени и сил будут оплачены. У нас в Пикаксе есть благотворительный фонд, созданный специально для того, чтобы содействовать восстановлению справедливости.
— Мне никогда не доводилось слышать о подобных фондах, — сказала она, — но я очень горда тем, что вы обратились за помощью именно ко мне. Вы уверены, что я справлюсь?
— Вне всякого сомнения, если, Конечно, вы будете строго следовать моим инструкциям.
— А что если из этого ничего не получится? Что если меня разоблачат?
— Чем бы это ни закончилось, неудачей или успехом, никто не заподозрит вас в двурушничестве, и до конца дней своих вы не будете отказывать себе в вишнях в шоколадной глазури.
Селия с облегчением вздохнула:
— С чего мне начать?
— Вы получите инструктаж и чек для покрытия ваших расходов. Где вы обычно получаете почту?
— Она приходит в административный офис парка и там выдается адресатам. Сходить за почтой — это дополнительная причина совершить прогулку и поболтать с соседями. Иногда мы приносим почту соседям.
— Хорошо, — сказал он, — в таком случае я пришлю инструкции на ваше почтовое отделение до востребования.
— Бог мой! — воскликнула Селия, проникаясь важностью надвигающихся событий. — Как интересно!
— Вот так и смотрите на это дело. Теперь идите домой и никому ни слова. Я вступаю в схватку, и через пару дней вы получите мои инструкции, если, конечно, нас не поглотит ещё один большой снег.
— Спасибо, мистер Квиллер. Я снова почувствовала себя на что-то годной.
Он вышел из спальни, удовлетворенно поглаживая усы. Он даже удостоил нескольких ласковых слов Бутси, сидевшего под дверью, и весь остальной вечер был очень мил с Полли.
На следующий день, составляя инструкции для Селии, он размышлял: «Это может быть самым глупым поступком за всю мою жизнь — послать пять тысяч долларов незнакомому человеку, который может оказаться двойным агентом. И всё же…»
