Так вот, он несколько раз намекнул, что ищет на Западе оптового покупателя на русские иконы и другие антикварные ценности, но чтобы этот покупатель мог, естественно, хорошо заплатить. И я разыскала Романа Нуса, тоже выходца из России, который тогда собственных больших денег не имел, но пользовался доверием серьезных гангстеров из Америки. Так все и началось. Барри удалось хорошо поставить дело, культурные ценности транспортировались не только им самим, но и другими участниками его группы. Я назвала ее „Фокстрот“, поскольку мне нравилось танцевать с Барри именно этот танец. Чуть позже он рассказал, что начинает ощущать в себе способность к каким-то замечательным, необычным действиям. К примеру, мог погнуть взглядом вилку, открыть замок без помощи ключа или даже рассказать о том, какая поломка у электроприбора, совершенно к нему не притрагиваясь.
Дела у них шли все лучше и лучше. Роман Нус сделался Ромуальдо Нуньесом и вошел в руководство влиятельной гангстерской организации. Я стала им больше не нужна, и тут выяснилось, что Барри ко мне совершенно безразличен. Потом началась перестройка, железный занавес пал, и они лишились той монополии, какую имели, занимаясь контрабандой антиквариата. Ведь раньше через них шло процентов восемьдесят незаконно вывозимого из страны. Как я понимаю, Ромуальдо в синдикате отвечает именно за эту статью дохода, от него потребовали действий, и он пришел в бешенство. И заставил действовать Дервиша и остальных.
Ты разгадал ребус с Дервишем и злым волшебником из далекой страны Маргиб. Но все же, думаю, не догадался о главном: что такое волшебная лампа и что случается с джином – рабом лампы, – когда владелец теряет к ней интерес.
Так и быть, помогу тебе. Волшебная лампа – это любовь, а раб, вернее рабыня лампы, – это я. Но по сравнению со сказкой в жизни все бывает наоборот. Не джин уничтожил Дервиша по желанию Аладдина, а Аладдин при непосредственной помощи джина.
Вот и все.
Прощай, мой Аладдин,
твоя Изабель Демонжо.
П.С. Насколько мне известно, Ромуальдо Нуньес со своими отборными головорезами сейчас находится в Польше, на так называемом „ранчо Пиянтковского“ – большом участке земли, который он приобрел через подставных лиц. Там же появился и Гуриели. Так что лучше вам исчезнуть из Германии, пока не поздно. Бороться с ними вам не под силу. Приписка Изабель и решила исход дела. Сам я в дальнейших событиях не принимал непосредственного участия, равно как и телохранители Лили. Боевые вертолеты генерала Горемыкина с закамуфлированными красными звездами буквально стерли с лица земли ранчо Пиянтковского. Потом в газетах еще писали, что там погибло около тридцати гангстеров, в том числе Нуньес и Гуриели. Не знаю, во что все это обошлось Лили, думаю, что недешево.»
Со смертью Гуриели у меня пропала последняя надежда выяснить что-либо о судьбе Саймона. Однако, когда я заехал на Паризэ штрассе за вещами, я обнаружил его там целым и невредимым. Он приветствовал меня радостным лаем. Сплошной «хэппи энд».
Вещи Джаича я завез в госпиталь. Ему было уже лучше, и меня пустили в палату. Он молча смотрел, как я выкладываю перед ним «Партагаз», жевательную резинку, скакалку.
– Снова ты спас меня, – с кислым видом заметил он.
– Да, – согласился я. – Ты у меня в неоплатном долгу.
Я подробно рассказал ему обо всем, что произошло после его ранения. Он перебил меня только однажды.
– Значит, все-таки Мариночка Косых, – сказал он, из чего можно было сделать вывод, что он пытался решить эту задачку до самой последней минуты.
Когда я закончил, мы немного помолчали.
– В принципе, это история о том, как «Фокстрот» угробил «голых пистолетов», а «Гвидон» угробил «Фокстрот», – добавил я.
– Рано, – произнес Джаич.
– Что, рано?
– Рано угробили «Фокстрот». Нужно было, чтобы сначала они перебили всех антикварщиков мира, наживающихся на русской культуре.
Видимо, об этом он тоже все время думал.
И под конец одно небольшое отступление. Я все время считал, что, в противоположность Троллю, терпеть не могу детективы и всевозможные расследования. Однако Тролль – в конечном итоге ведь тоже я, как утверждает Бобо. И я заметил, что в последнее время все лучше и лучше к нему отношусь.
Пришла беда, откуда не ждали
Я сидел в своем персональном кабинете на девятом этаже здания «Гвидона»[8] и бился над отчетом о первом расследовании нашего детективного бюро. Учитывая специфику ситуации, отчет имел форму романа. Вернее, должен был бы иметь. Я переделывал его бессчетное количество раз, а чувство удовлетворения все не наступало.
Оснастили меня основательно: реквизировали у руководителя нашего издательского отдела Васельцова один из компьютеров с текстовым процессором, который он до сих пор, очевидно, оплакивает, лазерный принтер фирмы «Хьюлет-Паккард», мелованную бумагу, а также снабдили кучей справочников и всевозможными картами Берлина. Пиши – не хочу. Думаю, не один маститый писатель бы позавидовал. А меня подобный уровень экипировки вгонял в тоску. Ведь в «Гвидоне» столь чуткое отношение предполагало соответствующую отдачу. У меня же, сколько ни пыжился, ничего путного не выходило.
В компьютере я отыскал любопытную игру с довольно-таки милым названием «Солитер» и уже не знал, чему больше уделять внимания: роману или «Солитеру». Не зря, видно, говорят: мол, человеку больше нравится заниматься тем, что у него лучше выходит. Играть в «Солитер» у меня явно получалось лучше.
Я находился как раз на грани установления нового впечатляющего рекорда, когда зазвонил телефон и спутал мне все карты. Одна из многочисленных секретарш Лили сообщила, что Лили Лидок желает меня видеть. Немедленно!
Щелкнув «мышкой», я переключился с «Солитера» на роман, и бросил унылый взгляд на обрывок текста. Э-хе-хе, пришлось отрывать зад от удобного кресла на колесиках, в котором я мог разъезжать по всему кабинету.
В прошлом Лили Лидок была моей одноклассницей. Чем и горжусь. Бьюсь об заклад, что далеко не у каждого отыщется одноклассница, управляющая столь могущественной финансовой империей, как «Гвидон». Хотя бы потому, что подобных финансовых империй в стране – раз, два, и обчелся.
Лили – ее подлинное имя. С Лидок – сложнее. В один прекрасный день ей отчего-то взбрело в голову назвать себя Лидой, затем это трансформировалось в Лидок, а уж потом, видимо, забыв, откуда ноги растут, соединили оба имени, и получилось то, что мы сейчас имеем.
Кстати, в этом нет ничего удивительного. Подобные вещи случались и ранее. Мою бабушку, к примеру, в семье называли бабулей. Посчитав, что это имя, чрезвычайно юный Миша Крайский, т. е. ваш покорный слуга, произвел на свет довольно любопытного кентавра – бабушка Бабуля. И что бы вы думали? Все без исключения родственники начали ее так называть…
В предбаннике не обнаружилось ни единой секретарши. Лишь Чарли, задрав ноги на журнальный столик, сидел в одном из кресел. Вообще-то, сидеть в этом кресле считалось привилегией Миксера. Но того пару недель назад посадили за злостное хулиганство – нанесение телесных повреждений некоему физическому лицу, имевшему неосторожность бросить на улице не очень лестную реплику в адрес Лили. Телесные повреждения были из разряда тех, которые принято называть тяжкими (собственно, он сделал из парня – наглого, между прочим, типа – то, что миксер обычно делает со сливками), и ему присудили три года тюрьмы, однако никто в «Гвидоне» не сомневался, что через месяц-полтора Миксер уже выйдет на свободу.
Чарли перелистывал порнографический журнал, и мы успели обсудить пару совершенно потрясающих кисок, прежде чем в селекторе не послышалось деликатное покашливание Лили:
– Крайский, ты всегда был бабником самого примитивного толка.
Мы с Чарли окаменели.
– Я даже вспомнила, что в школе тебя называли Похотливым Колобком. Но я плачу тебе деньги отнюдь не за сальные репризы. Сейчас же зайди ко мне.
Чарли прыснул со смеху.
– Похотливый Колобок… – борясь с очередным приступом веселья, выдавил он из себя. Журнал с его колен свалился на пол. – Похотливый Колобок…
– Чарли, заткнись, – проговорила Лили.
Чарли поднял журнал, посмотрел на меня и выразительно ткнул пальцем в направлении кабинета. Затем вновь поперхнулся смехом:
– Похотливый Колобок…
Я зашел к Лили. Все три секретарши оказались тут. Они стояли навытяжку с красными физиономиями и возмущенно взирали на меня. Из селектора раздавались завывания Чарли:
– Похотливый Колобок…
– Свободны, – бросила Лили секретаршам и вырубила селектор.
Мы остались одни. Я присел напротив патронши и угрюмо уставился на свои ботинки.
– Ну, как продвигается роман? – поинтересовалась она.
– Помаленьку. – Внутренне, я весь сжался.
– У тебя осталось три дня, так что пошевеливайся.
