— Но, знаете, поза у неё была какая-то другая. Кажется, она сидела, прислонившись к стволу. Упала, когда я на неё налетел. Не понимаю, как у меня сердце не лопнуло. Под руками что-то ледяное, скользкое и — представляете — подвижное. В первый момент мне даже показалось, что она живая. Запах странный, сладкий. Конфеты или жвачка, что-то в этом роде. — Парень сморщился и посмотрел на свои ладони.
— Масло, — подсказала его подруга. — Косметическое масло. У тебя до сих пор руки пахнут, и на свитере жирные пятна.
Девушка подошла незаметно и встала рядом. Она почти успокоилась, только дрожала от холода.
— Почему вы так думаете? — спросил Соловьёв.
— Тут думать нечего. — Девушка закурила. — Это очевидно. Маньяк, он и есть маньяк. Они всегда сочиняют что-нибудь оригинальное. Для них убийство это перформанс. Творческий акт. Произведение искусства, блин. А что, у вас есть другие версии?
Соловьёв молча пожал плечами, перепрыгнул канаву, поднырнул под ленту ограждения. Свидетели остались стоять на обочине.
— Вот хрен они его поймают. Кстати, сейчас полнолуние. На маньяков луна действует очень сильно.
— А ты откуда знаешь?
— Книжки читаю.
Соловьёв оглянулся. Свидетели стояли, обнявшись, и смотрели, как выплывает из-за тучи бледный, идеально круглый лунный диск.
— Здесь все кусты и ветки поломаны, — тихо заметил эксперт, — как будто ураган прошёл.
Фонарный луч медленно полз по кругу.
— В такой темноте бесполезно, — сказал старший лейтенант Антон Горбунов, — надо ждать рассвета.
Соловьёв ничего не ответил. Луч упёрся в тонкий ствол молодой берёзы. Дерево покосилось, как будто его правда трепал ураган, пытаясь вырвать из земли с корнем. Соловьёв вернулся к телу.
Сладкий запах ударил в ноздри. Действительно, похоже на карамель или жвачку. Надо было вылить всю бутылку, чтобы так пахло. Пустая пластиковая бутылка валялась тут же. На этикетке улыбался младенец, завёрнутый в розовое полотенце. «Беби дрим». Масло после купания. Пятьсот миллилитров. Такие продаются во всех аптеках. Соловьёв заметил, что крышка на месте, завинчена, и подумал, что отпечатки скорее всего стёрты. Убийца аккуратист.
Луч скользнул по руке с ярко накрашенными короткими ногтями.
— Училась, — пробормотал Соловьёв, — наверное, хорошо училась.
— Почему вы так думаете? — удивился эксперт.
— Характерное утолщение на верхней фаланге среднего пальца. Такая мозоль бывает у тех, кто много пишет от руки.
«Вот тебе и первое различие, — подумал Соловьёв, — у тех троих подростков пальчики были ровные, без всяких утолщений. Им не приходилось писать от руки. Они нигде не учились, иначе их бы обязательно кто-нибудь опознал».
— Стоп, а это что тут у нас? — Соловьёв осторожно отогнул пучок сухой прошлогодней травы.
«А вот и второе различие. Впрочем, это может оказаться случайностью. Не стоит пока делать никаких выводов».
— О боже, — выдохнул эксперт и подцепил пинцетом голубую прозрачную соску-пустышку.
На секунду все замолчали. Стало тихо, и от тишины как-то особенно холодно. Руки в резиновых перчатках заледенели. Соловьёву показалось, что где-то далеко щебечет одинокая птица. Не могло быть никаких птиц, кроме ворон, сейчас в этом лесу, в начале апреля, в заморозки. Однако щебет не умолкал. Дмитрий Владимирович медленно пошёл на звук, прощупывая фонарным лучом каждый сантиметр.
Звонил мобильный телефон. Он валялся под деревом, симпатичный, ярко-розовый, с брелком — золотой туфелькой.
«Третье различие. Но всё-таки почерк поразительно похож. Неужели опять он?»
Соловьёв осторожно поднял телефон, нажал кнопку.
— Алло! Женя! Где ты? Алло! Что молчишь? Женя, доченька…
Хриплый женский голос шарахнул Соловьёву в ухо из маленькой трубки, как пулемётная очередь. Телефон пискнул и замолчал. Батарейка села.
* * *
Странник вернулся из царства света, где всё ясно, в реальность, в вечную ночь, где ни черта не разберёшь. Ему не хотелось возвращаться, но его выкинула наружу неведомая мощная волна, с которой не поспоришь. В царстве света он был спокойным и сильным. Он выполнил святую миссию. Спас ангела. Что же теперь?
Он смутно помнил, как мотался по ночному городу, каким образом попал сюда, где оставил машину. Он огляделся и увидел все словно в первый раз. Ночь. Центр Москвы. Река. Мост. Тёмные громады домов. Маслянистые разводы фонарного света, багровые, синие, жёлтые отблески рекламы.
Пусто и страшно в этом городе, переполненном жизнью, копошением плоти, под землёй, над землёй, в глубинах метрополитена, на верхних этажах высотных зданий. Наркотики, проституция, тупая борьба за существование, деловитое утоление грязных страстей. Торжество зла, запечатлённое миллионами телеэкранов, компьютерных мониторов, газетных страниц.
Конец света уже наступил, но никто этого не заметил, потому что некому замечать. Мир населён гоминидами, мутантами, демонами в человеческом обличий. По сути, это животные, обезьяны. Но выглядят как люди. Разница в том, что у человека есть душа, а у обезьяны нет. Гоминид — плотоядная гадина, коварная, агрессивная, готовая на все ради лишнего куска мяса. Но если бы они питались только мясом! Нет. Им этого мало. Как всякое исчадье ада, они пожирают души.
Миф о животном происхождении человека связан именно с гоминидами. Корни у них и гомо сапиенс совершенно разные. Человекоподобные существа — творение дьявола. Плагиат. Они появились одновременно с людьми, как дьявольская альтернатива человеку разумному и духовному.
Самцы и самки гоминидов присутствуют во всех цивилизациях, на всех широтах Земного шара. Два миллиона лет они разлагают, развращают людей, делают их мутантами, замещая чистую человеческую природу своей, звериной, на генетическом уровне. Вся мировая история и мифология — вопль о помощи, обращённый в пустоту. Оборотни, вампиры, живые мертвецы — не фантазии. Это гоминиды.
Высокий плотный мужчина в тёмной куртке стоял на Крымском мосту, перегнувшись через перила, смотрел, как летит в воду пепел его сигареты, и вода была точно такая, как пепел, тусклая, серая. После долгой оттепели ударил мороз, но река ещё не успела покрыться коркой льда.
Он стоял давно, время для него остановилось. Он примёрз к чугунной ограде. Не то чтобы ему хотелось сигануть вниз, но он чувствовал, до чего легко это сейчас, и даже видел себя, уже начавшего смертельную акробатику.
Руки ухватились за перила, правая нога задралась в поисках опоры. Со стороны в эти несколько мгновений он, вероятно, будет похож на пожилого жилистого кобеля, который поднял лапу, чтобы помочиться. Совсем небольшое усилие — и тело перевалится через ограждение, полетит вниз. Вода взорвётся брызгами и проглотит добычу очень быстро. Он сразу пойдёт ко дну. Холодно. На нём много одежды. Он не умеет плавать.
* * *
Сигарета догорела до фильтра. Он кинул окурок в реку, перегнулся ещё ниже, наблюдая, как медленно гаснет в чёрной пропасти алый огонёк. Он стоял на цыпочках. Ноги почти повисли в воздухе. Живот больно вжался в чугунную перекладину. Он смотрел на воду, не отрываясь, и вода смотрела на него, хищная чернота заглядывала прямо в душу и шептала: ну, что же ты? Не бойся! Утонуть легко, совсем не больно, всё равно как уснуть. Ангельские голоса услышишь, и будет хорошо, сладко.
— Я такая разделась, блин, примерить же надо. И это, короче, он, такой, шторку приоткрыл, вылупился и грит, типа: «Ой, блин, извини, я думал, здесь свободно!» Врёт, как срет! Я знаю, он нарочно подсматривал! Короче, как зайдёт какая-нибудь девчонка в примерочную, он обязательно, блин, лезет, типа ошибся! Халявщик хренов!
Голос звучал так близко, так пронзительно, что Странник чуть не свалился вниз. И тут же опомнился. Что это он надумал, в самом деле? Ещё не время. Он не имеет права. Он обязан жить и действовать. На него возложена священная миссия. Ему открыта сокровенная страшная тайна, он, единственный из всех живущих, обладает даром отличать людей от гоминидов, отделять зерна от плевел, видеть и слышать ангелов, освобождать их от грязной шелухи порочной плоти. Кто же, если не он?
— Ай, блин, твою мать, сигареты кончились!
Скомканная пачка полетела в воду, задев его ухо.
— Мужчина, у вас сигаретки не найдётся?
Две девочки, лет по четырнадцать, глядели на Странника, хлопая густо накрашенными ресницами. В фонарном свете посверкивали серёжки, воткнутые, у одной в бровь, у другой в нос. Улыбались губы, намазанные блестящей помадой. Несмотря на холод, они одеты были в узкие мини-юбки, спущенные значительно ниже талии, в курточки, такие короткие, что виднелись плоские нежные животы. У одной из пупка торчал металлический штырёк с блестящим шариком на конце, у другой была наколка, цветная розочка. У обеих тонкие длинные ножки, обтянутые сетчатыми колготками, лаковые сапоги на гигантских шпильках.
