Александр Анучкин - Золотой запас

На следующее утро он провел пресс-конференцию, сообщив совершенно одуревшим от обилия сенсаций журналистам, что чекистам удалось в кратчайшие сроки раскрыть убийство заместителя председателя Центробанка, министра внутренних дел, как минимум – два теракта (речь шла о взрывах жилых домов в Москве и Подмосковье). А также – еще целый ряд преступлений. На пресс-конференции показали оперативную съемку с места – труп Тимохи и труп Немца. Показ сопровождался комментарием загробным голосом.

Тем же утром Куратор пересек государственную границу Российской Федерации, воспользовавшись одним из семи своих заграничных паспортов. Сидя в просторном кресле в первом классе «Аэрофлота», он допивал поллитровку коньяка, купленную в беспошлинном магазине. Ему предстоял долгий перелет Москва – Гавана, а Куратор с детства страдал аэрофобией, боялся самолетов. Он спешил напиться, чтобы уснуть еще до взлета, как делал всегда. Но сегодня он впервые не корил себя за эту слабость. Больше ему не придется жить круглые сутки в состоянии натянутой пружины. Он впервые сделал все и окончательно вышел из игры. Единственный – вышел живым.

Вечером того же дня стало известно, что в сожженном коттедже в Рязанской области обнаружены тела директора «золотого» завода, его дочерей, младшего брата Кости-Носорога, а также криминального авторитета местного значения по кличке Пика. Последние следы Куратор заметал лично, а потому – ошибок не было, ни одной, в принципе.

Одновременно с этим газеты сообщили об очередной сенсации из разряда ЧП – из окна дорогого лондонского отеля выпал российский мультимиллиардер Сергей Рыбин, бывший владелец группы компаний «Ювелирная империя». Нувориш лишь накануне заключил сделку по продаже своего бизнеса и, по версии Скотленд-Ярда, слишком бурно отмечал удачу. На балконе его президентского «люкса» были слишком низкие перила.

На огромной спортивной арене в центре Москвы президент выступал перед избирателями. В зале было больше двадцати тысяч человек, все происходящее напоминало, скорее, рок-концерт, чем предвыборный митинг. Толпа рыдала в экстазе, и президент впервые за долгие месяцы вздохнул с облегчением. Эти люди действительно его любят. Любят по-настоящему, не за деньги, не за подачки и чины, а за то, что он делает для своей страны. Делает каждый день.

Президент откашлялся. Мощная аппаратура тысячекратно усилила звук, и зал в восторге замер, приготовившись ловить каждое слово. Президент еще раз прочистил горло и начал:

– Друзья. Соотечественники. Граждане России! Сегодня все мы стоим на перепутье. Очень скоро – очередные президентские выборы, и вы знаете, я говорил это уже много раз, что я не стану нарушать Конституцию, чтобы остаться во власти. Кто придет на мое место – решать только вам, и я верю, что вы сделаете правильный выбор.

Он выбрал место для стрельбы уже очень давно – заносчивый молодой клерк рассказал все: в каком зале будет проходить встреча с избирателями, какие фирмы выиграли тендер на обслуживание, кто будет ставить звук и свет, кто – отвечать за массовку. Зная все это, он без особого труда смог устроиться осветителем – работы много, а денег – не очень. У него не было никаких дипломов, не было специального образования, но профессиональный свет он знал прекрасно, неоднократно сам помогал монтировать студии, настраивать приборы и даже пару раз работал за пультом. Короткого разговора оказалось достаточно, чтобы владелец концертного агентства понял, что вытянул счастливый билет: положительный мужик, знает матчасть и, похоже, совсем не пьет.

Между фермами под крышей Дворца спорта он нашел точку, с которой великолепно просматривалась вся сцена. Снайперская винтовка, примотанная скотчем снизу к несущей балке, провисела тут уже две недели, и сотрудники ФСО и ФСБ, сто раз обыскавшие зал от чердака до подвала, физически не могли ее найти. Чтобы найти, надо было точно знать, где и что искать.

Он осторожно отрезал монтажным ножом липкую ленту и перехватил СВД поудобнее. Проверил оптику. Дослал патрон. Прижался щекой к прикладу. Лежа здесь, он видел и слышал все, что происходило в зале. Он искренне сожалел о том, что должно произойти сейчас.

– Друзья! – продолжал президент. – В этот день я обращаюсь к вам, призывая выбрать счастливое и спокойное будущее, здоровье ваших детей и обеспеченную старость ваших родителей. Помните: ответственность за это лежит не только на мне, лидерах политических партий или министрах. В первую очередь – это ваша ответственность. И я верю – вы лучше многих понимаете это!

Зал в очередной раз взорвался овациями. Лучшего момента и не придумаешь. Он закрыл и открыт глаза, прищурился, задержал дыхание – все, как учили, – и, зафиксировав паузу между вдохами-выдохами, очень плавно нажал на спусковой крючок. Инструктор учил – в такой момент нужно думать о чем-то прекрасном и приятном, о самом прекрасном и приятном. Он поймал себя на мысли, что думает о Лене. Представил себе, будто не убивает человека, а просто проводит пальцем по ее щеке. Ему стало страшно, и он зажмурился, но пуля уже летела вперед. Его инструктор бьш хорошим учителем, а он – примерным учеником. Пуля пробила президенту горло, и вся страна видела, как брызжет фонтаном кровь, заливая его белоснежную рубашку, уничтожая единственную белую полосу на растянутом за спиной трехцветном флаге, ломая и коверкая надежды и планы, разрушая уклад жизни миллионов людей. У него затряслись руки, и тяжелая винтовка рухнула вниз, в толпу, которая продолжала визжать, но уже не от восторга, как девочки-фанатки на концерте «Битлз», а от дикого, животного ужаса, охватившего каждого, кто был в этот момент в зале или смотрел трансляцию по телевизору.

Срываясь, сдирая кожу с рук и вырывая ногти, перепрыгивая с одной стальной фермы на другую, он бросился бежать. До твердого настила под куполом спортивного комплекса оставалось совсем немного – метров тридцать. Он прекрасно понимал, что не выйдет отсюда живым, но инстинкт продолжал гнать вперед. Рядом чирикнула первая пуля, за ней – вторая. Его засекли почти сразу после того, как рухнула вниз винтовка. Надо было торопиться. Он больше всего не хотел, чтобы его пристрелили как бешеную собаку. В последние годы он сам стал вершителем своей судьбы и не собирался никому отдавать это право. По крайней мере сегодня.

Площадка. Он рухнул на спину, вжавшись в железный ребристый пол. Грудь тяжело вздымалась, лицо заливал пот, ладони – в крови. Все же – возраст. Никакие тренажерные залы, никакая подготовка тут не поможет. Он не был рожден для подобных опытов, его профессия – одна из самых мирных на земле. Точнее, была. Все это когда-то было.

У него было все. Он понимал, что осталось всего минуты две, чтобы окончательно подвести итог своей жизни и поставить самому себе оценку. По здравому размышлению, конечно, уверенный «неуд». Потерял семью и работу, позволил ненависти и мести занять все внутреннее и внешнее пространство. Последние годы он лишь разрушал: разрушал уверенно и методично, с каждым разом все меньше сожалея о сделанном. Стал убийцей. Что может быть, в сущности, ужаснее и глупее? Стал убийцей. Даже больше – террористом. Он уподобился тем, кому хотел отомстить, – не зря, ох, не зря говорили мудрые, что вставший на путь мести не добивается справедливости, а лишь умножает зло.

Под рукой не было весов, чтобы понять – кто хуже, кто тут самый плохой, но это, по большому счету, и не требовалось.

За последние годы он привык выносить приговоры и сейчас собирался привести в исполнение последний. Он выдернул из поясной кобуры «ТТ» и дослал патрон. Посмотрел в потертый зрачок ствола. Что он хотел там увидеть? Бесконечность? Покой? Ответы на все вопросы? Там не было, да и не могло быть ничего. Он засунул ствол в рот и, ломая зубы, зажал его. Хотелось выть от боли. Двумя руками – так надежнее – он обхватил рукоять, протолкнул ствол себе в рот, вызвав приступ рвоты, и нажал на спусковой крючок.

Он летел куда-то, падал в безвоздушном пространстве, медленно, как огромная нелепая снежинка, раскинув лучами звезды руки и ноги. Было тихо, невероятно тихо. И даже звери замолчали.

Звери?

Звери!

Ну где же вы?

Ну скажите – хоть что-нибудь!

Звери молчали.

Звери не умеют говорить, это даже маленькому ребенку известно.

И вот он лежит.

Размякшее тело, которое когда-то могло пружинить, медленно остывает, клетка за клеткой. Под его бесформенной одеждой оседают, как пенка на вскипевшем молоке, совершенно неожиданные и даже неуместные мускулы. Над ремнем опадает сдувшимся шариком живот – любил человек мясо и алкоголь. Он умирает. Или умер уже.

Лена лежала на ковре перед телевизором. Ее сотрясали беззвучные рыдания. Она не знала точно, сколько времени прошло с тех пор, как она рухнула здесь и лежала без движения. Но за окном было темно. Пойми теперь – еще темно или – уже темно?