Уже подходя к кабинету, она услышала из-за двери какие-то странные звуки.
Это была, несомненно, музыка, но какая-то странная, непривычная, ничуть не похожая на то, что исполнял только что итальянский маэстро, на то, что играли оркестры на придворных балах и на раутах петербургских вельмож.
Эта музыка напоминала отчего-то ветреную осеннюю ночь и стремительно несущиеся по небу облака. Мария Антоновна узнала звуки клавесина.
Клавесин этот был не простой.
Его привезла в Петербург мадемуазель д’Аттиньи, и, по ее словам, этот инструмент принадлежал прежде не то несчастной королеве Марии-Антуанетте, обезглавленной взбунтовавшейся чернью, не то подруге королевы, принцессе Роган. По слухам, с этим клавесином была связана какая-то чрезвычайно романтическая история.
К счастью, европейские государи, во главе с императором Александром Благословенным, давно уже усмирили французскую чернь и восстановили на престоле законную династию, но мадемуазель д’Аттиньи не вернулась на родину, прижившись у щедрых Нарышкиных вместе со своим клавесином.
Гувернантка толкнула дверь кабинета, но не вошла туда. Остановившись на пороге, она чуть посторонилась, чтобы Мария Антоновна могла смотреть через ее плечо.
Нарышкина заглянула в кабинет.
Перед старинным клавесином на высоком табурете, обитом золоченой испанской кожей, сидела молодая женщина ослепительной свежести и красоты. Мария Антоновна, сама удивительная красавица, не могла без восхищения смотреть на сияющее лицо незнакомки, на ее большие ярко-синие глаза, высокий чистый лоб. Даже немного отвисшая нижняя губа не портила ее, только придавала ее облику дополнительное кокетливое очарование.
Одета незнакомка была по моде прошлого века — пудреный паричок, декольте, немыслимо тонкая талия…
Впрочем, незнакомка ли? Нарышкиной это красивое, немного капризное лицо показалось смутно знакомым.
Где-то она его уже видела… только где?
Прекрасная дама подняла маленькие изящные руки, откинула голову — и снова заиграла.
Мария Антоновна забыла обо всем, забыла о своих вопросах, о своих сомнениях. Эта музыка — нервная, мучительная, безумная — захватила ее, лишила покоя. Она смутно чувствовала, что эта музыка на своем таинственном языке говорит ей о грядущих несчастьях, о некоей угрозе, нависшей над ее беззаботной, яркой, блистательной жизнью…
— Что эта женщина делает в моих покоях? — прошептала Нарышкина, схватив мадемуазель д’Аттиньи за сухое костлявое плечо. — Кто она такая? И что это за безумная музыка?
— Тише, сударыня! — Старая гувернантка прижала искривленный артритом палец к губам, потянулась к уху Нарышкиной, зашептала сухим горячим голосом: — Это покойная королева Франции, Мария-Антуанетта!
— Господи!.. — выдохнула Мария Антоновна. — Но этого не может быть…
— Очень даже может! — перебила ее гувернантка. — Я видела несчастную королеву так же близко, как вас. Я разговаривала с нею, и уверяю вас — это она!
Нарышкина хотела было недоверчиво возразить старухе, но вдруг поняла, где она видела это удлиненное породистое лицо, этот высокий чистый лоб, эти большие ярко-синие глаза… эту немного отвисшую губу, родовую губу Габсбургов… она видела все это на многочисленных портретах казненной королевы! И еще одно… она пригляделась к белоснежной шее незнакомки — и увидела на ней тонкую, удивительно ровную красную полоску, как будто отмечающую то место, где на шею несчастной королевы упал нож гильотины.
Но даже в большей степени, чем сходство с портретами королевы, чем ужасная линия на ее шее, Марию Антоновну убедила в истинности видения та странная музыка, которую извлекала таинственная женщина из старинного клавесина. Это не была музыка живых…
И, словно отвечая ее невысказанной мысли, мадемуазель д’Аттиньи прошептала:
— Эта музыка не нашего мира… эта музыка проникла сюда из-за того непроницаемого покрова, который отделяет нас от иного мира… от небытия!..
— Что же все это значит? — воскликнула Мария Антоновна.
— Тсс! Обождите! — Гувернантка снова поднесла палец к губам. — Нельзя беспокоить души мертвых суетными вопросами! Тем более что она еще не закончила…
И правда, казненная королева снова опустила легкие руки на клавиатуру, и из-под ее пальцев донесся какой-то безумный, мучительный аккорд — да и не аккорд вовсе, а немыслимое, болезненное сочетание звуков.
В следующее мгновение мучительная музыка смолкла, и таинственная женщина растаяла, растворилась, словно ее и не было… да, впрочем, вправду ли она была? Не пригрезилось ли им все это?
Мария Антоновна огляделась по сторонам, как будто пробуждаясь от тяжкого, мучительного сна.
— Что это было? — спросила она мадемуазель д’Аттиньи, стоявшую рядом с ней с выражением покорности и ожидания на лице. — Мне показалось…
— Вам ничего не показалось, сударыня! — ответила старая гувернантка, опустив веки. — Для вас… для нас с вами на короткое время раздвинулся непроницаемый занавес, отделяющий наш мир от иного, тайного, недоступного нам мира. Покойная королева пришла, чтобы предупредить вас!
— Предупредить? О чем? — перебила ее Нарышкина. — Вы говорили, что это как-то связано с государем?
— Боюсь, что так, сударыня! — Гувернантка кивнула. — К счастью, у меня есть некоторый опыт. Я умею читать недоступное человеческому взору, умею читать то, что написано ветром и водой. Сударыня, приходите сегодня в полночь ко мне в комнату, и я попробую растолковать для вас послание казненной королевы.
— В полночь? — переспросила Мария Антоновна. — Ну что ж, хорошо, я приду!
Она резко развернулась и удалилась в колонный зал, где ее давно уже ожидали гости.
Лиза вышла из такси перед самым подъездом.
Душа у нее пела. В ней все еще звучали финальные аккорды сонаты си минор Листа, которой она закончила свое выступление. Ее слушали просто замечательно, ей долго аплодировали, но не это главное. Главное — она сама чувствовала, что играла хорошо, как никогда.
Поднявшись на лифте на свой этаж, она подошла к двери и нажала на кнопку звонка.
Разумеется, ключи у нее были, но ей в таком приподнятом настроении не хотелось рыться в сумочке, а самое главное — Лиза хотела, чтобы Ленка открыла ей дверь, хотелось сразу же, прямо на пороге рассказать о своем сегодняшнем триумфе.
Трель звонка раскатилась за металлической дверью, но Лена не спешила открывать.
Лиза позвонила еще раз — с прежним результатом.
Вряд ли подруга куда-то ушла в такой поздний час, скорее всего, она просто заснула, не дождавшись Лизиного возвращения.
Лиза почувствовала легкое разочарование и даже, пожалуй, обиду на подругу, которая не смогла ее дождаться в такой важный вечер.
Она открыла сумочку и принялась искать ключи.
Как всегда, эти чертовы ключи затерялись где-то среди всевозможных мелочей, наполнявших сумку.
Вдобавок к этой неприятности одна из двух лампочек на лестничной площадке перегорела, и света оставшейся едва хватало, чтобы попасть ключом в замочную скважину, но было явно недостаточно, чтобы эти самые ключи найти.
Праздничное настроение на глазах улетучивалось.
Чертыхаясь, Лиза перебирала содержимое своей сумки.
Под руки попались три тюбика губной помады (один из них, от Шанель, она потеряла чуть ли не год назад), пудреница, две расчески, упаковка бумажных носовых платков, лекарство от головной боли, лекарство от морской болезни, которое она недавно безуспешно искала в ящике кухонного стола, несколько леденцов, невесть как сюда попавших, ручка с логотипом рекламной фирмы, несколько монет разных стран, календарик за прошлый год…
Она дала себе слово непременно, буквально завтра, навести в сумке идеальный порядок.
Наверное, этот обет подействовал — на самом дне сумки она наконец нашарила связку ключей.
Лиза перевела дыхание, почти на ощупь попала ключом в скважину и отперла дверь.
Войдя в прихожую, девушка блаженно потянулась: вот она и дома! Дом, милый дом! Как бы ни хорошо ей бывало на концертах вроде сегодняшнего, как бы она ни радовалась интересным гастролям, поездкам в замечательные города и дальние страны, но все же дом — это самое главное место на земле, и ничто не сравнится с тем удовольствием, какое испытываешь, возвращаясь к себе!
Вдруг она почувствовала какое-то неопределенное беспокойство. В прихожей и вообще в квартире что-то было не так. Здесь ощущалось чье-то постороннее присутствие…
Ну да, вспомнила Лиза, ведь у меня гостит подруга!
Она положила сумку на тумбочку и громко окликнула:
— Ленка! Кочерыжка! Я дома!
Лена по-прежнему не отзывалась.
Лиза сбросила туфли, нашарила на привычном месте мягкие тапочки с вышитыми на них птичками и прошла в гостиную. Включила свет.
