Тобиас с трудом открыл глаза и застонал. Голова гудела, а стоило ему пошевелиться, как тошнота опять подступила к горлу. Он перегнулся через край кровати, и его вырвало в ведро, которое кто-то подставил к его постели. Блевотина воняла желчью. Он откинулся на спину и провел рукой по губам. Язык ничего не чувствовал. Карусель в его голове никак не хотела останавливаться. Что же произошло? Как он очутился дома? Обрывки картин неслись сквозь его мутное сознание, словно сквозь туман. Он помнил Йорга и Феликса, гараж, водку, смешанную с «Ред Буллом». Были какие-то девушки, они все время шептались, хихикали и украдкой поглядывали на него. Он чувствовал себя животным в зоопарке. Когда это было? Который час был теперь?
Ему с большим трудом удалось выпрямиться и свесить ноги с кровати. Комната сразу же закачалась. Амели тоже там была. Или он что-то перепутал? Тобиас встал на ноги, опираясь на косую крышу мансарды, шатаясь, дошел до двери и пошел по коридору в ванную, держась за стену. Такого жуткого похмелья у него еще никогда в жизни не было! Чтобы помочиться, ему пришлось сесть на унитаз, иначе бы он свалился. Футболка воняла табаком, потом и блевотиной. Мерзость! Он тяжело поднялся с унитаза и пришел в ужас, увидев в зеркале свое лицо. Синяки вокруг глаз опустились ниже и покрыли бледные небритые щеки фиолетово-желтыми пятнами. Он выглядел как зомби и так же чувствовал себя. В коридоре послышались шаги, в дверь постучали.
— Тобиас!
Это был его отец.
— Да, входи.
Он открыл кран, набрал в пригоршню холодной воды и выпил несколько глотков. Вкус был отвратительным. Вошел отец, с тревогой посмотрел на него озабоченным взглядом.
— Как ты себя чувствуешь?
Тобиас опять сел на стульчак.
— Хреново… — Ему потребовалось неимоверное усилие, чтобы поднять свинцовую голову. Он пытался посмотреть на отца, но взгляд все время куда-то проваливался. Все было то очень близко, то очень далеко. — Который час?
— Четыре часа дня. Воскресенье.
— Кошмар!.. — Тобиас почесал затылок. — Я, похоже, совсем разучился пить.
Память постепенно возвращалась. Во всяком случае, какие-то фрагменты: приезжала Надя, они разговаривали на опушке леса. Потом она отвезла его домой, потому что ей срочно нужно было в аэропорт. А что он делал потом? Йорг… Феликс… Гараж… Море спиртного… Куча девчонок… Он себя плохо чувствовал. А почему? И зачем он вообще к ним пошел?
— Только что звонил отец Амели Фрёлих, — сказал отец.
Амели! Он смутно припоминал что-то, что было связано с ней. Ах да! Она хотела рассказать ему что-то важное, но тут приехала Надя, и Амели убежала.
— Она сегодня ночью не вернулась домой. — Тобиас услышал в голосе отца какую-то особую, тревожную ноту. — Родители волнуются и хотят вызвать полицию.
Тобиас уставился на отца. Прошло несколько секунд, прежде чем до него дошел смысл сказанного. Амели не вернулась домой. А он напился. В хлам. Так же, как одиннадцать лет назад. Его сердце тревожно сжалось.
— Ты… я надеюсь… не думаешь, что я имею к этому… — Он не договорил и судорожно глотнул.
— Фрау доктор Лаутербах нашла тебя ночью на автобусной остановке перед церковью, когда возвращалась с вызова. В полвторого. Это она привезла тебя домой. Мы еле вытащили тебя из машины и подняли наверх, в твою комнату. И ты все время что-то бормотал про Амели…
Тобиас закрыл лицо руками. Он отчаянно пытался вспомнить, что произошло. Но не мог. Друзья в гараже… хихикающие, шушукающиеся девушки… Была там Амели или нет? Нет. Или была?.. Боже, только не это! Только не это!..
Понедельник, 17 ноября 2008 года
Отдел К-2 в полном составе собрался за круглым столом в комнате для совещаний. Кроме Хассе, присутствовали все, даже Бенке, который был еще угрюмее, чем обычно.
— Извините! — пробормотала Пия и устремилась к последнему незанятому стулу, на ходу снимая куртку.
Николь Энгель демонстративно посмотрела на свои часы.
— Уже двадцать минут девятого! — резко произнесла она. — Мы с вами не на съемках полицейского сериала! Потрудитесь организовать вашу фермерскую работу таким образом, чтобы она в дальнейшем не вступала в противоречие с вашей служебной деятельностью комиссара полиции!
Пия почувствовала, как у нее вспыхнули щеки. «Коза драная!» — выругалась она про себя.
— К вашему сведению, я была в аптеке, заехала купить что-нибудь от простуды, — ответила она в том же тоне. — Или вы предпочитаете, чтобы еще и я оформила себе больничный?
С секунду женщины смотрели друг другу прямо в глаза.
— Ну, будем считать, что теперь все наконец в сборе, — сказала криминальрат доктор Энгель, так и не извинившись за свои необоснованные обвинения. — Итак, у нас дело о пропавшей девушке. Коллеги из Эшборна сообщили сегодня утром.
Пия обвела взглядом коллег. Бенке, развалившись на своем стуле и широко расставив ноги, жевал жевательную резинку. Он то и дело вызывающе поглядывал на Катрин, которая, поджав губы, отвечала ему откровенно неприязненным выражением глаз. Пия вспомнила, что Боденштайн на прошлой неделе по требованию Энгель провел с ним активную воспитательную работу. И каков был результат? Во всяком случае, Бенке, судя по всему, знал, что Катрин доложила шефу о своей встрече с ним в заксенхаузенском кабаке. Напряженность их отношений бросалась в глаза. Боденштайн застывшим взглядом неотрывно смотрел на крышку стола. Его лицо ничего не выражало, но тени под глазами и вертикальная складка между бровей говорили, что с ним что-то не так. У Остерманна тоже был непривычно угрюмый вид. Он оказался между двух огней: Бенке был его старый приятель, и он его всегда защищал и заглаживал его ошибки, но в последнее время ему самому стало действовать на нервы то, что Бенке все чаще злоупотребляет его добротой. А с Катрин Фахингер у него были нормальные отношения. На чьей же стороне он сейчас?
— С этой историей в Валлау разобрались? — спросила Николь Энгель.
Пия не сразу сообразила, что вопрос адресован ей.
— Да, — ответила она и криво усмехнулась при воспоминании о слете экспертов-криминалистов и патологоанатомов на месте происшествия. — Там, правда, были обнаружены два трупа, но это не по нашей части.
— Как «не по нашей части»?
— Это были два жареных молочных поросенка, которых везли на какую-то вечеринку, — объяснила Пия. — Машина сгорела дотла, потому что сотрудник сервисной службы поставил в кузов несколько баллонов с газом, которые, вероятно, взорвались, когда машина загорелась.
— Тем лучше, — сказала Энгель с каменным лицом. — А делом Риты Крамер занимается прокуратура. Так что переключайтесь на пропавшую девушку. Она, скорее всего, сама объявится через пару дней. Девяносто восемь процентов всех случаев о пропаже молодых людей раскрываются сами по себе по прошествии нескольких часов или дней.
Боденштайн прокашлялся.
— Но два процента все-таки остаются… — произнес он, не поднимая головы.
— Поговорите с родителями, друзьями и подругами девушки, — посоветовала фрау Энгель. — Мне пора в федеральное управление. Держите меня в курсе.
Она встала, кивнула всем и ушла.
— Что у нас есть? — спросил Боденштайн Остерманна, когда за ней закрылась дверь.
— Амели Фрёлих, семнадцать лет, из Бад-Зодена, — начал тот. — Родители заявили о ее пропаже вчера. В последний раз они видели ее в субботу в первой половине дня. Поскольку она в прошлом не раз удирала из дома, они не сразу подняли тревогу.
— Хорошо, — кивнул Боденштайн. — Мы с Пией съездим к родителям девушки. Франк, вы с фрау Фахингер поедете…
— Нет! — перебила Катрин шефа.
Тот удивленно посмотрел на нее.
— С Бенке я никуда не поеду.
— Я могу съездить с Франком, — торопливо предложил Остерманн.
На секунду воцарилась абсолютная тишина. Бенке жевал свою резинку и довольно ухмылялся.
— Я что же, теперь должен делать поправку на излишнюю чувствительность каждого сотрудника? — произнес наконец Боденштайн.
Вертикальная складка у него на лбу обозначилась еще более резко. Он был по-настоящему разозлен, что с ним случалось довольно редко. Катрин упрямо выпятила нижнюю губу. Это было явное неповиновение.
— Слушайте меня внимательно, друзья мои… — Голос Боденштайна был угрожающе спокоен. — Мне насрать, у кого с кем в настоящий момент проблемы. У нас работа, и я желаю, чтобы мои указания исполнялись беспрекословно. Может, я раньше и проявлял излишнюю мягкотелость, но я вам тут не психотерапевт и не юморист! Фрау Фахингер и господин Бенке сейчас поедут в школу, в которой училась девушка, и побеседуют с ее учителями и одноклассниками. А когда закончат, опросят соседей. Понятно?
Ответом ему было упрямое молчание. И тут Боденштайн сделал нечто, чего не делал еще никогда. Он грохнул кулаком по столу и рявкнул:
