Мы оказались в просторном зале, уставленном столиками, застеленными белоснежными скатертями. Лифшиц усадил меня за один такой и ушёл куда-то. Я огляделся – неподалёку расположилась знакомая и весьма неприятная компания – Мельгунов, обнимая Ромочку за талию, что-то шептал тому на ушко, а рыжий «приятель» заливался румянцем, как юная барышня. Они не видели меня, да и я не очень жаждал общаться с премьером.
Официант притащил три блюда, от потрясающего аромата которых слюнки потекли, я набросился на них, и, вздрогнув от пронзившей холодной дрожи, поднял глаза – Мельгунов смотрел прямо на меня, не отрываясь, и губы кривила злая усмешка. Я быстро опрокинул в себя кофе и направился к выходу, ругая за трусость.
Когда вернулся в зал, застал Верхоланцева, который что-то объяснял Кириллом, показывая жестами.
Я доплёлся до скамейки. Уселся, и устало прикрыл глаза.
Как вдруг подпрыгнул от громогласного трёхэтажного мата главрежа.
– Да пошёл он …! Он здесь не пришей кобыле хвост!
На уровне груди Верхоланцева маячила блестящая макушка Розенштейна, который что-то горячо втолковывал багровому от злости собеседнику. Я осторожно подкрался ближе.
– Послушай, Дима, – раздражённо пыхтел Розенштейн. – Если Игорь Евгеньевич хочет участвовать, ты должен его вставить в кадр. Хочешь ты этого или нет. Это его право. И ты не можешь возражать.
– Куда я его вставлю? В твою задницу?! – бушевал Верхоланцев. – Мы уже все сняли! Сейчас другой кадр. Я не собираюсь из-за этого говнюка выкидывать пятнадцать метров!
К ним присоединился сценарист Непогода, который лишь растерянно хлопал глазами, переводя взгляд с главрежа на продюсера и обратно.
– Семён, ты можешь куда-нибудь впиндюрить этого урода? – мрачно процедил Верхоланцев.
– Конечно, Дмитрий Сергеевич! Верстовский может взять его, как заложника. Ему же все равно надо кого-то брать. Это обострит ситуацию между персонажами, – быстро протараторил он.
– О! То, что надо! – выпалил радостно продюсер. – Сейчас, Игорь Евгеньевич придёт, и мы объясним ему задачу. Да, Дима, может быть, сделать, чтобы Игорь Евгеньевич вырубил Верстовского? Так будет зажигательней.
– Чего? Мельгунов вырубит Верстовского? – презрительно хмыкнул Верхоланцев. – Ты в своём уме, Давид?
– Ну, ладно-ладно, согласен, не надо, – Розенштейн дружелюбно похлопал главрежа по плечу.
Ещё не хватало здесь этого козла! Я вернулся на скамейку, замечая, как начинает трясти от злости. В зал вплыл в окружении свиты Мельгунов и направился к злому, как черт, Верхоланцеву, дотронулся до его рукава и что-то, с милой улыбкой на устах, начал впаривать.
Выслушав его, Верхоланцев подозвал меня.
– Так, Олег. Задача изменилась. Когда выходишь из хранилища, берёшь в заложники Игоря Евгеньевича. Если хочешь – можешь его пристрелить, – тихо добавил он.
Я усмехнулся, и кивнул, оценив его шутку. Мы встали на исходные позиции, я зашёл в хранилище.
– Открывай! – приказал я кассиру.
Тот упал на колени и, умоляюще воздев руки, пролепетал:
– Я не знаю кода, клянусь! Пожалуйста, не убивайте меня. У меня жена, двое…
Я отшвырнул его в угол, снял перчатки и сделал вид, что вскрываю огромный сейф. Когда тяжёлая, выпуклая дверь торжественно отъехала в сторону, я кивнул напарникам. Они начали сгребать пачки денег в мешки.
Я возглавлял процессию, оказавшись в зале, пошарил глазами и, найдя Мельгунова, презрительно сузив глаза, буркнул:
– Иди сюда, пианист хренов, прокатимся!
Краем уха я вдруг услышал странный скрип за спиной, очень тихий, но явно звучавший фальшивой нотой в общей партитуре. Операторский кран с камерой начал быстро клонить стрелку вниз – туда, где стоял Верхоланцев, наблюдающий за репетицией.
– Осторожно! – закричал я, бросаясь к главрежу.
Верхоланцев дёрнулся, удивлённо взглянул на меня, и в ту же секунду раздался страшный грохот.
– Видишь ту высокую скалу? Веди туда! – скомандовала Милана.
– Есть, мой капитан, – шутливо откозыряв, я направил катер к заросшему буйной зеленью высокому утёсу, гордо выраставшему из воды.
Объехав со всех сторон, я заметил узкий проход внутрь и повёл катер туда. Мы оказались в симпатичном естественном бассейне с удивительно чистой водой и пологим пляжем, над которым нависали скалы, образовавшие причудливые наплывы, похожие на бороды великанов. Я высадил Милану на берег, расстелил плед. Она сбросила полупрозрачную блузку с длинными рукавами, закрывающими бинты на запястьях, мы улеглись рядом.
– Ты не представляешь, как я тебя люблю, – сказал я, наклонившись над ней, целуя её. – Никого так не любил.
– Не верю, – она лукаво щёлкнула меня по носу. – Ты взрослый мальчик, романов у тебя наверняка было много.
Я лёг нас спину, заложив руки за голову.
– Романы были, конечно. Чего скрывать. Но не получилось.
– Почему?
– Милана, я был женат. Один раз. Она погибла.
– Прости, что спросила.
Она отвела глаза, смутилась. Хотя я заметил, как в её глазах промелькнула ревность, которую она постаралась скрыть. Наверно, ей хотелось бы, чтобы она стала первой для меня. Хотя, о чем я? Мне уже за тридцать. Давно не мальчик.
– Я встретил девушку, пока проводил одно расследование, – я все-таки решил рассказать. – Увёл у жениха. Она была художницей. Мы поженились. Родился сын. Она должна была прилететь с курорта. У меня были дела, я не смог с ними поехать. Самолёт попал в страшную грозу. Больше у меня не возникало желания жениться.
Повисла долгая пауза. Я пожалел, что рассказал. Это звучало мелодраматично, даже глупо.
– Но если бы твой муженёк окочурился! – воскликнул я весело, пытаясь разрядить обстановку. – Ты стала бы вдовой с большим приданым, поместьем, отчислениями от проката фильмов. Мы бы поженились – ух, как бы зажили!
– Какой ты меркантильный, расчётливый, – с притворным осуждением воскликнула Милана. – Я не знала, что ты на мои деньги заришься.
– Да нет, на самом деле, я был и раньше влюблён в тебя.
– Только не говори, что с детства! – перебила она меня с притворным ужасом. – Я не настолько старая!
Я незаметно улыбнулся, вспомнив, о недовольстве Гурченко, когда к ней подходили древние старушки и надтреснутым голосом признавались: «Я люблю вас с детства».
– Ну, мне лет пятнадцать было, когда я увидел тебя в фильме «Золотые струны». Ты играла певицу, твоя первая главная роль. Безумно влюбился. В тебя, твой потрясающий голос. Решил, буду режиссёром, чтобы только тебя снимать. А потом ты вышла замуж за Верхоланцева. Но все равно осталось это чувство. Я на эти съёмки согласился в основном из-за тебя.
– А говорил, денег хочешь заработать, – напомнила она. – Врунишка.
– Ну, это само собой. Только я сейчас так выматываюсь, что не рад ставке, которую твой муж выбил.
– Господи, какие вы мужики ленивые, – проворчала она. – Ты и снимаешься-то не каждый день, а уже устал. А как актёрам приходится по шестнадцать-восемнадцать часов, в пустыне, в степи сниматься? Да каждый день. Три часа на сон, час на еду.
– Милана, я не только у Верхоланцева играю, но ещё в реалити-шоу участвую, – объяснил я спокойно. – Там попроще, конечно. Без репетиций, дублей, просто прихожу и что-то изображаю. Но все равно, зверски не высыпаюсь.
Милана нахмурилась, присела рядом.
– А где это происходит?
– Да, там же, где мы снимаемся в павильонах, рядом. Целый город выстроен – с парками, казино, магазинами, кафе, театрами. Все по-настоящему. Я там изображаю репортёра, бегаю с древней фотокамерой и делаю снимки. Иногда приходится от всяких уродов отбиваться. В общем, интересно, но тяжеловато на два фронта работать. Тем более, мою роль у Верхоланцева увеличили. А Северцев тоже в этом реалити-шоу участвовал?
Милана не ответила, но напряглась и отвела глаза.
– Ты что-то скрываешь от меня? – я попытался растрясти её.
– Я не скрываю, Олег. Я почти ничего не знаю об этом. Только то, что Гриша был сильно не доволен. Он не рассказывал подробно, но пару раз признался, что это неприятная работа. Он согласился на неё из-за денег.
– Из-за того, что попал в кабалу к Розенштейну?
– Да, Розенштейн имел над Гришей власть. Я не знаю, каким образом это произошло, у них были отвратительные отношения, но Гриша не мог ничего сделать. Поэтому я тебе и говорила раньше: Давид никак не мог убить Гришу, поскольку нуждался в нем, получал за его участие огромные деньги.
– Откуда ты знаешь, какие деньги он получал? – встрепенулся я.
Милана вздрогнула, будто я поймал её на чем-то постыдном, прикусила губу.
– Милана, я так понимаю, ты знаешь, кто убил Северцева?
– Нет-нет, Олег, не знаю, – выдохнула она. – Только могу сказать, кого из списка потенциальных убийц можно исключить. Но кто убил – не знаю. Прошу тебя, перестань заниматься этим делом, – вдруг взмолилась она. – Я боюсь за тебя.
