И тут раздался звонок в дверь.
Да. Это был он. Соловьев.
Люся улыбнулась, впуская его в прихожую.
— Где чемоданы? — деловито спросил Леша с порога.
— Забудь про них, — ответила Люся. — Сегодня уже слишком поздно для переезда. Может быть, завтра.
Соловьев остолбенел и сурово спросил:
— Тогда какого …, то есть зачем ты меня вытащила из кабака?
— Он еще спрашивает! — резко сменила милость на гнев г-жа Можаева. — У тебя тут в квартире, между прочим, сидит одинокая девушка! — Люся ткнула в себя указательным пальцем. — Тебе на это наплевать? И ты можешь спокойно идти за «Клинским», пока я тут с ума схожу от переживаний?! И кто из нас двоих после этого сухарь?
— Я, — озадаченно согласился Соловьев, глядя на Люсю так, как будто бы она только что показала ему живого Элвиса. — Люсь! И правда — я! Прости меня, пожалуйста, я больше так не буду.
— Ни за что! Я тут места себе не нахожу от беспокойства, а он там развлекается! — отрезала Люся с самым обиженным выражением лица, на какое только была способна. При этом она с трудом боролась с желанием рассмеяться и крепко-крепко обнять Лешку. — Я так и знала, что тебе на меня наплевать! Ты даже не извинился по-настоящему!
И тут уже Соловьев начал извиняться по-настоящему.
В субботу с утра в квартире Соловьева пахло свеже-сваренным кофе. Леха бродил из комнаты в комнату в поисках пульта от телевизора, который Люся вчера куда-то запулила, талантливо симулируя обиду и истерику.
Г-жа Можаева сидела около открытого чемодана, вынимая из него кофточки, юбочки, флакончики и пакетики. Крохотные туфельки и ботиночки Люся вынула из чемодана последними. Может быть, она все еще сомневалась — стоит ли прощать этого толстокожего и бездушного Леху? А может быть, попросту надеялась, что Соловьев не выдержит этого волнующего зрелища — разрумянившаяся Люся в прозрачной комбинации, сидящая на коленях у огромного чемодана, из которого одна за другой появляются ее милые изысканные предметы туалета?
И Соловьев не выдержал. Снова метнув куда-то в сторону кресел только что найденный пульт, он схватил г-жу Можаеву в охапку и потащил в спальню…
В воскресенье г-н Соловьев и г-жа Можаева наконец-таки смогли заставить себя одеться и выползти «в люди». Они пошли в кино.
Как раз в тот момент, когда Люся отправилась в женскую комнату по своей женской надобности, у нее зазвонил телефон. Это был Артемьев. Люся уже совсем забыла, что еще пару дней назад разрешила ему навестить себя в воскресенье с апельсинами и лекарствами.
— Привет! — защебетала она в трубку. — Представляешь, я уже поправилась, и мы с подружкой пошли в кино. Как жалко, что тебя с нами нет! Значит, в понедельник созвонимся.
После просмотра фильма, который, как показалось Люсе, был продолжением «Голодных мертвецов», г-жа Можаева потащила Соловьева в интернет-кафе. В течение часа она изучала в интернет-магазине различные модели ноутбуков и наконец выбрала тот, что ей подходит. Тоненький, легкий компьютер модной серебристой расцветки. Игрушка потянула почти на полторы тысячи долларов. Леха крякнул, но согласился завтра связаться с продавцами Люсиной мечты.
Заснула г-жа Можаева довольная собой и жизнью. Она уже знала, что будет делать в понедельник: снова отправится в интернет-кафе, возьмет самую большую чашку капучино и неторопливо примется заказывать по интернету интересные книжки на английском языке. Те, которые еще никогда не переводились на русский. Что-нибудь современное и актуальное. Она даже знала, что будет с нею послезавтра: она поедет на работу, отдаст больничный и попросит расчет. Леха доходчиво объяснил ей, что совместное проживание с ним никоим образом не ограничивает ее свободу. По крайней мере в том смысле, в каком Люся ее трактовала пару дней назад — как право на ошибку. Мол, такую милую альпинистку он за собой хоть на Эверест дотащит, будь у нее хоть обе ноги сломаны, 180 килограммов живого веса и полное отсутствие зарплаты.
И Люся решила не упускать такого шанса. Не то чтобы она хотела проверить силы своего напарника, но… Ведь в конце концов она же позволит себе только одну эту маленькую слабость — не работать! И больше ничего! Честно-честно!
* * *
Заявившись в турагентство в понедельник почти в пять вечера с двумя коробками конфет «Коркунов» и пачкой чая «Твайнингс», Люсенька гордо прошествовала к столу Надежды Петровны.
— Вы уже поправились? — с осуждением спросила г-жа Безбородова, даже не поздоровавшись.
— Совершенно, — кивнула Люсенька, положила перед нею больничный и отправилась в свой уголок.
Г-жа Можаева вытащила из принтера чистый лист и села писать заявление «по собственному желанию». Зазвонил телефон, и Люся автоматически схватила трубку.
— Добрый день! — выдала она стандартное приветствие.
— Если он, конечно же, добрый! — раздался на том конце знакомый нахально-требовательный голос.
— А! Господин Упоров! — узнала Люся. — Какие проблемы? Мне кажется, вы уже должны были вернуться из Шарм-эль-Шейха. Надеюсь, остаток отдыха прошел нормально?
— Вполне, вполне, — затарахтел мужик. — Помните, вы мне обещали вернуть деньги за беруши?
— Да, — без всякого удовольствия вспомнила Люся.
— Так вот, когда я могу за ними к вам подъехать?
— Боюсь, что уже никогда. Я здесь сегодня последний день работаю. Вы где живете? — спросила г-жа Можаева, понимая, что легко отвязаться от «особого клиента» не удастся— ему легче заплатить.
— Улица Черняховского, а что? Вы хотите привезти мне их на дом? Это было бы круто! — понял ход Люсиной мысли Упоров.
— Да уж, действительно чудесно! Мне бы так — деньги ни за что на дом возили! — согласилась Люся. — Мы с вами почти соседи. Вы поздно спать ложитесь?
— Сегодня очень поздно. Я жду звонка из Америки. Разница во времени, знаете ли.
— Волшебно, — отрезала Люся. — Диктуйте адрес и ждите в районе полуночи.
Когда заявление об уходе легло на стол к Надежде Петровне, с ней чуть не стало дурно.
— Как? В такой момент? Люся, как вы можете? — хватала она воздух ртом. — Вы хорошо подумали?
— Лучше не бывает, — заверила Люся. — Я выхожу замуж. За одного очень хорошего человека.
— Не может быть! — донесся голос Галины Сергеевны, которая, по-видимому, прислушивалась к разговору г-жи Можаевой и г-жи Безбородовой с самого начала. — Люська! Давай я тебя поздравлю! Рассказывай!
Галина быстро зажала г-жу Можаеву в кофейном уголке и принялась выспрашивать подробности ее личной жизни. Наконец, когда узнала все, что ей надо и не надо было знать, Галина всплеснула руками:
— Какая ты счастливица, что увольняешься, Люся! А то у нас тут какое-то массовое сумасшествие просто в твое отсутствие развернулось!
— Что такое? — полюбопытствовала г-жа Можаева.
— Представляешь, на позапрошлой неделе отправили мы батальоны этих новообразовавшихся парочек в романтические путешествия, а на той неделе — шквал звонков из-за границы. И парни звонят, и девчонки. И чего, ты думаешь, они хотят? — Галина затянула театральную паузу.
— Продлить свой отдых, я полагаю, — догадалась г-жа Можаева. — Просят пролонгировать отель и все такое?
— Если бы! — молитвенно возвела руки к небу Галя. — Так нет же! Они все спрашивают, мол, нельзя ли двухместный номер сменить на два одноместных? А некоторые вообще интересуются, нельзя ли обменять билеты на более ранний срок. Представляешь?
— Да уж, — недоуменно согласилась Люся. — Чего-чего, а этого не ожидала. И что — прямо все-все с такими странными просьбами звонят?
— Не все, но много! Как они меня замучили своими звонками. Особенно когда девки звонят — это просто умереть и не встать. Ну зачем они мне объясняют, что не могут больше жить в одном номере с «этим чудовищем». Мне совершенно все равно, что ее парень хоть и с нужным знаком, но не полностью соответствует ее представлениям об идеальном спутнике жизни! Не вышлю же я ей замену! Я уже тут как психотерапевт практически работаю.
— В смысле?
— В том смысле! Одной дуре тут как-то полчаса объясняла, что если единственное, что ее не устраивает в женихе, — это его манера читать в сортире, то она счастлива должна быть.
Люся только хмыкнула в ответ.
— Ну да! — возмущенно продолжила Галина. — И вот из-за таких мелочей они там и собираются разбежаться по разным углам. А другая — тоже хороша — закатила истерику из-за того, что ее парень, видите ли, страшный зануда и за весь отпуск не сказал ни про кого постороннего и ни про что вообще ни одного доброго слова, а просто поливает всех помоями. И что здесь страшного, скажите на милость?
— Я бы такое, честно говоря, тоже не смогла вынести, — призналась Люся.
— Это просто такой критический ум! В этом есть своя прелесть, — не сдавалась Галька. — Если уж очень раздражает, на крайняк — оберни все в шутку, преувеличь так, чтобы ему самому стало смешно на себя. Глядишь, и исправится. Он, например: «Кухня в этом ресторане отвратительная, и скатерти грязные». А ты ему: «Ага, и у официанта нос картошкой. И мухи в котлетах какие-то мелкие, да? И посетители какие-то мерзкие и злобные, правда? Особенно вон тот тип в красной рубашке. Прямо по лицу видно, что ничего хорошего у него на уме нет». Он начинает озираться: что за тип? А ты ему раз — ив зеркале его самого показываешь в красной рубашке. И смеешься так — заразительно.
