Вранье, конечно, но так принято. Нужно еще добавить – вот моя визитка, если вспомните еще что-нибудь, позвоните. Ритуал.
Она смотрела виновато и вдруг подалась ко мне и положила руку на мой рукав:
– Алиса была необыкновенная! Честное слово! Я таких больше не встречала. И знаете, она была счастливая! Понимаете, счастливая! Вокруг нее сиял свет!
Она прижала руки к груди, порывисто вздохнула и, видимо, собралась заплакать.
Я почувствовал боль в глазах, я был благодарен ей за эти слова, она уже не казалась мне безмозглой восторженной дурой. Наверное, они так устроены, им нужны сказка, тайна, восторг, любовь – своя или чужая или сериальная, в отличие от меня, сухого банкира.
Я вернулся на работу и сидел допоздна, бессмысленно перебирая бумаги, с трудом вникая в их суть.
Лиске позвонили и позвали, по словам Лили. И она помчалась. Помчалась в прямом смысле слова, взяв такси. Почему такая спешка? Потому что я ждал в «Сове» и она хотела разделаться с проблемой по-быстрому? Или была другая причина? Нужно было кого-то спасать, спешить на помощь? На что ее… выманили? Кто?
Она спешила домой – значит, тот, кто звонил, назначил встречу у дома. Казимир? Он был там, но… если Казимир, то непонятна спешка. К ненужному и настырному поклоннику так не спешат, от него отделываются просто и грубо, да и не представляю себе, чтобы он потребовал встречи у нас дома – он ведь не знал, что меня там нет. Я скорее поверю, что мой брат стал цепляться к Лиске прямо на улице, хватал бы за руки, требовал, скандалил, особенно по пьяни, а пьян он почти каждый день. Алкоголь лишал его тормозов. Насколько – вопрос количества.
Кто тогда? Никто не околачивался у дома, поджидая Лиску. Тарасовна дежурила у окна, Казимира она засекла сразу, но лишь его одного. По его словам, он пришел после Лиски, значит, если ему верить, она вполне могла встретить того у дома до появления брата, когда Тарасовна отвлеклась, и вместе с ним подняться в квартиру. Поговорить. И все-таки не понимаю – зачем!? Зачем дома? Тот мог встретить ее в городе в любом месте, в любое время и поговорить.
Я чувствовал, что свидание в квартире имеет особый смысл, что-то связано именно с квартирой, но что? Логика «квартирной» встречи ускользала от меня. Мало было исходных данных. Непонятно, почему тот настоял на встрече именно дома. Я понимал, что это могло быть случайностью, чем-то абсолютно неважным и несущественным, ничего не доказывающим, поступки человека – не математика, логике не подлежат. И ничего не мог с собой поделать – теперь меня занимал даже не вопрос, что там произошло, а почему в квартире?
Лиля, конечно, помогла. Признаю, хотя дама она достаточно легкомысленная. Только истеричные и скучающие женщины, с моей точки зрения, могли клюнуть на Колдуна. Лиска – другое дело, ей было интересно. Лиля нашла такие слова, она так сказала о Лиске… Алиса действительно собиралась писать об экстрасенсе, а может, и написала, он и правда занимал ее мысли. Может, лежит где-нибудь ее тетрадь с рассказом об этом Калиостро… Меня передернуло.
Вдруг меня обожгла мысль, что звонить мог экстрасенс, но это было глупо, и я сразу же отмел ее – зачем столь сложно? Если бы ему нужно было поговорить с ней, он попросил бы ее задержаться. А он не попросил, наоборот… попрощался. Чего не делал никогда. Мысль моя рванулась в другую сторону. Значит, знал? Долгую минуту я крутил эту мысль и так и этак, пока не отбросил за нелепостью. Не знал. Никому это не дано, хоть ты тресни, и ясновидение не признается официальной наукой. Точка.
Тот, к кому Лиска спешила, был «никем», по словам Лили. Человеком не стоящим внимания, не воспринимаемым Алисой серьезно. Никем. Казимир вписывается сюда как нельзя лучше. Алиса не принимала его всерьез. «Никто!» – сказала она с досадой. Никто.
Он действительно был никем для нее. Иначе она рассказала бы мне. Одно я знал твердо – Лиска не обманывала меня. Привирала по-мелкому – это да, как же без этого, а кто не привирает? Даже я… Я хмыкнул.
Дом встретил меня пустотой. «Утомленный цивилизацией» тоскливо смотрел со стены – Рената все-таки повесила картину, – и я напился. Я тоже был утомлен цивилизацией. С трудом дотащился до кровати, упал и уснул, как был, не сняв одежды. Последнее, что я смутно помнил, было произведение австрийского графика, которое я аккуратно снял со стены и засунул за буфет на кухне. Чем-то он мне не нравился. Возможно, шишки на его голове и плачущая физиономия уже достали меня.
Ночью меня разбудил вой Толика. Часы на тумбочке показывали три. За окном – кромешная тьма. Голова была тяжелой, в затылке дергало, тело ныло. Окружающая действительность виделась как в тумане. Мелькнуло воспоминание, что я, кажется, подрался с кем-то – я поднес к глазам руки и потрогал колючую физиономию, челюсть, скулы. Все было в порядке, похоже, это сон. Толик, убедившись, что я жив, перестал выть и стал лаять. Я тупо уставился на него, не понимая, чего ему надо. Смутно забрезжила мысль, что он, наверное, голоден и, кажется, не гулял вечером. Я с трудом поднялся, ухватившись за спинку кровати. Хорош! Толик подполз ко мне, заглядывая в глаза. Я почувствовал – еще минута, и я разрыдаюсь. Погладил его по голове, он лизнул мне руку. Я бы на его месте укусил.
Он даже не смог отбежать от подъезда к любимым кустикам, бедняга. Устроился у скамейки, задрал заднюю лапу, журча, с блаженной физиономией, а я стоял рядом, и мне было стыдно.
Телефон Ольги по-прежнему не отвечал, и мне пришлось оставить сообщение. Я поймал себя на мысли, что мне, пожалуй, не хватает ее. Она была единственным человеком, с которым я мог обсудить ситуацию, единственным неравнодушным слушателем. Странным, умирающим человеком, явившимся словно из преисподней для последнего суда. Мне неосознанно хотелось заслужить ее одобрение – я все-таки нашел свидетеля! Я могу даже познакомить их. Возможно, Ольге удастся разговорить Лилю, и та вспомнит что-нибудь еще. Я чувствовал странную связь с этой необычной женщиной, настораживающей и тревожащей меня. Мне казалось, я начинаю привыкать к ней. Нас было только двое – двое стремящихся узнать, что же на самом деле произошло семь лет назад. Остальным было все равно. Они ушли прочь, отряхнув прах с подошв. Влюбленный Казимир, трепетная Лена, друг Леша Добродеев, теперь еще добавилась Рената. Ольга… Надеюсь, она жива, сказал я себе. Мне был известен лишь номер ее телефона, ни адреса, ни полного ее имени я не знал.
Я снова набрал номер Ольги и снова безрезультатно. А потом позвонила Тарасовна, бывшая соседка, переехавшая в предместье. Для столь толстой немолодой и нездоровой женщины она обладала недюжинной энергией.
– Здравствуйте, Артем Юрьич! – сказала она торжественно. – Есть новости!
– Новости?
– Есть свидетель!
– Свидетель?
– Да. Сосед Кирюша, божий человек. Оказывается, он все видел.
– Что он видел?
– Кирюша видел, как она стояла на перилах, ваша жена.
– Но если он видел… С ним можно поговорить?
– Нельзя, он умер.
Я опешил:
– Что значит умер? Когда?
– Сразу, как увидел, через два дня. Он был калечка, больной. Он, как увидел, очень напугался, и с ним сразу сделался припадок.
– А откуда вы знаете, что он видел?
– Ну так как же! Мамаша его, Зоя Ивановна, и сказала. Она у меня тут, хотите, приезжайте и сами поговорите. Она вам все и расскажет. Он был как посланник божий, правда, не жилец.
Она шумно вздохнула – словно застонали, складываясь, мехи большого органа.
Смысл последней фразы от меня ускользнул, но я не стал переспрашивать.
История «калечки» Кирюши была вполне сюрреалистична. Мальчик страдал эпилепсией. Он не посещал школу, отставал в развитии, лепил коробочки из бумаги для развлечения и часами смотрел в окно. Вернее, не мальчик, а молодой человек. Было ему двадцать два года. И с самого детства такой, одного не оставишь. Мать его, Зоя Ивановна, приятная улыбчивая женщина, рассказывала без горечи, спокойно. Была она медсестрой и знала, что Кирюша не жилец. Такие долго здесь не задерживаются. Слава богу, спокойный был, мягкий, ласковый, как котенок. Младшая сестренка Ириша помогала смотреть за Кирюшей.
– Дети у меня хорошие получились, – говорила Зоя Ивановна, – только Кирюшенька слабый был, и главврач санатория, куда я его устраивала чуть не каждый год, говорил, что он не жилец. Они все думали, что мне облегчение выйдет, что я с ним намучилась, врагу не пожелаешь, а я, поверите, даже не думала ни о чем таком. Бегу, бывало, домой, тогда сотовые телефоны были редкость, а у нас и обычного не имелось – в случае чего, Иришка от соседки звонила, – беспокоюсь, ног под собой не чую, не знаю, что там и как, а у самой тепло разливается в душе! Сейчас увижу детей, все у нас хорошо, вкусненького по дороге куплю, Кирюшенька зефир любил! И злобы не держала ни на кого, не жаловалась, не просила ни о чем…
