Дверь снова хлопнула и юношеский голос проговорил:
- Что здесь происходит? Мама, ты выгоняешь Люси?
- Это тебя не касается, это не твое дело. Мисс Чампион уезжает.
- Ты не можешь с ней так обойтись.
Юноша говорил высоким обиженным голосом.
- Она заплатила до конца месяца.
- Она уезжает, это решено. А ты, Алекс, иди в свою комнату. Что бы сказал твой отец, если бы услышал, как ты разговариваешь со своей матерью?
- Делай то, что велит тебе мать, - сказала девушка. - Во всяком случае, после таких оскорблений я здесь не останусь.
- Оскорблений! - с издевкой повторила пожилая женщина. - Я говорила только о фактах, мисс Чампион, и я сказала ещё не все. Я не стану поганить язык другими, пока здесь слушает Алекс...
- Какими другими?
- Вы знаете какими. Я сдаю свою хорошую комнату не для того, для чего вы использовали ее прошлым вечером. Вчера вы принимали у себя в комнате мужчину и не пытайтесь лгать и изворачиваться.
Если Люси и ответила, то так тихо, что ничего не было слышно. Миссис Неррис внезапно появилась у кухонного окна. У меня не было времени отодвинуться из поля ее зрения, но она не подняла глаз. Лицо ее было каменным. Она опустила окно и задернула штору.
Тяжело дыша и улыбаясь, старая женщина откинулась на подушки.
- Вот как. Выходит дело, что Энни промахнулась. Я бы сказала, что она сама напросилась на неприятности, сдавая комнату этой молодой особе, Люси, когда у нее в доме взрослый парень.
И она добавила с прямотой очень старого человека, которому нечего терять, кроме своей жизни:
- Черт возьми, если она действительно уедет, то больше не будет ссор, которые можно послушать.
Я встал и тронул ее худое, обтянутое фланелью плечо.
- Очень приятно было с вами встретиться, тетушка.
- Мне с тобой тоже, сынок. Надеюсь, ты найдешь себе лучшую работу, чем ходить по домам. Я знаю, каково все время быть на ногах. Я всю свою жизнь готовила в больших домах. Нужно заботиться о своих ногах.
Ее голос тянулся и тянулся за мной, как бесконечная паутина.
Я вернулся к своей машине, отвел ее немного вперед и поставил так, чтобы можно было наблюдать за домом Неррисов. Моя работа связана с ходьбой и ездой, но главным образом - с сидением и ожиданием. В машине было жарко, но она была мне нужна как прикрытие. Я снял пиджак, сидел и ждал. Секунды медленно складывались в минуты, как стопки разогретых центов.
В два, по моим приборным часам, с другого конца Мезон-стрит въехало желтое такси. Оно замедлило ход, посигналило перед домом Неррисов, потом развернулось и остановилось у тротуара за "фордом". Из дома вышла Люси в шляпке и с сумочкой в руке. За ней Алекс Неррис, теперь полностью одетый, тащил два одинаковых чемодана. Шофер поставил их в багажник, и Люси неохотно и робко забралась на заднее сиденье. Алекс смотрел, как машина скрылась за поворотом. С крыльца за ним следила мать.
Я, отвернувшись, проехал мимо них и последовал за такси к Гидальго-стрит, до Мейн, потом к югу от Мейн. В этом направлении находилась железнодорожная станция и я был почти уверен, что Люси спешит к поезду. Такси повернуло на улицу, ведшую к станции, и подвезло Люси к платформе. Она прошла на станцию. Я остановился за зданием и направился к задней двери комнаты ожидания. В тот же момент вышла Люси. Лицо ее было густо напудрено, волосы подобраны под шляпу. Не взглянув на меня она подошла к стоянке такси на другой стороне улицы и села в черную с белым машину. Пока шофер забирал с платформы ее багаж, я развернул машину.
Черная с белым машина поехала к северу от Мейна, к шоссе, потом два квартала вдоль шоссе. Затем она замедлила ход, резко повернула налево под натянутое над двумя столбами полотнище с надписью:
МОТЕЛЬ "ГОРНЫЙ ВИД" И СТОЯНКА ПРИЦЕПОВ
Я проехал мимо и развернулся на следующем перекрестке. Вернувшись, я успел заметить, как белое с черным такси отъехало без пассажира.
Я остановил машину недалеко от полотнища с надписью и скользнул на другую сторону сиденья. Мотель "Горный вид" и стоянка прицепов размещались на бесплодной земле между шоссе и железной дорогой. Они обладали горным видом в такой же степени, в какой им располагало любое высокое здание в Белла-сити. Сквозь проволочную ограду, оплетенную лозами дикого винограда, я видел два-три десятка домов-прицепов, лежащих на грязной площадке, как киты на берегу. Вокруг них и под ними играли дети и собаки. На другой части двора стояло Г-образное здание из бетона, пробуравленное двенадцатью окнами и двенадцатью дверями. На правой двери висела табличка "Офис". На его низком бетонном крылечке стояли чемоданы Люси.
Она вышла в сопровождении толстого человека в тенниске. Он подхватил чемоданы и отвел ее к седьмой двери на углу постройки. Даже с такого расстояния Люси казалась неестественно скованной от напряжения.
Я въехал во двор и остановился перед офисом. Это была мрачная комната, разделенная надвое невысокой раскрашенной деревянной перегородкой. У двери стояла потертая брезентовая кушетка. По другую сторону перегородки находилось заваленное бумагами бюро, неубранный диван-кровать, и надо всем этим господствовал кислый запах кофе, исходящий из электрической кофеварки, полной зерен. Грязная карточка, висящая на перегородке, гласила:
"Мы оставляем за собой право выбора клиентуры".
4
Толстый мужчина вернулся в офис, его живот вздувался над тенниской. Татуировка на его предплечьях напоминала клеймо на говядине. Одна из них, на правой руке, заявляла: "Я люблю Этель", а его маленькие глазки утверждали: "Я не люблю никого".
- Свободные места есть?
- Шутите? Чего у нас полно, так это свободных мест.
Он оглядел свой офис, будто подозревая, что что-то здесь не в порядке, но не мог понять, что именно.
- Хотите снять комнату?
- Номер шесть, если она свободна.
- Она занята.
- А как насчет номера восемь?
- Восьмой можно.
Он подошел к столу за регистрационным бланком и бросил его на стойку.
- Путешествуете?
- Угу.
Я неразборчиво нацарапал свое имя, опустив номер лицензии и домашний адрес.
- Жарко сегодня.
- Пустяки. Тридцати восьми не будет. Были бы вы здесь в первых числах. Подскочила почти до сорока трех. Вот почему мало туристов. Половина комнат пустует.
Я заплатил за комнату и попросил разрешения позвонить.
- Междугородный? - подозрительно прохрипел он.
- Местный. Лично, если не возражаете.
Он достал из-под прилавка аппарат и вышел, захлопнув за собой дверь. Я набрал номер отеля "Миссион". Голос Уны ответил немедленно, как только меня соединили с ее комнатой.
- Кто это?
- Говорит Арчер, звоню из мотеля "Горный вид". Люси Чампион только что сняла здесь комнату. Ее хозяйка, цветная женщина по фамилии Неррис, с Мезон-стрит, выставила ее.
- Где находится этот мотель?
- На шоссе, двумя кварталами западнее Мейна. Она в седьмом номере.
- Отлично, отлично, - ответила Уна напряженным голосом. - Продолжайте наблюдение. Я собираюсь нанести ей визит. Мне надо знать куда она пойдет после нашего разговора.
Уна повесила трубку. Я прошел в комнату восемь, поставил свой чемодан на середину потертого голубого ковра и повесил пиджак на железную вешалку в стенном шкафу.
Кровать была накрыта тонким зеленым покрывалом, которое не скрывало экономической депрессии в своей середине. Кровати я не доверял и сел на стул с прямой спинкой. Я поставил его перед окном и закурил.
Из окна была видна дверь в комнату Люси и окно внутреннего угла постройки. Дверь была закрыта, а на окне опущены старые зеленые жалюзи. Дым моей сигареты поднимался к оштукатуренному потолку в спертом воздухе комнаты. За перегородкой соседней девятой комнаты простонал женский голос.
Мужской голос спросил:
- Что-нибудь не так?
- Нет-нет.
- Я думал, что-то не так.
- Ну, давай! Все хорошо.
- Я подумал, что сделал тебе больно.
- Ну, давай! Ну, давай! Ну, давай!
Вкус моей сигареты был отвратительный. Я бросил ее в банку из-под кофе, поставленную в комнате вместо пепельницы, и подумал о тех людях, которые поодиночке или парами лежали на этой железной кровати и смотрели на желтый потолок. В углах остались следы их грязи, стены впитали их запахи. Они приезжали со всех концов страны, чтобы смотреть на желтый потолок, валяться на железной кровати, трогать стены и оставлять невидимые следы.
Я подошел к перегородке, отделявшей меня от комнаты Люси. Она рыдала. Через некоторое время она что-то сказала сама себе, нечто, вроде: "Не стану!" А немного погодя: "Просто не знаю, что делать".
Люди часто рыдают в одиночку и говорят себе, что не знают, что делать, но все же слушать ее было тяжело. Я вернулся на свой стул у окна и стал наблюдать за дверью, пытаясь внушить себе, будто мне неизвестно, что за ней происходит.
Уна появилась перед ней внезапно, будто чья-то тень в наркотическом сне. На ней были пятнистые под леопарда брюки и плотная шелковая блузка. Стремительно, как боксер легкого веса, подойдя к двери, она постучала в нее два раза костяшками пальцев.
