- От чая не откажусь, - не чинясь, признался он, - а вот что касается конфет - увольте великодушно.
С детства смотреть не могу на шоколад. Папа у меня был.., скажем так, довольно высокопоставленный мужчина, в еде недостатка не знали.., ну, и вот, однажды няня не уследила, а я в одиночку сжевал целую коробку "Пиковой дамы". Помните, были такие конфеты? - Очень хорошие конфеты, - высказала авторитетное суждение Инга Тимофеевна, семеня вслед за гостем в гостиную. То, что она через минуту будет распивать чаек с сыном высокопоставленного чиновника полузабытых брежневских времен, льстило ее самолюбию.
Кроме того, ее очень радовало то обстоятельство, что в ближайшее время никто не собирался покушаться на содержимое драгоценной коробки с яркой картинкой на крышке.
- Конфеты хорошие, - согласился гость, осторожно опускаясь на указанный Ингой Тимофеевной стул, с виду находившийся при последнем издыхании. Стул сделал некое волнообразное движение, и гостю пришлось поспешно ухватиться за край стола, чтобы не рухнуть на пол вместе с норовистым предметом обстановки. - Только съел я их тогда просто неимоверное количество. Взрослому, наверное, и то сделалось бы не по себе. Ну, а обо мне и говорить нечего. Отравился, можно сказать. Да еще отец, когда с работы вернулся и про мои художества услышал, взял ремень, ну, и.., того. Я теперь из сладкого только варенье могу есть, и то понемножку.
- Зато зубы у вас - просто загляденье, - сделала комплимент Инга Тимофеевна, расставляя на столе чайные принадлежности. Она была уверена, что зубы у гостя, как и у нее, все до единого искусственные - настоящие такими ровными и белыми просто не бывают.
В этом она ошибалась, как, впрочем, и во многом другом. - Так может, вареньица? У меня вишневое.
- Страсть как люблю вишневое варенье! - как-то совсем по-простому ответил гость и для наглядности вооружился ложкой, зажав черенок в кулаке, как двухлетний ребенок. Инга Тимофеевна опять хихикнула, едва не потеряв вставную челюсть, и резво прошаркала на кухню, вернувшись оттуда с начатой банкой засахарившегося варенья. Сражаясь с тугой крышкой, она не заметила легкой гримасы отвращения, промелькнувшей на улыбчивом лице гостя подобно облачку в ясный летний день. Розетку для варенья она так и не подала.
Гость после секундного колебания полез в банку ложкой и тут же замер, бросив неуверенный взгляд на Ингу Тимофеевну. Старуха энергично кивнула, давая понять, что он действует именно так, как нужно, и манерно откусила кусочек конфеты. Конфета была просто чудесной, и Инга Тимофеевна как-то незаметно съела ее целиком, не успев даже пригубить чай. Она бросила смущенный взгляд на гостя, но тот, прикрыв глаза, смаковал вишневое варенье - во всяком случае, так казалось со стороны. На самом деле он боролся с легким приступом тошноты, поскольку в банке обнаружился захлебнувшийся сладким сиропом таракан, навеки вплавившийся в толщу кристаллизовавшегося сахара, как муха в янтарь.
Старуха воровато вытащила из коробки еще одну конфету и теперь без лишних церемоний затолкала ее за щеку, как делающий запасы хомяк. У конфеты был незнакомый, но очень пикантный привкус. На этот раз Инга Тимофеевна запила конфету глотком жидкого, едва закрашенного заваркой кипятка, который у нее именовался чаем, и опять полезла в коробку.
После третьей конфеты она решила, что пора остановиться хотя бы ради приличия: гость мог подумать, что она месяц не ела не только конфет, но и ничего вообще. Приняв такое в высшей степени разумное решение, Инга Тимофеевна вздохнула и взяла еще одну конфету.
За чаем они болтали о пустяках. Инга Тимофеевна узнала, между прочим, что ее гостя зовут Карлом Андроновичем. Сочетание было довольно странное, но высокопоставленный родитель Карла Андроновича, как видно, просто не принял этого во внимание, называя сына в честь основоположника марксизма. Карл Андронович признался, что на самом деле он не просто Карл Андронович, а майор контрразведки, и тут же, жутко перепугавшись, взял с Инги Тимофеевны торжественную клятву никому не рассказывать об их знакомстве. Инга Тимофеевна клятву дала, представляя в то же время, как разинут рты эти старые ощипанные курицы на скамейке, когда она как бы между прочим поднесет им эту историю. Правда, говорить о том, что послужило причиной их с Карлом Андроновичем знакомства, пожалуй, не стоило: ядовитая старуха Глебовишна, полжизни отсидевшая по пятьдесят восьмой статье, запросто могла обозвать ее сексоткой или еще как-нибудь похлеще - всевозможных слов и выражений Глебовишна знала прорву, и вдобавок ко всему при ходьбе опиралась на трость, больше похожую на суковатое полено. Она была припадочная и запросто могла бы проломить Инге Тимофеевне голову своей дубиной, если бы узнала, что та помогла чекистам упечь в тюрягу соседа.
Попив чайку, они мило распрощались. Карл Андронович пообещал ближе к вечеру позвонить и узнать, все ли в порядке, поцеловал Инге Тимофеевне ручку (снова внутренне сжавшись от отвращения) и удалился, что-то неразборчиво, но очень мелодично напевая.
Инга Тимофеевна вернулась в комнату и включила телевизор, где как раз начался ее любимый сериал. Через несколько минут она почувствовала, что ей как будто чего-то не хватает. Почти не отдавая себе отчета в том, что делает, она протянула руку и нащупала в коробке конфету. За первой конфетой последовала вторая, за второй - третья, а после пятой Инга Тимофеевна почувствовала, что ее уже тошнит от шоколада. "Как накаркал, ей-богу, - с неудовольствием подумала она, припомнив рассказ Майора Карла Андроновича о том, как он в детстве объелся конфетами. - Еще чайку выпить, что ли?"
Она поднялась с дивана, не отрывая взгляд от экрана старенького "Рекорда", и вдруг почувствовала, что ее не держат ноги. Это было странно: ей ни разу не приходилось слышать о подобных симптомах пищевого отравления. Опускаясь на пол, она продолжала удивляться, но это длилось совсем недолго, потому что, падая, она ударилась головой о пол и потеряла сознание.
Если бы не это печальное обстоятельство, она удивилась бы еще больше, потому что через несколько мгновений у нее отказали легкие.., да и все остальное, если уж на то пошло.
Инга Тимофеевна умерла, так и не придя в сознание. Когда ее труп обнаружили, никому и в голову не пришло подвергнуть оставшиеся в коробке конфеты химическому анализу. Впрочем, анализ ничего не дал бы криминалистам: отравлена была одна-единственная конфета - та самая, которую Инга Тимофеевна съела первой.
***
Владелец ломбарда на Петрозаводской Валерий Кораблев второй день подряд ждал, когда же, наконец, за ним придут, чтобы взять под стражу. Тот, кто думает, будто такой человек, как Валера Кораблев, мог просто сидеть, сложа руки, и дожидаться неизбежного конца, глубоко ошибается. Внутри Кораблева жило томительное ожидание, глубоко запрятанное на дне его серо-зеленых подвижных глаз. Снаружи Кораблев представлял собой сгусток кипучей энергии, направленной на решение первоочередных задач в порядке их возникновения.
Проводив (на четвереньках) бешеного быка, назвавшегося капитаном милиции Нагаевым, Кораблев трясущимися руками запер ломбард и опустил ролеты, наглухо отгородив себя от улицы. Он понимал, что запирает сарай после того, как оттуда уже увели лошадь, но ему просто необходимы были несколько минут покоя, чтобы поразмыслить и привести себя в порядок.
В конце концов, не станешь же принимать посетителей в таком виде! Он чувствовал, что выглядит как жертва падения с крыши небоскреба или как утопленник, которого яростный прибой несколько часов подряд молотил о береговые утесы. Последнее, пожалуй, было ближе к истине: помимо всего прочего, Нагаев пытался утопить его в унитазе и чуть не преуспел в своих попытках.
Некоторое время Кораблев просто сидел на забрызганном кровью полу, привалившись ноющей спиной к перегородке и бездумно ощупывая кончиками пальцев распухшую и потерявшую всякую чувствительность физиономию. Время от времени он рефлекторно покряхтывал и постанывал - не столько от боли, сколько от жалости к себе. На ощупь его лицо напоминало кусок сырого мяса, посреди которого нелепо и криво топорщились жесткие усы.
Две минуты назад Кораблев ораторствовал, как Геббельс, объясняя капитану, где найти Муху. После этого он потратил несколько минут на то, чтобы подавить возникшее вдруг желание повалиться лицом на пол и заплакать, и лишь потом нашел в себе силы встать и, придерживаясь за стену, добраться до подсобки.
В подсобке все было перевернуто вверх дном, словно здесь бушевал торнадо. По всему полу вперемежку с разбросанными и растоптанными вдребезги безделушками валялись запятнанные кровью банкноты. Чертов мент, похоже, совсем свихнулся - он даже не взглянул на деньги. Поскольку в существование неподкупных ментов Кораблев не верил, сам собой напрашивался вывод, что капитану кто-то заплатил, и заплатил весьма щедро.
