Девушка вернулась к машине и попросила таксиста подъехать вплотную к потертым каменным ступеням, ведущим в тень крытого крыльца. Она только сейчас подумала о том, что дом этот, видимо, очень старый и эти ступеньки стерты ногами многих поколений. Тем более странно было увидеть у дверей электрический звонок.
— Позвольте, мисс, я позвоню, — сказал шофер, и, словно в ответ на его слова, дверь открылась. За нею стояла пожилая женщина в черном платье. За ее спиной горел свет — этот мрачный дом по крайней мере освещался электрическим светом. Седые волосы женщины, подсвеченные сзади, были похожи на нимб. Рассмотрев Кандиду и шофера, она произнесла глубоким грудным голосом с чуть заметным иностранным акцентом:
— Входите. Он отнесет чемоданы — у меня для него есть полкроны. Леди ждут вас в гостиной. Я вам покажу, куда идти. Сюда — через холл — первая дверь. Идите, а я присмотрю здесь.
Кандида прошла через холл, увешанный гобеленами. от которых довольно сильно пахло плесенью. Большая часть изображенных на них сценок не была видна из-за царившего здесь полумрака и многолетнего слоя грязи. Рассмотрев на одном из гобеленов жуткое изображение меча и отрубленной головы, девушка решила, что это, пожалуй и к лучшему, что ничего не видно… Она открыла указанную дверь.
За дверью находилась черная лакированная ширма, из-за которой струился свет. Обойдя ширму, девушка наконец оказалась в гостиной с тремя хрустальными люстрами.
Свечи, для которых они были предназначены, заменили электрическими лампочками, но эффект все равно был потрясающим. Яркое сияние разливалось по белым с позолотой стенным панелям и по потолку, усеянному золотыми звездами. Пол комнаты был скрыт белым ковром, на окнах — белые расшитые золотом бархатные шторы, стулья и диван были обиты рубчатым плисом цвета слоновой кости.
Вдоль стен были симметрично расставлены позолоченные шкафчики и мраморные столики с резными позолоченными ножками.
Когда Кандида, ослепленная всем этим сверкающим великолепием, застыла на пороге, обе госпожи Беневент, сидевшие на маленьких золоченых стульях перед очагом, поднялись ей навстречу.
На бело-золотом фоне гостиной они казались очень маленькими и темными в своих платьях из черной тафты, с пышными юбками и тугими, плотно облегающими лифами. Платья были совершенно одинаковые, равно как и воротнички из старого кружева, заколотые бриллиантовыми звездами. Вначале Кандида заметила лишь одинаковый фасон, но не только платья были похожи — необыкновенное сходство было и в фигуре, и в лицах старых леди. Обе дамы были миниатюрны и стройны, имели мелкие черты лица, четкие выгнутые дугой брови, черные глаза и, что особенно поразительно — ни единой седой прядки в волосах. Эти женщины были сестрами ее бабушки, но их маленькие, гордо поднятые головки украшали кокетливые, изысканные прически, их искусно уложенные волосы были блестящими и совершенно черными, словно вороново крыло, хотя седина была бы милосерднее к этим сморщенным личикам и желтоватой коже.
Они не сделали ни шагу навстречу, так и стояли замерев у вычурного камина. Кандида почувствовала, что угодила на поистине королевскую аудиенцию и едва не сделала реверанс — он был наиболее уместен в подобной обстановке.
Но все обошлось лишь легким рукопожатием, затем ее дважды клюнули в щеку сухими губами. Каждая из дам произнесла «Как поживаете?», и на этом церемония была закончена.
Ненадолго — пока они ее рассматривали — в комнате воцарилась тишина. Зеркало в золоченой раме, висевшее над камином, отражало застывшие фигуры: Кандида в сером пальто, с яркими каштановыми волосами, выбившимися из-под серого же берета, и с румянцем на щеках — в комнате было жарко и к тому же все вокруг выглядело так непривычно, а она вообще легко краснела, — и напротив маленькие леди в черном, застывшие словно пара марионеток, ожидающих, когда их вернут к жизни невидимые нити. Но вот осмотр был завершен, и невидимый кукольник потянул за нити. Та, что справа, произнесла:
— Я — Оливия Беневент, а это — моя сестра Кара. Вы — Кандида Сейл. Вы совсем не похожи на Беневентов. Жаль.
Голос ее был резким, тон официальным, никакой попытки смягчить сказанное — просто констатация досадного факта. Мисс Кара вторила своей сестре, словно эхо, но в ее словах прозвучал оттенок сожаления:
— Очень жаль.
Теперь, когда они находились так близко, Кандида рассмотрела, что Кара выглядит более блеклым подобием сестры — копией, причем плохого качества, которая уже слегка расплылась по краям.
Кандиде хотелось спросить «Почему?», но она вовремя сдержалась, решив, что лучше этого не делать. Она вовсе не сожалела о том, что не была сухопарой и черной, как ворона, но воспитание не позволяло ей выдать свои чувства. Поэтому Кандида улыбнулась и уклончиво сказала:
— Барбара говорила, что я похожа на отца.
Сестры Беневент скорбно покачали головой и в один голос пробормотали:
— Он, должно быть, пошел в Сейлов. Очень жаль.
Мисс Оливия вернулась к камину и нажала кнопку звонка.
— Сейчас вам лучше всего отправиться в вашу комнату, Анна вас проводит. Чай будет подан сразу же, как только вы будете готовы.
Анна оказалась той женщиной, которая открыла входную дверь. Теперь она, болтая и смеясь, появилась в дверях гостиной.
— Ну и нахал этот шофер. Вы знаете, что он мне говорил? «Иностранка, да?» — так и сказал. Какая наглость!
«Британская подданная, — ответила я. — И это не повод дерзить мне. Я живу в Англии дольше, чем вы, молодой человек, и могу сказать это кому угодно! Я живу здесь уже пятьдесят лет, куда дольше, чем вы!» А он присвистнул и сказал: «Ну, вы меня совсем смутили!»
Мисс Оливия, стоявшая на белом коврике у камина, топнула ногой.
— Довольно, Анна. Отведите мисс Кандиду в ее комнату. Вы слишком много болтаете.
Анна пожала плечами.
— Не разговаривают только немые.
— И вели Джозефу подавать чай.
Кандида следом за Анной вышла в холл. Слева вверх уходила лестница, площадка которой соединялась коридором с другим крылом дома. Пока они поднимались, Анна болтала не переставая.
— Из всех домов на свете этот — самый неудобный.
Нужно постоянно смотреть под ноги. Смотрите, здесь две ступеньки вверх, а скоро снова придется спускаться на две ступеньки вниз. Тот, кто его строил, наверно, мечтал, чтобы люди сломали себе шею на этих ступеньках. Теперь мы повернем за угол и поднимемся еще на четыре ступеньки. Здесь, справа, ванная. А напротив — ваша комната.
Комната была очень странной формы. С одной стороны от камина был альков, до самого потолка забитый книгами. Возможно, именно это делало комнату такой темной, а возможно она все равно была бы темной из-за низкого потолка, который пересекала массивная балка, да еще темно-бордовые портьеры и покрывало на кровати и ковер, рисунок которого был абсолютно неразличим. Стены были, как Кандида догадалась позже, оклеены Моррисовскимиnote 2 обоями. На первый взгляд они казались однотонно-мрачными, но при свете дня ей удалось рассмотреть на оливковом фоне узор из весенних цветов. Кандида обрадовалась, заметив, что в узком викторианском камине установлен маленький электрический обогреватель. Анна показала, как он включается.
— Включайте, когда душе угодно. Слава богу, теперь с этим никаких проблем. Десять лет я прожила при парафиновых лампах. Большое спасибо, но мне и без них хватит всяких хлопот. Он быстро нагревается — не замерзнете.
Его принесли специально для вас. Комната непрогретая, здесь уже три года никто не спал, но с этим маленьким камином вам не будет холодно.
Кандида перевела взгляд с камина на альков.
— Сколько книг! А чья это была комната?
Внезапно Анна притихла, так резко, что Кандида сразу это заметила. Что-то заставило ее повторить вопрос:
— Вы сказали, что три года в этой комнате никто не жил. А кому она принадлежала прежде?
Анна — ее волосы казались совсем белыми из-за оливковой кожи и черных глаз — молча смотрела на гостью. Смущенно отведя взгляд, она сказала:
— Мистеру Алану Томпсону. Он уехал три года тому назад.
— А кто это?
— Он был секретарем у хозяек. Уж так они его любили да баловали, а он оказался неблагодарным… очень их огорчил. Лучше вам вообще не поминать о нем — точно его тут и не было.
— Что он сделал?
— Он сбежал. Забрал разные вещи… драгоценности… деньги. Забрал их и сбежал. Можно сказать, плюнул в душу. Хозяйки долго болели. Они уехали и долго путешествовали. Дом был закрыт. Они никогда не говорят о нем, и мы не должны говорить. Но вы член семьи — может быть, вам лучше все знать. А теперь они снова счастливые. Мистер Дерек сделал их счастливыми — он молодой и он веселый. Они больше не думают об Алане Томпсоне.
И мы не должны. Я слишком много болтаю — они всегда так говорят. Смотрите, вот звонок. Если вам что-нибудь будет нужно, вы позвоните, и Нелла придет. Племянница моя, внучатая — совсем как вы для мисс Оливии и мисс Кары. Но родилась она в Англии — совсем не говорит по-итальянски. Так-то. Она говорит как любая девчонка из Лондона и дерзкая, никакого сладу. Такая, как все сейчас: работать прислугой ей не по нраву, видите ли, она слишком хороша для этого. Сюда приехала только потому, что я велела — у меня есть кое-какие деньги, и она, само собой, не хочет, чтобы я оставила их внучке моего брата, которая живет в Италии. Ну и платят здесь очень хорошо. Дружок ее, вроде как жених, тоже уговаривал, чтобы она сюда приехала. «Сама знаешь, сколько все теперь стоит, — сказал он. — Ну и прикинь, сколько ты сможешь сэкономить: каждую неделю будешь получать хорошие деньги — ни пенса не придется тратить! Мы сможем купить мебель в прихожую». А Нелла покачала головой и сказала, что она сама решит, как ей тратить ее деньги:
