– А если Бог не хочет замечать несправедливости? Если ему все равно, что здесь, на земле, происходит? Все равно, что кого-то незаслуженно обижают? Что люди преждевременно умирают? Хорошие люди…
– Но ему, наверное, виднее, когда кому…
– Он ничего не видит, – сердито сказал Марк. – Не видит и не слышит. Поэтому «когда кому», как ты изволила выразиться, решают люди. И эти люди должны быть достойными. А лучше, чтобы это вообще был один человек, – заявил он самодовольно.
Она вздрогнула. Да он безумец!
– Ты кто, Марк?
– Ты знаешь.
– Нет. Теперь уже не знаю. Там, наверху, я нашла мужчину, который сказал, что он доктор Ройзен. А кто тогда ты?
– Давай выпьем. – Он потянулся к бокалу. – Там нет яда, не бойся. И снотворного. Там только вино. Отличное вино, между прочим! Пей.
Она через силу сделала пару глотков.
– А теперь ешь!
Она нехотя стала ковырять вилкой в салате. Хотя приготовлен он был отменно, она раньше ничего подобного не ела, но это все равно не разжигало аппетит. Софья Львовна была потрясена своими открытиями. И она решилась.
– Марк, я, кажется, начинаю понимать…
– Что? – спросил он.
– У тебя личные счеты со всеми этими людьми. С Брагиным, с Татьяной, с Тамарой Валентиновной. Но что они тебе сделали? Постой… Ты сказал, что все они убийцы. Кого они убили?
– Мою мать.
– Что, все трое?
– Четверо.
– И… Владик? Господи, да он, наверное, был тогда еще ребенком!
– За грехи отцов отвечают дети.
– Марк – ты маньяк! – невольно расхохоталась она.
– Не шути с этим, – сказал он зло.
– Расскажи мне, как это было?
– Ее довели до самоубийства. Я в то время… В общем, не мог ей помочь. В силу обстоятельств.
– Какие такие обстоятельства могут помешать человеку прийти на помощь матери? – спросила она насмешливо.
– Я был в тюрьме.
– О господи! Значит, ты не… Кто же ты такой?!
– Ты должна мне помочь, – заговорил он горячо. – Видишь, я тебе все рассказал. Ты теперь знаешь правду. Я люблю тебя, Соня. Случилось так, что я тебя полюбил…
Софья Львовна увидела, как Магдалена с подносом замерла в дверях. В душе проснулось злое чувство, захотелось отомстить этой женщине, кто бы она ни была. Показать сопернице свою силу.
– Говори, – сказала она, опустив глаза.
– Да, сначала я хотел тебя использовать. Мне нужна была помощь квалифицированной медсестры, потому что сам я не очень… Как бы это выразиться? Компетентен. Вот.
– Но клиника… Ройзен…
– Он был в соседней комнате.
– В комнате отдыха?!
– Да.
– Так ты что, его пациент?!
– Да.
– И меня записал на прием, как пациентку?!
– Да.
– А его затащил туда и запер?!
– Пришлось.
– Теперь я начинаю понимать… – Магдалена неслышно приблизилась к столу и подняла с плоского блюда серебряную крышку.
Марк… Нет, не Марк. Некто потянул носом:
– А вкусно пахнет. Правда, у меня хороший повар?
Женщины не поняли, кому был адресован вопрос, поэтому промолчали обе. Софье Львовне не терпелось продолжить разговор, но она молча ждала, пока он поест. Вот у него с аппетитом все было в полном порядке, он наслаждался едой и вином, никогда еще Софья Львовна не видела, чтобы он ел так жадно, с такой страстью. Он не смаковал деликатес, насыщался. Поглощал пищу, словно дрова бросал в топку, а вспыхнувшее пламя обильно заливал вином. Она, потрясенная этим зрелищем, не смела сказать ни слова.
Они опять остались вдвоем, Магдалена ушла.
– Значит, ты и в самом деле ставишь здесь эксперимент? – не выдержала затянувшейся паузы Софья Львовна. – Эксперимент над людьми. Хотя права у тебя на это нет.
– Есть, – он отложил нож и вилку. – Я хочу восстановить справедливость.
– Но ты удерживаешь их силой!
– Это кого же? – насмешливо спросил он.
– Брагина, к примеру.
– Никто его не держит. Уже.
– А Владик?
– То, что он какое-то время будет жить без айфона, пойдет ему только на пользу. Я провожу свой эксперимент под чутким руководством профессора Ройзена.
– А его ты тоже удерживаешь силой?
– Я тебе уже сказал, что здесь никого не держат! – повысил он голос. – И потом: как я могу? Он же светило мировой науки! У него куча влиятельных друзей! И денег тоже куча! Попробуй-ка безнаказанно похитить такого заслуженного человека! Он тут по своей воле, для того, чтобы мне помочь.
– Если он здесь добровольно, почему его заперли? И почему он называет свою комнату тюремной камерой?
– Может, у него тоже крыша слегка поехала?
– Что ты такое говоришь!
– А что? Лечил психов, лечил и… Долечился.
– Ты его пытаешься довести до сумасшествия так же, как и… остальных? – спросила она.
– Ничего я не пытаюсь. Ему здесь нравится, и он здесь живет. Можешь сама у него спросить.
– И ты устроишь нам встречу?
– А чего ее устраивать? Поднимись, открой дверь. Она не заперта.
– Тут что-то не то.
– Соня, я тебе признался во всем, даже в любви. А ты… Нет, ты не женщина! Ты камень!
– Марк, ты выпил слишком много вина. – Она вдруг опомнилась. – Постой… Но это же не твое имя! А как зовут тебя?
– Я свое имя терпеть не могу. Оно мне совершенно не подходит. Поэтому я не хочу, чтобы любимая женщина звала меня по имени. Придумай мне ласковое прозвище. – Он протянул руку и коснулся кончиков ее пальцев. – Ну, пожалуйста!
– Ласковое?!
– Вы, женщины, так изобретательны. Зови меня котиком, зайкой или тигренком.
– Котиком?!
– Нет, ты меня не любишь! – он откинулся на спинку стула.
– Это похоже на бред. На бред сумасшедшего.
– Да ладно! Еще неизвестно, кто из нас нормальнее, ты или я. Не хочешь романтики – пойдем в постель, – сказал он грубо.
Она молчала, потрясенная. То, зачем она сюда шла, потеряло смысл. Но отказать ему? Кто знает, как он на это отреагирует? Она вдруг вспомнила, как настоящий профессор Ройзен при виде этого человека тут же взял себя в руки, приветливо улыбнулся и заговорил спокойно, ровно, без намека на агрессивность. Видимо, так и надо.
Она тоже улыбнулась:
– Ты такой милый. Извини, я немного растерялась.
– Что ты задумала? – спросил он подозрительно. – Только что называла меня психом, а теперь я вдруг милый! Вы, женщины, коварны! – он погрозил ей пальцем.
«Господи, и ему стало хуже! – подумала она потрясенно. – Эти скачки настроения, быстрый переход из одного состояния в другое, нездоровый блеск в глазах, ненормальный аппетит… Я срочно должна встретиться с профессором Ройзеном. С настоящим Ройзеном…»
– Налей мне еще вина! – попросила она, стараясь удержать на лице улыбку.
– С удовольствием!
Она слегка опьянела. Это был вечер открытий, неожиданных признаний и какой-то болезненной, вымученной любви. Она его боялась и в то же время не могла избавиться от чувства к этому человеку, правда, теперь к нему примешалась жалость.
«Я его спасу, – думала Софья Львовна по дороге в спальню. – Еще ничего не потеряно. Нас уже двое. Ройзен и я. Ему нужен не просто друг, и не просто женщина, а квалифицированная медсестра, профессионал, который все время будет рядом. Каждую минуту…»
То, что произошло потом, его разозлило, а ее привело в смущение. Софья Львовна приписала это себе, своей неловкости и неумению скрыть истинные чувства. Она его не хотела. Влагалище было сухое, и как он ни старался ее возбудить, целовал грудь, теребил горячим языком соски и гладил везде, пытаясь отыскать эрогенные зоны, она лишь изображала страсть. Стонала и целовала его в ответ, но в себя не пускала.
Все вышло плохо, а для нее еще и больно, и вместо слов благодарности и комплиментов она услышала:
– Тамара Валентиновна права: у тебя климакс.
Когда он вышел, она разрыдалась. И долго еще плакала, прощаясь со своей молодостью, с любовью, а точнее, с чувством, которое приняла за любовь. Потом она поняла, что надо как-то из всего этого выбираться. Но под конец вновь подумала о старости, о том, что он прав, половое влечение у нее похоже на огонек, который еле-еле теплится. А скоро и совсем погаснет. И превратится она в старуху.
Софья Львовна и заснула с этой мыслью: я старуха.
В то утро все, кроме Анатолия Брагина, проснулись в плохом настроении. К тому же и погода была пасмурная, за окном свистел ветер, словно созывая в стадо пасущиеся на небе одинокие тучи, и те охотно потянулись на зов. Вскоре уже стало непонятно, полдень или сумерки? Все затянуло пеленой, и стадо дружно двинулось на дойку: сначала появились одинокие снежинки, влажные, набухшие и впрямь похожие на капли молока, а потом потянулись белые нити, почти непрерывные. Деревья, кусты, крыши хозяйственных построек – все утонуло в молоке. Брагин заволновался и помрачнел.
«Она сказала: завтра. А сегодня я должен лишь получить инструкции. Завтра же все изменится. Погода наладится, и… В общем, все будет хорошо!»
Анатолий Брагин по темпераменту был сангвиником, а следовательно, оптимистом. Он верил в свою звезду, в удачу, поэтому и пускался без раздумий во всякие авантюры.
