Светлана Алешина - Когда зацветет папоротник

— Ты, значит, не видел этого краеведа? — спросила я. — И как он выглядит, не знаешь?

— Нет, — помотал головой Ромка. — Не знаю.

— Прекрасно! — сказала я таким тоном, что и Ромка, и Сергей Иванович поняли, что ничего прекрасного я на открывающемся перед Ромкой горизонте не вижу. — Ты капитану этому, что меня в музей вызывал, об этом рассказывал? О копии, которую Фомин с собой унес?

— Нет, — ответил Ромка. — Он же ничего про картину у меня не спрашивал, а я и забыл совсем, что Дмитрич с копией ушел.

— Он тебе телефон свой дал? — спросила я. — Должен был. Капитаны милиции всегда оставляют свои визитные карточки свидетелям, на случай если они что-нибудь вдруг вспомнят еще.

— У него визитки не было, — сказал Ромка. — Он мне на клочке бумаги номер написал. А что, позвонить ему, рассказать про копию?

— Я сама капитану позвоню, — сказала я. — Набери номер.

Ромка еще раз посмотрел в свою бумажку и набрал шесть цифр.

— Капитан Барулин слушает! — раздался в трубке мало похожий на тот, что я сегодня слышала в кабинете директора музея, голос.

Я представилась и прежде всего уточнила одну небольшую деталь, которая вызывала у меня некоторые недоуменные вопросы.

— Простите, капитан, вы сказали, что рядом с убитым сегодня возле музея Фоминым нашли пустую бутылку из-под «Анапы»… Больше ничего не нашли?

— А что-то должно было быть еще? — насторожился капитан. — Что вы имеете в виду?

— Да нет, ничего особенного, — смутилась я, мне почему-то не очень хотелось спрашивать капитана вот так в лоб о копии, сделанной Ромкой, — пришлось бы отвечать на многочисленные вопросы, а я и сама немного пока понимала. — Просто Рома приносил сегодня Фомину свои этюды, чтобы тот посмотрел. Фомин взял их с собой домой, они у него в стареньком, потертом портфельчике лежали…

— Но рядом с ним никакого портфельчика найдено не было, — сказал капитан. — Впрочем, возможно, его прихватил убийца… Послушайте, а этот Роман Тихонов сейчас у вас, что ли?

— Да, — ответила я, — он сидит у нас в редакции.

— Вы не могли бы ему трубочку дать? — попросил капитан Барулин.

Я протянула трубку Ромке.

— Я слушаю! — сказал Ромка. — Что? Простите, слышно плохо. Что еще было в портфеле? Копия…

Договорить он не успел. Сергей Иванович нажал на рычажки и взял трубку у Ромы.

— Что вы делаете, Сергей Иванович? — возмутилась я. — Он же не договорил!

— Вот и не нужно договаривать! — возразил Сергей Иванович. — Не думаю, что нужно спешить с таким делом, как приглашение милиции. Я всегда сомневался и сейчас сомневаюсь — и в ее уме, и в ее порядочности. И поверьте, у меня есть для этого основания.

— Вашим основаниям уже полвека! — воскликнула я. — А вы все не можете забыть, как вас пытались завербовать в сексоты!

— Меняется время, но не люди! — возразил Сергей Иванович, все еще держа трубку в руках. — Если полвека назад подлость была самым распространенным приемом работы милиции, то и сейчас она из нее не исключена, я в этом уверен.

— А я не уверена, — воскликнула я. — Я знакома с некоторыми из тех, кого вы так безапелляционно называете подлецами. Но клянусь, не могла бы о них сказать то, что сейчас сказали вы!

— «Не клянись, ибо отречешься!» — так, кажется, сказано? — спросил Кряжимский.

— Не знаю! — отрезала я. — Положите, пожалуйста, трубку. И пусть Рома подробно расскажет нам об этой злосчастной копии.

— Положу, но только после того, как Рома даст обещание не рассказывать о ней капитану милиции, — заявил вдруг Сергей Иванович.

— Почему? — искренне удивилась я. — Неужели вы считаете…

— Что я считаю, я скажу, как только Рома пообещает мне то, о чем я его просил, — поставил ультиматум Кряжимский.

Я человек довольно-таки нетерпимый и сама о себе это знаю. Но это знание помогает мне иногда проявлять терпение. Можно было, конечно, заставить сейчас Кряжимского не только трубку положить, но и номер Барулина набрать.

Но я не люблю давить на людей. Мне нравится, когда люди проявляют самостоятельность и свою личную волю. Особенно люди, к которым я отношусь хорошо. Такие, как, например, Сергей Иванович Кряжимский.

— Рома! — сказала я. — Пообещай ему, наконец!

— Да ладно, — сказал Ромка в недоумении, — могу и не говорить…

— Отлично! — сказал Кряжимский и положил трубку на рычаг телефона.

Телефон тут же зазвонил. Я решила ответить сама.

— У вас телефон неисправен! — заявил мне недовольным голосом капитан Барулин. — Я не закончил разговор с вашим внештатным парнем.

— Он мне сказал, о чем вы его спрашивали, — подхватила я. — Но, насколько он смог вспомнить, ничего больше в портфеле Фомина не было.

— Но он сказал — «копия», — уточнил капитан. — Копия чего?

— Ах это! — улыбнулась я. — Речь идет о копии аттестата за второй курс. Фомин просил принести ее вместе с этюдами.

— Зачем? — спросил капитан.

— А он не объяснил зачем, — пожала я плечами. — Наверное, учебой Роминой интересовался. Он же был его наставником в некотором роде… Разве Рома вам этого не говорил? У них с Фоминым были очень хорошие дружеские отношения. Они уважали друг друга. Согласитесь, сегодня это встречается не часто. Фомин видел в Роме равного себе художника, ни больше ни меньше.

— Вот как? — сказал капитан с ноткой недоверия в голосе. — Ну, ладно… Пусть ваш Тихонов звонит, если что-то вспомнит о Фомине.

— Обязательно позвонит! — заверила я капитана. — Если вспомнит!

И, положив трубочку, в негодовании повернулась к Кряжимскому.

— Вы заставили меня врать, Сергей Иванович! — сказала я. — Объясните, черт возьми, зачем вам это было нужно? Что за игры вы затеваете с милицией?

— Игры?! — возмутился он. — Я, наоборот, хочу, чтобы она нос свой не совала туда, где ей делать совершенно нечего!

— Я — вся внимание! — сказала я Кряжимскому угрожающим тоном. — Жду ваших объяснений.

— Фомина убил человек, который хочет отыскать клад Разина! — заявил Сергей Иванович и посмотрел на нас как на малолетних недоумков. — А ключ к этому кладу содержится в картине, с которой Рома снял копию. Убийца забрал у Фомина копию.

Я недоверчиво покрутила головой, но ничего не сказала. Ромка смотрел на Кряжимского напряженно, но тоже молчал. Сергей Иванович, казалось, был доволен произведенным на нас впечатлением.

— Никакого краеведа на самом деле не существует! — сделал он еще одно заявление. — Есть какой-то неизвестный нам человек, который давно, надо полагать, одержим идеей найти разинские сокровища.

Кряжимский говорил так, словно ни на секунду не сомневался в реальности этих сокровищ. Но для меня эта идея звучала пока неубедительно.

— Он каким-то образом узнал о тайне этой картины, — продолжал Кряжимский. — Ему удалось установить, что картина скорее всего хранится в тех самых фондах художественного музея, которые в начале тридцатых были перевезены в него из краеведческого музея. Но самому ему отыскать картину никогда бы не удалось.

Дело это, сами понимаете, непростое, нужно перевернуть тысячи экспонатов, которые хранились в подвале самым, как я предполагаю, невообразимым образом, простите мне этот невольный каламбур. За тем, что происходит в музее, этот лжекраевед, без всякого сомнения, следил и ждал удобного момента, чтобы добраться до картины.

А тут такая удача — авария водопровода! И в музей направляется аварийная бригада. Я думаю, что под видом водопроводчика мог проникнуть в музей или сам этот человек, или его сообщник.

Его задачу облегчили Ромкины друзья из художественного училища, которые не решились выбрасывать то, что впрямую, как им казалось, относится к изобразительному искусству, но не умея отличить ценность от мазни, оставляли все подряд, что попадалось под руку, и складывали это куда-нибудь в одну кучку.

А разыскать в этой кучке нужную картину не так уж сложно. «Водопроводчику» это сделать удалось, но не удалось вовремя спрятать картину. Его с картиной в руках увидел Фомин и картину тут же отобрал. Это у людей его типа в крови, он старого воспитания был человек, уважал себя. Потому и продать картину не захотел.

«Водопроводчику» ничего не оставалось, как уйти несолоно хлебавши. Но теперь он наверняка знал, что интересующая его картина — в музее. Нужно было только каким-то образом извлечь ее оттуда.

И тут его осеняет гениальная мысль. Ему не нужна сама картина! Ему нужна только информация, которая в ней содержится. Значит, ему вполне достаточно и копии, верно?

Он вновь встречается с Фоминым, приняв меры к тому, чтобы тот его не узнал, или, прибегнув к помощи сообщника, представляется краеведом. Говорит, какая именно картина его интересует, и Фомин подтверждает, что действительно такая картина существует.