Тоня повернулась и вгляделась в лицо мужа.
— Вить, — сказала она, — мне она рассказала про историю с усыновлением.
— А чего там рассказывать? Ну, усыновили его, и что тут такого? Мало ли кого усыновляют!
— Нет, не про это. А про то, что ты ему рассказал и что потом было.
— Ах вот оно что…
Виктор отошел от жены и уселся на табуретку.
— Да, грустная история. Мы, конечно, с Колькой тогда идиотами были ужасными, страшно даже вспомнить!
— С Колькой? С теть-Шуриным?
— Да, с ним. Когда Андрюха нас расспрашивать стал, я еще сообразил назад отыграть, а вот Колька только мычал как баран, а под конец все Андрюхе и выдал — и про мать родную, и про приемных родителей. Мишка даже морду ему хотел набить, только сестра отговорила. А Андрюху после того случая в Москву увезли. И больше не привозили, насколько я знаю. Родители-то его приезжали, тетя Маша с дядей Андреем, но я их уже не видел — меня предки по заграницам таскать начали. Да, знаешь, оно и к лучшему, что я их не видел, — мне в глаза им было стыдно смотреть. Я же был уверен, что Андрюхе все рассказали, даже сам не знаю почему, а оказалось… В общем, ругал я себя тогда страшными словами.
Виктор устало потер глаза. Тоня быстро подошла к нему, наклонилась и обняла.
— Глупый, — прошептала она ему на ухо. — Ты ни в чем не виноват.
— Спасибо, Тонь, — погладил он ее по руке. — Все равно, такое воспоминание неприятное… Давай больше не будем об этом, хорошо?
— Конечно, Вить, давай не будем.
Но уже совсем поздно, когда Виктор лежал в постели, Тоня подошла к нему со старенькой, выцветшей фотографией, которую достала из комода.
— Вить, — начала она, — ты прости, я просто хотела спросить: тот мальчик, Андрей, он который здесь?
Виктор нехотя взял фотографию, взглянул…
— Вот он, — показал он на сероглазого парнишку, единственного из всех смотревшего без улыбки.
— Да? — растерянно протянула Тоня. — Он — Андрей?
— А почему, собственно, ты так удивляешься?
— Нет, ничего, просто так.
Она отошла и уставилась в темноту за окном. Там крупными белыми хлопьями опускался снег. На красной кисти рябины, висевшей перед самым стеклом, лежала белая шапочка. Через дорогу был виден огонек, горевший в окне Степаниды, — голые деревья не закрывали его. Странное ощущение охватило Тоню. Значит, тот мальчик в Англии. Он стал совсем большой, женился, и у него теперь дети…
«Послезавтра пойду к Антонине, — внезапно решила она. — Возьму еще отвар. И что скажет, то и сделаю. У меня будет ребенок, чего бы мне это ни стоило!»
— Маш, как ты съездила? — спросил с порога Андрей, не успев снять пальто.
— Съездила хорошо и все фотографии привезла, но… Андрюша, ты знаешь, кого я видела?
— Виктора, что ли? Так я и думал! Машенька, просил же: не езди без меня, не расстраивайся!
Он сбросил ботинки и обнял жену. Она постояла немного, потом высвободилась.
— Нет, милый, не Виктора. Его жену.
— И что она собой представляет? Супермодель?
— Нет, — медленно проговорила Мария Владимировна. — Вовсе нет. У нее лицо совершенно иконописное — глаза огромные, серые, просто удивительные. И очень строгие, серьезные. Она вообще вся такая… серьезная, знаешь. Совсем простая девочка, без современных выкрутасов. Удивительно.
— Так ты с ней говорила!
Мария Владимировна замялась.
— Она пыталась со мной познакомиться, а я, как только узнала, чья она жена, резко ее осадила, и она обиделась. Мне стало ее так жалко… в общем, я ей рассказала про Витю и про Андрюшу. Она ничего не знала.
— И что она тебе сказала?
— Говорила про ту несчастную, которую задушили на нашем участке, спросила, где сейчас Андрюша.
— И что ты ей сказала?
— Сказала, что он живет в Англии, у него там семья, а мы к нему ездим. — Она не удержалась от смешка.
Андрей прошел на кухню, бесцельно переложил несколько предметов с места на место, потом, не поворачиваясь к жене, сказал:
— И правильно сделала, Машунь. Правильно сделала.
Воробей, усевшийся на подоконник в поисках крошек, которые обычно оставляли ему люди, живущие за этим окном, с удивлением уставился на немолодых мужчину и женщину. Занавески были отдернуты, и он видел, как мужчина, наклонившись к подруге, отирает что-то у нее с лица, а та прижимается к нему и странно разговаривает, словно кашляет. Он успел найти и склевать две замерзшие крошки и отыскать третью под снегом, а женщина за окном все кашляла и кашляла.
Содержимое банки иссякло. Тоня знала, что когда-то отвар закончится, но ощущение, когда она держала в руках пустую легкую банку, было не из приятных. Она хорошо понимала, что это означает, — нужно идти к Антонине и просить очередную порцию. Мысль о новом посещении колдуньи ужасала ее, однако выбора у нее не было.
Тоня поставила банку на другую полку и тут же грустно усмехнулась. Глупо, настоя от перестановки не прибавится. Подумала, убрала банку в холодильник. Господи, что она делает! Постаравшись выкинуть мысли о банке из головы, Тоня вышла из кухни и занялась уборкой. Но не успокоилась, как обычно. И когда вечером приехал Виктор, он застал жену в том ровном расположении духа, из которого ее трудно было вывести самыми язвительными шутками. Виктору такое настроение Тони нравилось, потому что он получал возможность практиковаться в остроумии, не всегда безобидном, будучи уверенным, что потом ему не придется выпрашивать прощения у разобиженной до слез жены.
Но в конце концов и ему шутить в «вакууме» надоело. Хоть бы она огрызалась, что ли! Нет, только улыбнется бледной улыбкой, и больше никакой реакции.
— Тонь, я тебя сегодня не веселю? — Виктор подбросил в воздух три мандарина и жонглировал ими полминуты, пока все они не свалились на пол. — Ты просто не ценишь мои титанические усилия, направленные на то, чтобы вызвать улыбку на твоих прекрасных устах.
— Ценю, Вить, ценю. Главное, чтобы тебе самому было весело.
Черт, вот ведь язвой какой иногда становится! Как говорится, откуда что берется! Хотя, может, она так говорит по простоте душевной, не вкладывая никакого особо ядовитого смысла. Даже, скорее всего, так оно и есть.
— Вить, а Юлька тети-Шурина какая была маленькая? — усевшись с вязанием под торшер, спросила жена.
— Что значит — какая?
— Ну, такая же, как сейчас, или нет? Вообще, она сильно изменилась? Расскажи мне про нее.
— Тонь, отстань. Мне больше по вечерам заняться нечем, как рассказывать тебе про какую-то идиотку, с которой мы в детстве вместе раков ловили!
Тоня отложила вязание и пристально взглянула на мужа. Взгляд ее Виктору не понравился — он был слишком нехарактерен для супруги: удивленный и немного… жесткий как будто, и тут же последовало подтверждение:
— Ты про Юлю говоришь, что она идиотка? Почему же?
— Потому что за тридцать лет ума не нажила, потому что не просто связалась с каким-то паршивцем, который ее бросил, но и ухитрилась он него два раза понести и благополучно разрешиться от бремени. А сама работает — господи, тоже мне, работа! — поломойкой и по совместительству кухаркой.
— А по-твоему, все должны работать директорами строительных фирм?
— Нет, не все, потому что у подавляющего большинства ума на это не хватает. Но в ее положении… Тонь, да что я тебе объясняю, ты сама все прекрасно понимаешь. Все, милая, закрыли тему. Ремарк, откровенно говоря, мне интереснее.
После такого Тоня должна была надуться и тридцать минут сидеть в тишине, чего, собственно, Виктор и добивался. Она спросила, и он объяснил ей, что разговор на данную тему ему неинтересен. Но оказалось, что жена не успокоилась.
— Нет, Вить, я не понимаю. Ну хорошо, ты смотришь на нее свысока, потому что она занимается… грязной работой. Но ты же с ней, и с Сашей, и с Колей дружил долгое время, и не один год! Вы мне сами рассказывали. И ты о них говоришь… как о малознакомых людях, которые тебе не нравятся! И вообще не хочешь мне про них ничего рассказывать!
— Да, не хочу, потому что тема для меня неприятна! — не выдержал Виктор. — Юлька меня в юности доставала своей собачьей влюбленностью, все время просто глаза мозолила! И братья ее, когда до них дошло, что сестрица буквально на мне свихнулась, тоже решили, что я для Юленьки самая подходящая пара. И только мамаша их, тетя Шура, вечно на мозги отпрыскам капала, что я мальчик городской и для доченьки ну совершенно неподходящий. А мы все равно дружили, заметь, и в походы ходили всякие, и тому подобное… Вот такой котел был, и я про него совершенно не настроен вспоминать! Тем более что кончилось все скандалом, когда Юлька по вечной бабской дурости сделала вид, что какие-то таблетки выпила. На самом деле ничего она не пила, а просто решила таким нехитрым способом меня шантажировать. И добилась, естественно, результата совершенно противоположного. Вот она какая была в юности, если тебе интересно!
