одна узкая лестница вела туда, где жила другая семья, ван Пелс, и где все ели. На стене висели фотографии, показывающие, как это выглядело в то время, с обеденным столом, стульями и ковриком. Теперь осталась только гранитная раковина, а на одной стене – список покупок в рамке, найденный в кармане брошенного пальто; его пронзительная обыденность оживляла всю картину.
Огороженная лестница вела на чердак, где когда-то жил сын Ван Пелсов, подросток Питер.
– Аннин первый поцелуй. – Аликс коснулась моей руки.
Потом была комната с видеозаписями, где Отто Франк рассказывает об их аресте: «один из них поднялся на чердак, и это был конец». Они были в шоке, ведь союзники уже высадились в Нормандии, и спасения можно было ожидать со дня на день. Вместо этого их арестовали, отправили в транзитный лагерь Вестерборк, затем в Освенцим. «Это было ужасное путешествие… Три дня в закрытом вагоне для скота…» Его слова звучали на фоне черно-белого фильма, который показывали на занимавшем всю стену экране: евреев загоняют в поезда, солдаты гестапо закрывают двери и расхаживают рядом с вагонами. Аудиозапись сообщала подробности: «3 сентября 1944 года, последняя отправка в Освенцим… В целом почти 107 000 голландских евреев были отправлены в нацистские лагеря уничтожения».
На отдельной стене весели две напечатанные на машинке выцветшие страницы.
– Транспортные списки людей, отправленных в Освенцим-Биркенау, порядок уничтожения, все задокументировано, – говорила Каролин, водя пальцем по колонке. – Вот, Коэн Ханс. А вот Коэн, Гертруда. В это трудно поверить. Я знаю, потому что сама не могла поверить, пока это не стало личным.
Казалось, она разговаривает сама с собой, и хотя мне хотелось расспросить ее подробней, я не счел нужным вмешиваться. На видеозаписях в соседней комнате выжившие свидетели описывали лагеря: «грязь, умирающие от голода дети… хаос и ад… У Анны не было шансов выжить, когда она заболела брюшным тифом… Не знаю, как я выжила».
– Анну и ее сестру отправили в Берген-Бельзен, – сообщила Каролин. – Там они обе заболели тифом и умерли. Всего за два месяца до освобождения лагеря.
Мне не хотелось себе это представлять: две молоденькие женщины, не виновные ни в чем, кроме своей веры, были обречены на смерть.
В конце комнаты висела карта, на которой было указано местоположение каждого нацистского концлагеря. Аликс взяла меня за руку, и мы прошли вниз мимо черно-белой фотографии входа в Освенцим размером во всю стену. Казалось, мы не выходим, а входим туда. Потом мы остановились перед дневником Анны – тетрадкой в красную клетку – и фотографией жизнерадостной девочки-подростка. Сверху – страница, исписанная ее мелким, аккуратным почерком.
В музейном магазине Аликс купила еще один экземпляр «Дневника», а потом мы оказались на улице и пошли по набережной вдоль канала. Мимо, смеясь, прогуливались люди, по воде скользили лодки, на голубом небе ярко светило полуденное солнце, повсюду стояли цветочные киоски с тюльпанами, мир казался безмятежным, как будто кто-то вырвал нас из черно-белого фильма ужасов и забросил в карамельный мюзикл.
Каролин предложила выпить, и мы зашли в уличное кафе, где она заказала себе пива, Аликс – белого вина, а я, подавив в себе желание взять скотча, остановил выбор на кофе. Поначалу разговор не клеился: перед нами еще стояли призраки Принсенграхт, 263, но потом Каролин начала рассказывать нам свою историю.
– Эти имена в транспортном списке… Это мои бабушка и дедушка, Ханс и Гертруда Коэн. В начале прошлого века семья моего деда сменила фамилию на Кахилл и перешла в католицизм. – Каролин пояснила, что дедушка с бабушкой росли в христианской вере, «настолько далеко от своего еврейского происхождения, что они понятия о нем не имели», затем сделала паузу, собираясь с силами. – Сначала их отвезли в Терезиенштадт, образцовый лагерь. Всего в его стенах погибло тридцать пять тысяч евреев. Я долго искала следы своих предков и много узнала об этом лагере. Иногда я жалею об этом. Мне хочется забыть обо всем, что я узнала, «развидеть»…
Она замолчала, отпила пива, затем заговорила быстро, почти не останавливаясь.
– Дедушка приехал в лагерь в своем лучшем костюме, бабушка – в лучшем платье и шубе. Они понятия не имели, что их ждет. Их немедленно разделили, деда заключили в Малую крепость – ад в аду, управляемый охранниками-садистами. Имеются свидетельства очевидцев его смерти – его забили до смерти охранники. Бабушку отправили в Освенцим и почти сразу же, можно сказать, милосердно, отравили газом. Избавили от долгих мучений… Их сын, мой отец, учился в школе-интернате в Англии. Он больше никогда не видел своих родителей. После войны он вернулся в Голландию, где познакомился с моей матерью.
Группа людей за соседним столиком громко разговаривала и смеялась, а из кафе доносилась веселая песня Тейлор Свифт. Аликс снова взяла меня за руку.
Помолчав, я спросил Каролин, почему ее бабушка и дедушка не бежали заранее.
– Потому что думали, что они в безопасности. – Она улыбнулась с грустной иронией. – Они же были полноправными гражданами Нидерландов, вращавшимися в высших слоях общества, утонченными, культурными людьми, любителями музыки и живописи, одной из самых уважаемых банковских семей Германии, а затем и Голландии. Они полагались на своих друзей-неевреев, думали, что им нечего бояться. Слишком обычная история, трагичная и поучительная. – Она склонилась вперед, ее взгляд стал мрачным и яростным. – Не думайте, что с вами не может случиться ничего подобного. Когда волки скребутся в дверь твоего соседа, они скоро будут у твоей. Они и скреблись в двери моих бабушки и дедушки, заставляя их продавать свои произведения искусства, драгоценности, антиквариат и мебель – все, чем они владели. С купчими и гарантиями денег… которых они так и не увидели.
– Что случилось с их коллекцией произведений искусства после этого? – спросила Аликс.
– Она была рассеяна – некоторые экспонаты, вероятно, достались Гитлеру и его приспешникам. Какие-то, возможно, были по незнанию уничтожены, но большая часть была перепродана нацистскими арт-дилерами, похитителями произведений искусства, многие из которых продолжают процветать на таких продажах и сегодня.
Она сделала глоток пива, рука ее слегка дрожала.
– У моего деда была отборная коллекция. Именно за ней нацисты и охотились. Старые мастера, импрессионизм, тот Ван Гог, которого вы видели сегодня утром.
Мне уже казалось, что картину со спальней Ван Гога в Арле мы видели несколько дней назад, или она мне вообще приснилась. Я спросил Каролин, были ли у ее дедушки другие работы Ван Гога.
– Рисунки тушью и карандашом, два пейзажа, известный портрет мадам Жину. Я много лет восстанавливала
