Хорошо было уже то, что она перестала дрожать. Когда Сергей вышел за ней из подъезда, она чуть не бросилась прочь, увидев мужскую фигуру, и подошла только тогда, когда он сказал про Машу. Потом, когда она рассказывала, что случилось, Бабкина поразил контраст между ее относительно спокойным голосом и дергаными, судорожными жестами.
«Изнасиловали», — первое, что мелькнуло у Сергея в голове, как только он увидел ее перепачканный пуховик, спутавшиеся волосы и длинную царапину на лице. Видимо, та же мысль пришла в голову и его жене, потому что, разглядев Катю, она ахнула, бросилась раздевать ее и потащила в ванную, закрыв за собой дверь на защелку.
Однако по Машиному короткому отрицательному жесту, когда она вышла из ванной, Сергей понял, что его предположение было ошибочным. Он поставил чайник, поплотнее закрыл дверь в Костину комнату, чтобы голоса не разбудили мальчика, и сел в ожидании. Ждать ему пришлось недолго — жена привела умытую девушку в кухню и начала «хлопотать».
Бабкин уважительно наблюдал за ее «хлопотанием». Без лишних слов, восклицаний и расспросов она накапала Катерине настойки пустырника, принесла теплый плед, и девушка благодарно улыбнулась, закутываясь в него. «Точно, она ж замерзла, — подумал Сергей. — Я бы и не сообразил». Маша как ни в чем не бывало, доставала из холодильника какие-то кастрюльки, по очереди демонстрируя их содержимое Кате, как будто не было ничего особенного в том, чтобы малознакомая девушка прибежала к ним под окна в два часа ночи. В конце концов уговорила гостью на бутерброд с сыром и одобрительно глянула на мужа, увидев, что чайник уже вскипел.
На шум прибежала Антуанетта, вспрыгнула на диван и улеглась рядом с Катей, уткнувшись носом в плед. Катя обрадовалась, взяла собачку на руки, сбросила плед и так и сидела, наблюдая за действиями Маши, поглаживая терьера по спинке.
Теперь Сергей смог как следует рассмотреть девушку. Она была среднего роста, светлокожая, с вьющимися каштановыми волосами, глазами такого же красивого орехового оттенка и большим ртом. «Симпатяга. И красотка, должно быть, когда улыбается», — подумал Бабкин. Сейчас она не улыбалась, а глазищи на лице были испуганными, несмотря на то что Катя старательно загоняла страх вглубь. «Хорошо держится. Она в панике, но перед нами сохраняет лицо. Молодец».
Катя боялась смотреть на мужа Маши — ей казалось, что он уставился на нее неодобрительно и зло, как свойственно мужикам, разбуженным среди ночи непонятно зачем. Он сидел почему-то не на стуле, а на полу, на шкуре из магазина «Икея», прямо у стены, и все время молчал. Только пару раз они с Машей обменялись непонятными Кате короткими фразами — фразами для своих, почти никогда не ясными посторонним.
Поэтому Катя смотрела на хозяйку. На нее успокаивающе действовал мягкий Машин голос, и плавность ее движений, и даже то, какими ровными ломтями ложился сыр из-под ножа, приводило Катю в себя. Подумав о сыре, она тут же вспомнила про столовую, в которой его нарезали толстыми, как подошва, кусками, а вслед за столовой в голове всплыла мысль о документах и удостоверении для проходной.
— Сумка! — сглотнув, сказала она, прервав Машу на полуслове. — О господи. Этого еще не хватало!
— Что с сумкой? — хором спросили Маша и Сергей.
— Я ее потеряла. Оборонила в парке.
— Когда?
— Не знаю… наверное, час назад. Может быть, больше.
— Что вы делали в парке? — Бабкин решил, что девочка пришла в себя и теперь можно поинтересоваться, что случилось.
— Я убегала. Там были подростки. Гнались за мной. Упала. Выронила сумку.
— В какой части парка? — спросил Сергей, слегка огорошенный ее словами. «Я-то думал, ее муж из дома выгнал. А за ней, значит, кто-то гнался. Если не врет, конечно».
— Там… недалеко от входа. Скамейка. Дальше деревья. Между ними. — Катя вспомнила, как приглядывались преследователи к ее следам. — Следы. Много следов.
«Ой, как нехорошо ты рассказываешь-то, голубушка, — мысленно вздохнул Сергей, по опыту оперативной работы знавший, какими короткими рублеными фразами начинают изясняться некоторые жертвы или свидетели преступлений. — Разговорить бы тебя как следует, чтобы ты сложноподчиненные предложения вспомнила. Ладно, пусть Машка этим занимается».
— Маш, я в парк, — сказал он, поднимаясь. — Поищу сумку.
— Вы что! — Катя дернулась и вскочила так резко, что Антуанетта свалилась с ее коленей и возмущенно тявкнула. — Там они! Их шестеро! А может быть, и больше. Они же будут меня искать, а встретятся…
— А встретятся со мной, — кивнул Сергей и недобро ухмыльнулся.
Пружинистыми шагами прошел в прихожую, и оттуда раздалось негромкое ворчание в адрес Маши, которая опять что-то куда-то не туда засунула.
— Перчатки в выдвижном ящике, — спокойно сказала жена, затягивая в хвост пышные рыжие волосы и сразу становясь на пять лет моложе. — Телефон не забудь. Никого не убивай, пожалуйста.
Она прислушалась к повороту ключа в замке, неторопливо разлила чай по чашкам, подняла на Катю серьезные серые глаза и сказала:
— Рассказывай. Что случилось?
Артур стоял возле окна, напряженно глядя вниз.
— Не придет она, успокойся ты! — лениво сказала Седа, запахивая халат.
Диана Арутюновна покачала головой и хотела сделать дочери замечание, но сын опередил ее.
— Как не придет? — хмуро бросил Артур, не оборачиваясь. — Куда она денется? Я ей муж, ты не забыла?
Тихий смех Седы заставил его покраснеть и вцепиться в холодный подоконник.
— Муж, муж, — пробормотала она. — И куда же твоя красавица от мужа ночью ускакала, а? Думаешь, плачет где-нибудь в подъезде? Размечтался! У жеребца какого-нибудь давно в стойле стоит!
— Не смей! — Артур обернулся, и сестра отвела взгляд. — Сказал — вернется, значит, вернется.
Диана Арутюновна тяжело вздохнула: «Видит бог, хорошие дети, славные, любая мать такими гордилась бы. Чуть бы повзрослее были оба! Ох, тяжело…»
— Придет она, — веско проговорила заявила она, и Артур с Седой посмотрели на мать.
По просящему взгляду сына Диана Арутюновна поняла, что сам он вовсе не уверен в том, что Катя вернется, и ее охватила ярость на невестку, посмевшую причинить боль ее дорогому мальчику.
— Ты видела, как она удирала? — спросила Седа презрительно. — Как собачонка перепуганная!
— Вернется, — непоколебимым голосом повторила мать. — Поверьте мне, дети, я людей знаю. Она на крючке. Скажите мне, рыба сама крючок может вынуть, а? Если он глубоко сидит? Вот именно. Ложитесь спать. И ты, Артур, не стой у окна, иди. Спокойной ночи, мальчик мой.
Она ласково погладила сына по голове, с ненавистью подумала о Катерине: «Нет, не вытащить ей крючка, или я ничего в людях не понимаю!»
Диана Арутюровна Ашотян и в самом деле разбиралась в людях. Она только не просчитала, что, кроме рыбака, крючок из рыбы может вытащить кто-то другой.
— Значит, твой Артур занял деньги на операцию у каких-то криминальных личностей, потом не смог отдать долг, и из-за этого вы удрали в Москву, — повторила Маша, нахмурившись.
— Да.
— И ты бросила институт, наврала матери, подругам и стала работать здесь, в Москве, чтобы их обеспечивать. А твой муж и его мать с сестрой боятся выходить из дома, потому что у мафии длинные руки. В смысле их могут найти и убить.
— Да.
— А вечером ты нашла русалку, пропавшую из квартиры твоего соседа, которого убили не так давно. Ее, очевидно, украл и спрятал твой Артур.
Катя не стала повторять «да» и просто кивнула. В изложении Маши все звучало как-то… неправильно.
— Оставим пока в стороне русалку и убийство, — медленно проговорила Маша. — Но что за дикий винегрет у тебя в голове? Катя, милая, что ты делаешь со своей жизнью?
Катя недоуменно посмотрела на нее.
— Маша, как же вы не понимаете! Я обязана Артуру! До конца жизни!
— Ах, вот оно что! Понятно, понятно…
Маша встала, подошла к окну, из которого был виден краешек дома, откуда сбежала Катя.
— Второй раз с этим сталкиваюсь, — сказала она себе под нос. — Просто удивительно, до чего способно оно довести людей.
— С чем? С чем вы сталкиваетесь, Маша? И что способно довести?
Маша обернулась к ней, тряхнула рыжими волосами.
— С ложно понятым чувством долга. Второй раз за последний год я сталкиваюсь с тем, что ложно понятое чувство долга обрекает людей на совершение таких поступков, которые можно расценить только как медленное уничтожение своей жизни.
— Почему же «ложно понятое»? Разве вы не думаете, что я и в самом деле многое должна этой семье?
— Нет, конечно. Ты ничего им не должна.
— Почему?
— Потому что ты не можешь нести ответственность за поступки других людей. Если только ты сама не попросила их совершить такой поступок. Чем бы ни были продиктованы их действия — заботой о тебе, собственным эгоизмом или чем-то другим, — их выбор был сделан ими самими. Ты просила своего жениха занять денег на твою операцию?
