которую ты тянул столько, сколько мог. Но ты должен быть счастлив… — он погрустнел ещё больше. — Я не хочу, чтобы ты уходил… — становилось всё труднее говорить. — Но я не могу просить тебя остаться… Казалось, всё прояснилось в моей жизни. А потом запуталось ещё больше. И я не могу просить тебя продолжать тянуть нас. Наши отношения. Я просто хочу, чтобы ты был счастлив… — силы совсем покинули меня. Я услышала, как медсестра позвала Макса. Он взял меня за руку и наклонился к моему уху.
— Мне пора. Я люблю тебя, — прошептал он. А потом он ушёл.
Я постаралась сосредоточиться на Олеге. Столько всего нужно было обдумать, и решить, что делать дальше. Но сил совсем не осталось и я провалилась в сон.
*** Повествование от лица Ангелины ***
Ночь была тяжёлой. Из-за болей и из-за снов. Преимущественно, снился Олег. Проснулась я, не в лучшем состоянии.
Меня, почти сразу, перевели в хирургию. Палата была на двоих, но я была одна. Я всё думала: скорее бы пришёл Андрей. И, к моей радости, он пришёл ещё до обеда.
— Привет, — поздоровался он, тихонько входя в палату.
— Привет, — я приподнялась насколько смогла, и повернулась к нему. Попыталась разобрать по его лицу положение дел Олега, но лицо Андрея не выражало никакого беспокойства. Даже не знаю, хорошо это или плохо?
— Как ты? — он подошёл и остановился у моей кровати.
— Всё нормально. Ты говорил с Олегом?
— Да, — я снова не разобрала по его лицу ничего, и задавать следующий вопрос было очень страшно:
— Что с ним? — Андрей медлил с ответом, что пугало ещё больше.
— У него диссоциативное расстройство идентичности.
— Что это?
— Это ещё называют расщеплением личности, — это ровным счётом ничего не проясняло.
— Звучит ужасно… — мне стало очень страшно.
— Это, когда в одном человеке присутствует несколько личностей.
— Как этот Созон?
— Да. Я пока говорил с ним, и с Олегом. Немного. И знаю о ещё, по крайней мере, двух личностях… — мне хотелось рыдать.
— Почему он таким стал? — мой голос слезливо дрогнул.
— Вообще, это расстройство возникает у людей, которые в детстве пережили какую-то травму. В детском возрасте личность ребёнка ещё не целиком сформирована. И… — он замолчал, то ли давая мне время осмыслить уже сказанное им, либо подготавливал к чему-то ещё более страшному. Я не поняла.
— И что? — спросила я.
— На фоне травматического события происходит фрагментация идентичности, — я смотрела на него не понимая. — Было что-то в семье, что могло травмировать его настолько, что он предпочёл забыть это событие, и разделить свою личность на до и после?
— Например что? — я даже не представляла, о чём он говорит.
— Чаще всего, это какое-то насилие — психологическое или физическое…
— Не было у нас ничего такого! Мы были счастливой семьёй! — мои нервы стали совсем сдавать и я почувствовала, что подступают слёзы.
— Это могла быть чья-то смерть. Сильный испуг. Страх предстоящей смерти…
— Не было ничего такого! — я начинала злиться, хотя, осознавала, что Андрей пытается помочь, выяснить причину того, что происходит с Олегом.
— Ты просто этого не помнишь… — мы с Андреем повернулись на голос Алексея. — Простите. Не собирался подслушивать. Пришёл навестить тебя, — он подошёл к нам. И, чуть помедлив, словно сомневаясь, протянул мне, на раскрытой ладони, маленькую фигурку оригами, в виде котёнка с милой мордочкой. Он делал оригами, когда мы были детьми. У меня в памяти всплыло воспоминание, как я просила его: «Лёша, сделай ещё. Ну, сделай…», а он улыбался мне, и делал. Столько, сколько я просила. Никогда не отказывал. У меня стало так тепло в груди. Я наконец протянула руку и взяла котёнка, а потом посмотрела на Лёшу.
— Спасибо, — прошептала я. Хотела сказать нормальным голосом, но получился шёпот. Он улыбнулся мне в ответ.
— Не за что, — ласково сказал он. Мы смотрели друг на друга, а Андрей за происходящим наблюдал, как истинный профессионал: молча, не прерывая. Вообще, будто отсутствуя. Но разговор мы с ним не закончили, причину, почему Олег стал таким, каков есть, не нашли. Нужно было возвращаться к суровой реальности. Я была очень благодарна Лёше, что он отвлёк меня, пусть и ненадолго, от негативных чувств, которые вызывал этот разговор. Я улыбнулась ему, поставила котёнка на тумбочку, а потом с осторожностью сказала:
— Тебе нельзя слышать этот разговор… — я старалась не обидеть его, после того, как он поддержал меня. Всматривалась в его лицо, чтобы понять его реакцию на мои слова.
— Я снят с расследования сегодня утром, — спокойно сказал он. Я очень удивилась этому.
— Но почему?
— Я сам попросил об этом… — он так посмотрел на меня, что я поняла: он обо всём догадался, ещё не зная всего.
— Так о чём она не помнит? — вернул нас Андрей к изначальной теме разговора.
*** Повествование от лица Алексея ***
После больницы я поехал в управление. Предстояло много дел. Разобраться: где маньяк; что на складе делал Олег; почему он жив, а мы об этом узнаём только сейчас… Ещё объясняться перед руководством, как вышло, что СОБР подстрелил Ангелину…
Узнал, что Олега забрали в психиатрическое отделение. Его пытались допросить, но ничего не вышло. Потом вмешался Андрей. Он его и забрал.
С мест преступления всё изъяли. Я просмотрел то, что там нашли, и уже отработали. Нож, с отпечатками Олега, которые совпадали с отпечатками маньяка. В машине нашли телефон Ангелины. В багажнике было ещё несколько ножей, с отпечатками Олега. Некоторые в крови. Образцы крови отправили на анализы. Картина получалась плохая.
Приехал домой глубокой ночью, думал поспать. Но вместо этого, сначала думал об Ангелине, а потом об Олеге. Разговор с Андреем; то, что Олега забрали в психиатрию; улики, которые говорили о том, во что верилось с трудом. Но зато, это объясняло поведение Ангелины. Её нежелание говорить со мной, но говорить с Андреем… Не хотелось в это верить, но выходило, что мой лучший друг совершил что-то страшное и, вероятно, психически нездоров.
Остаток ночи прошёл в мыслях: как лучше поступить? Утром написал рапорт о ранении Ангелины, и уведомил руководство, что не могу вести это дело. И поехал к Ангелу в больницу.
Пока толкался в пробках, взял из дела почти чистый лист бумаги, и сделал котёнка. Как-то бессознательно это получилось. И мордочку даже нарисовал. Я помнил, что в детстве Ангелине нравились оригами, которые я делал. Не был уверен, что ей до сих пор это нравится, но всё равно сделал.
