— Вот и хорошо, что у вас нет таких денег. Евгения Петровна, как в немой сцене, недоумевающе смотрела на него. Когда он стал подниматься со скамейки, схватила за рукав. Испуганно, умоляюще заторопилась:
— Подождите… Подождите… Я дам мужу телеграмму. Он срочно продаст машину, продаст все, что можно, и я заплачу вам. Помогите спасти Игорька! Умоляю вас, подождите хотя бы сутки…
Антон посмотрел на часы, усмехнулся:
— К сожалению, электричка уходит через пятнадцать минут.
Осторожно отстранив Евгению Петровну, он подчеркнуто учтиво поклонился и, размахивая потертым своим портфелем, зашагал к вокзалу.
— Подождите! — с отчаянием крикнула Евгения Петровна.
Антон не оглянулся.
Этот день, как обычно, Степан Степанович начал с ознакомления со сводкой происшествий. Ничего существенного за ночь не случилось, и Стуков, поговорив с дежурным по уголовному розыску об установившейся хорошей погоде и прочих житейских мелочах, направился в оперативно-технический отдел, куда накануне передал школьную тетрадку внука Веры Павловны — соседки Игоря Айрапетова — с целью сличения почерка, которым был заполнен бюллетень, связанный с криминальным абортом. Сотрудник, проводящий экспертизу, заверил, что к средине дня даст заключение.
Стуков не стал ему мешать преждевременными вопросами. Придя в свой кабинет, он первым делом достал из кармана пиджака пачку сигарет и закурил. Закашлявшись, подумал, что пора бы бросить курить, но не так-то легко будет избавиться от многолетней привычки — начинать рабочий день с сигареты. Поднявшись из-за стола, подошел к окну и открыл форточку. Устремившийся наружу поток воздуха потянул из кабинета сизые струйки табачного дыма. С улицы донесся привычный шум движущихся автомобилей, весело чирикали какие-то пташки, радующиеся приятной прохладе солнечного утра.
Зазвонил телефон. Степан Степанович неторопливо снял трубку и, не садясь за стол, ответил:
— Уголовный розыск. Стуков слушает.
— Привет старому чекисту, — раздался в трубке добродушный голос. — Не узнаешь?
— Михаил Максимович?.. — на всякий случай уточнил Стуков, признав по голосу известного в городе профессора медицины, с которым давно был дружен.
— Хорошо ли живется, милейший Степан Степанович?
— Слава богу, ничего, как говаривали в старину.
— Здоровье как?
— Скрипим помаленьку.
— У меня необычная просьба. Знаешь, какая?
— Скажешь, буду знать.
— Хотел сегодня, вот прямо сейчас, к тебе заехать, но времени свободного, будто назло… ни минуты! — голос в трубке вздохнул. — Один из моих знакомых попал в неприятную историю. Надо ему помочь…
— Скорая помощь — это по твоей, медицинской, части, — пошутил Стуков.
Профессор кашлянул, вроде бы замялся, словно раздумывал, как лучше начать изложение существа дела. Наконец заговорил:
— Понимаешь… Не хочу ручаться головой и давать легкомысленных заверений, но самым серьезным и убедительным образом прошу тебя помочь. Насколько мне известно, ты в курсе дела врача Айрапетова. Так вот, смею сообщить, что являюсь руководителем его научной работы и довольно хорошо знаю Игоря Владимировича не только как талантливого врача, но и как очень порядочного человека. Ради нашего с тобою многолетнего знакомства прошу поверить, что даю такую характеристику, не вступая в сделку со своей совестью.
— Вполне верю, Михаил Максимович. Что, Айрапетов жалуется на несправедливые действия уголовного розыска?
— Напротив, о вашей работе он самого высокого мнения.
— В чем же дело?
— Понимаешь, он рассказал мне о неприятности, в которую попал по воле нелепого случая.
— Ты на сто процентов уверен, что это именно нелепая случайность?
— Пусть не на все сто, но на девяносто девять!
— Иногда один процент бывает решающим.
— Согласен. Только в данном случае… Словом, Айрапетов не тот человек, чтобы сознательно связаться с преступниками. Помоги, пожалуйста, ему выпутаться из грязной истории. Надо спасти талантливого врача. Ведь вся следственная и судебная волокита может так сильно травмировать Игоря Владимировича, что он на какое-то время бросит научную работу.
— Каким же образом, любезный Михаил Максимович, можно помочь Айрапетову, если он, допустим, виновен в совершении преступления и должен по закону нести ответственность?
Профессор опять кашлянул, замялся.
— Я не допускаю мысли, что Игорь Владимирович виновен настолько, чтобы ему пришлось отвечать перед судом, и прошу не о том, чтобы обойти требования закона, а о том, чтобы ты самым тщательным образом разобрался в случившемся и помог доказать невиновность. Айрапетов хорошо разбирается в медицине, но не знает уголовных параграфов или статей, как они там у вас называются… По причине этого незнания может запутаться в дебрях уголовно-процессуальных положений.
— Перед тем, как передать собранные материалы в следственное отделение, каждый сотрудник уголовного розыска делает все возможное, чтобы двусмысленностей в этих материалах не было. Я — не исключение.
— Спасибо, Степан Степанович. Постараюсь все-таки сегодня к тебе приехать и побеседовать об этом деле поподробней.
— Пожалуйста, Михаил Максимович.
Стуков положил трубку и, нахмурившись, прикурил погасшую сигарету. Подобные разговоры он всегда принимал с неприязнью, каждый раз поражаясь той необъяснимой находчивости, с какой не в меру ловкие и пронырливые люди, попав в неприглядные истории, находят самые невероятные пути и знакомства, чтобы «повлиять» на сотрудника уголовного розыска, ведущего расследование. Как раз это, считал он, было и в сегодняшнем разговоре с профессором. Правда, Михаил Максимович, человек умный и порядочный, был далек от мысли предлагать сделку с совестью, но его просьба — помочь разобраться Айрапетову «в дебрях уголовно-процессуальных положений» — больно задела Степана Степановича. Создавалось впечатление, будто без этого влиятельного звонка старый сотрудник уголовного розыска мог спустя рукава отнестись к судьбе Айрапетова.
Несколько раз кряду затянувшись сигаретой, Стуков сел за стол и достал папку с текущими делами. Однако сосредоточиться за работой он не успел. В дверь решительно постучали, и в кабинет вошла взволнованная, модно одетая, дама. Едва взглянув на нее, Степан Степанович — со слов Бирюкова — узнал Евгению Петровну Айрапетову. Предчувствуя неприятный разговор, сухо предложил ей сесть. Стараясь не выказать своего раздраженного состояния, достал новую сигарету. Евгения Петровна устало опустилась на стул, бережно поставила к себе на колени черный внушительный портфель и, отрекомендовавшись, возбужденно заговорила:
— У меня к вам очень серьезное дело. Мой сын попал в нелепую катастрофу, и я, как мать, прошу выручить его из беды. Уверяю, Игорек ни в чем не виновен. Его запутали авантюристы. Он очень верит людям, он почти ребенок в понимании человеческих отношений…
— Простите, — осторожно перебил Степан Степанович. — Сколько лет вашему ребенку?
— Игорьку? Тридцать… — Евгения Петровна словно поперхнулась и тут же заволновалась пуще прежнего: — Да разве в возрасте дело! Игорек рос среди порядочных людей и в тридцать лет остался доверчивым, словно ребенок. Боже! У него защита диссертации на носу, и вдруг такое горе свалилось. Не представляю, что делать?.. Что делать?..
— Я знаком с вашим сыном и, мягко говоря, с его горем.
— Почему, «мягко говоря»? — насторожилась Евгения Петровна.
— Потому что Игорь Владимирович не производит впечатление недоросля. Это красивый, обаятельный, умный и очень сообразительный мужчина.
— Боже! Какой он мужчина! — Евгения Петровна страдальчески поморщилась. — Он даже женат не был ни разу, хотя другие в его возрасте…
Степан Степанович усмехнулся:
— Разве, чтобы стать мужчиной, непременно надо жениться?
— Вы неправильно меня поняли. Для матери ребенок даже в преклонном возрасте остается ребенком. Скажете, не так?
— Так, — Стуков наклонил голову, — с той лишь поправкой, что с достижением совершеннолетия «ребенок» уже начинает нести ответственность за свои поступки без участия матери.
Айрапетова растерянно уставилась на Степана Степановича, торопливо достала из портфеля носовой платок и вытерла внезапно появившиеся слезы. Какое-то время она помолчала, затем жалобно всхлипнула и тихо обронила:
— Если бы вы знали, какая сейчас творится буря в душе Игоря. У него уже нет сил бороться…
— Если он ни в чем не виновен, нет оснований волноваться…
— Но покой Игоря надо беречь! Мой сын — талантливый врач!
— Талантливости Игоря Владимировича, как врача, никто не отнимает.
