Каждый из дворов был предназначен для своей сезонной игры. Один — для орлянки, другой — для «попа» и лапты, зимние сражения проходили в третьем. Для футбола больше подходил самый дальний двор, где было меньше стекол, а с одной стороны вообще была высокая глухая стена.
— Мишу Корнилова сначала ставили на ворота, как одного из малышей. Но скоро ребята обнаружили в нем настоящий вратарский талант. Миша обладал удивительной реакцией, собачьей прыгучестью и бесстрашием. Он часто получал по пальцам, сопел, но не плакал, раздирал коленки об асфальт, но прыгал за мячиком опять и опять. Команды спорили за Мишу, от этого он иногда зазнавался и пропускал простейшие мячи. Но он умел взять себя в руки, не обижался на «дырку» или «решето», а в следующем эпизоде вытаскивал «мертвый» мяч, обдирая себе бок и локоть.
Стекла бились даже в этом, «футбольном» дворе. Но хуже было, когда мяч перелетал через темную стену. Тогда надо было покидать мир своих пыльных дворов, выходить на улицу и идти к тяжелым металлическим воротам, которые никогда не открывались. Стучать было бесполезно, но так было принято. Шли, стучали и кричали невидимому дяденьке, чтобы отдал мячик.
Но даже старшие ребята перелезать ворота не решались. Рассказывали всякие страшные истории про огромных собак, которые не лают и не рычат, а таятся за забором, про электрический ток, идущий по проводам, про секретную лабораторию, видеть которую запрещено, и про охранников, которые стреляют без предупреждения из бесшумных ружей.
Однажды за забор улетел еще один мяч. Дело для ребят вполне обычное, но для Миши на этот раз особенное. Это был его первый мяч, который он просил у родителей еще зимой, заранее приучая их, постепенно превращая свою просьбу в их обещание. Как водится, ребята постучали в ворота из уважения к вратарю Мишке и ушли.
Миша остался у безнадежных ворот, боясь возвращаться без мяча домой. Только Вовка Соловьев его не оставил. Он исследовал петли, стыки, обнаружил какую-то дыру, попросил подсадить его и стал карабкаться на Мишину спину.
Так Миша и не понял, что потом произошло. То ли он не удержал приятеля на своих плечах, то ли Вовка так неудачно балансировал, но оба они дружно грохнулись на асфальт. А потом Миша увидел резво удирающего Вовку, будто за ним гналась большая собака или его ударило током.
— Я видел черта, — тараща глаза и растопыривая пальцы над головой, говорил Вовка уже в родном дворе. — Я только заглянул в дырку, а он будто ждал меня с той стороны и смотрел тоже. Такой мохнатый, волосатый, с рогами, руками…
Тогда Миша Вовке поверил беспрекословно. До самого первого класса он считал, что за глухой серой стеной живет черт и собирает падающие к нему мячи. Но когда дворовую малышню судьба и воля родителей раскидала по разным школам, и Миша пошел в английскую, через две дороги, а Вовка в немецкую, через одну, в черта он верить перестал. Конечно, Вовка Соловьев все придумал, нафантазировал, сыграл ужас, рискуя даже сильно ушибиться.
Во втором классе Корниловы переехали в Купчино — из коммуналки в двухкомнатную «брежневку». Наступило другое детство, уже не сообщающихся дворов, проходных и тупиковых, а пустырей и строительных площадок.
«Фольксваген» Корнилова стоял сейчас перед другими воротами, современными, новенькими, с камерами наблюдения и еще какими-то датчиками, но в той же самой неприступной стене на Ставропольской улице.
Он ожидал каких-то особых ощущений, учащенного сердцебиения, оказавшись на улице своего детства, но был удивительно спокоен. Может, потому что рядом сидел посторонний человек — Андрей Судаков?
— Ничего себе офис у этого Горобца! — удивился оперативник.
— Может себе позволить, — ответил Корнилов.
Ворота поползли в сторону, и Михаил, спустя два десятка лет, попал в ту запретную зону, где обитали молчаливые собаки, по проводам бежал ток, где черт собирал футбольные мячи и прятал их в сырые подвалы.
— А здесь очень мило, — как светская барышня, промямлил Судаков, вылезая из машины.
Следователь и оперативник оказались на территории современного делового городка. Светлые, недавно отремонтированные одноэтажные корпуса, финский ангар, свежий асфальт. От старой, таинственной конторы, обители черта, остались, наверное, только огромные каштаны и высокий глухой забор.
Корнилов припарковал машину в ряду других перед корпусом с несколькими разноцветными флагами с эмблемами фирм, видимо, входивших в холдинг Горобца. В дверях их встречал уже новый, внутренний, охранник, которому наружный передал посетителей по цепочке.
Оказавшись за забором, Корнилов почувствовал разочарование, словно действительно надеялся увидеть черта, играющего их дешевыми детскими мячиками, и огромных собак из сказки «Огниво» Ханса Кристиана Андерсена. Евроремонт, наружный и внутренний, всегда наводил на него скуку и вялость чувств.
Даже милая секретарша с неожиданно добрым деревенским лицом, но с современной модельной фигурой, не заинтересовала Михаила.
— Батюшки мои, матушки мои, — шептал в соседнем кресле для ожидающих приема оперативник Судаков, когда она вставала или садилась.
— Прошу вас, — сказала секретарша, — Анатолий Иванович вас ждут.
Горобец был все такой же, месяцы в камере предварительного заключения никак не отразились на нем. Тот же свободный и добротный стиль в одежде, те же приятные черты лица и подвижные, бегающие глазки, как будто перепрыгнувшие сюда от другого человека.
— Какая радость, — процедил Горобец сквозь зубы и поморщился. — Не успел соскучиться и еще не отплевался. Вы под денежный залог из «Крестов» выпускаете? Так берите деньги, чтобы вас год не видеть и не слышать. Я готов платить.
Все-таки он усадил посетителей за стол и предложил им кофе.
— Я со своими юристами замучился, не то, что с вами, — продолжил он свой монолог одновременно с ходьбой по кабинету. — Вот решил здание купить с землей. Предложили мне агентства риэлтерские несколько неплохих вариантов. Мои юристы стали проверять документы. В одних что-то им не понравилось, в других какие-то нарушения нашли. Было у меня пять вариантов, не осталось ни одного. Как так? Отвечают, что случись что, претензии какие, они не смогут в суде мою собственность защитить. А тут предлагают вот этот комплекс полуразвалившихся зданий с помойкой в комплекте…
— А что здесь раньше было? — Корнилов задал вопрос, который интересовал его с детства.
— Закрытое конструкторское бюро какое-то, страшно секретное, полувоенное. Наверное, тумбочки прикроватные казарменные разрабатывали… Место, сами видите, шикарное. Губернатор — наш сосед по коммуналке, можно сказать. Территория, забор высоченный, коммуникации, фундаменты в приличном состоянии. Я старых юристов всех разогнал, набрал новых, которые без таких амбиций. Говорю им: есть объект, надо его купить, документы, наверное, не идеальные. Ваша задача сделать их кристально чистыми. Что хотите, короче, городите, но этот объект я должен купить и чтобы потом никто левой запятой в документах не нашел… К тому же улица Ставропольская, можно сказать, родная.
— Вы здесь росли? — спросил Судаков, который, видимо, плохо читал биографию Горобца.
— Я родом из Ставрополья, из Зеленокумска. Слыхал такой городок? На реке Куме он стоит… Вот как надо с вашим братом. Поставили задачу, исполняйте…
— Вот мы тоже свою задачу исполняем, — поддакнул Михаил.
— Ты, Корнилов, хочешь сказать, что меня заказали?
Горобец только на мгновение остановил свои глазки на Михаиле, и они опять побежали, непослушные его воле.
— В каких отношениях вы были с Владиславом Перейкиным? — спросил Михаил, пользуясь паузой.
— В каких? В нормальных, то есть душили друг друга, как могли. Обычные коммерческие отношения. Конкурировали, боролись за покупателей, за хорошие торговые места. У него широкие были интересы, далеко идущие планы, у меня — еще более широкие и еще дальше идущие… Все нормально, обычная жизнь. Чего я буду тут перед вами Ваньку валять. Про историю с «Леной», думаю, вы знаете. Так что подловить себя я не дам. А хоть и ловите, мне это по барабану.
Анатолий Иванович простучал пальцами по столу лихую дробь и зашагал по кабинету опять.
— А говорят, что вы женитесь, — сказал вдруг Корнилов, — причем, по любви.
— Не понял, — Горобец остановился. — Ты это к чему, Корнилов? Тебе это зачем?
— Да просто так, — пожал плечами следователь. — Сижу вот, разговариваю. Евроремонт у вас, Анатолий Иванович, хороший, веселенький такой, глаз радует.
— Ты не темни, Корнилов. Я-то тебя, волкодава, знаю. Куда ты клонишь? А клони себе, куда хочешь. Только знаешь, как в народе говорят? Первая жена — от Бога, вторая — от людей, а третья — от Сатаны. Так что я на первой и остановлюсь…
