Господин Раушенбах не отличался в этом смысле оригинальностью. Он передал мне из рук в руки свой пухлый бумажник, чтобы я как следует могла рассмотреть две цветные фотографии. На одной из них был сам господин Раушенбах с молодым человеком, как две капли воды похожим на него и таким же упитанным.
— Это мой сын Пауль, — гордо заявил он и расхохотался.
На второй фотографии был тот же Пауль с эффектной рыжей девицей в шортах.
— Это его жена? — спросила я.
— О, нет, — замахал руками господин Раушенбах. — Это его киска, — и снова захохотал.
Последние полчаса он хохотал по любому поводу и без повода, говорил очень громко и жестикулировал своими толстыми пальцами. Разговаривая, он ни на минуту не прекращал пить пиво и жевать сосиски.
Воспользовавшись этим, я развернула его паспорт, который тоже находился в бумажнике и убедилась, что он назвал мне свое настоящее имя. Но самое интересное было не то, кто был запечатлен на фотографиях, а где они были сделаны. Только теперь я сообразила, что Курт показал их мне, чтобы доказать, что он был в России.
— Очень красивые места, — сказала я, и Курт подтвердил мои слова кивком головы, умудрившись при этом не оторваться от кружки с пивом. — Где вы снимались?
— Одесса, Крым, — отдуваясь, сказал Курт и неожиданно икнул.
— Так у меня же бабушка из Одессы, — воскликнула я и еще раз поднесла фотографию к самым глазам. Ту самую, где его сын обнимался со своей «киской».
Они стояли рядом с машиной, и мне удалось рассмотреть и запомнить номер этой машины. Номер был украинский, а это могло означать, что или Пауль, или его «киска» проживает в Крыму.
Курт к этому времени совершенно расслабился. Да и чего ему было опасаться? Он сидел в пивной со своей соотечественницей, пил пиво, сегодня он выручил за коллекцию икон огромные деньги, но об этом не знал никто в этом городе, кроме устроителей аукциона.
В том, что мне не известна его тайна, Курт был уверен на сто процентов и поэтому чувствовал себя со мной совершенно спокойно.
И я рискнула задать ему вопрос напрямую:
— А что, «киска» Пауля живет в Одессе? — и хитро прищурила глазки.
— Да, да, — ответил Курт. — И киска, и сам Пауль. Он там работает.
Это было уже интересно. Его сын живет на Украине, а отец анонимно торгует в Англии русскими иконами. Пожалуй, слишком очевидно для простого совпадения.
— Она «нови руски»? — улыбнулась я.
— Да, да, — обрадовался Курт. — «Нови руски, киска», — и забрал у меня бумажник с фотографиями.
Напевая это понравившееся ему словосочетание, Раушенбах отлучился в туалет. Оставшись за столом в одиночестве, я перестала изображать из себя веселую жизнерадостную Марту и попыталась проанализировать ситуацию. Она была предельно выгодной для меня. Мне удалось не просто обнаружить поставщика русских икон на один из самых престижных в Европе аукционов, но и познакомиться с ним. Меня так и подмывало спросить, а не может ли его сын помочь мне приобрести в России несколько икон для коллекции. Это могло прозвучать довольно естественно, но с другой стороны — было опасно. Такой вопрос мог насторожить Раушенбаха. Я хорошо помнила его испуганное лицо на аукционе, и мне не хотелось увидеть его снова.
"Потерпи, Багира, — сказала я себе, — и он сам тебе все расскажет».
В это время из туалета вернулся Раушенбах, такой же жизнерадостный и полный энергии. У него все пело в душе и желало продолжения праздника.
— А не сменить ли нам интерьер? — спросил он у меня через пару минут.
— Что вы имеете в виду? — смутилась я.
— О, у меня есть очень интересное предложение, — подмигнул он и придвинул свои губы к моему уху. Судя по всему, он хотел мне что-то сообщить по секрету, и я не стала сопротивляться его намерениям.
— Если мы сейчас пойдем ко мне и выпьем маленькую бутылочку русской водки, — он поднял вверх указательный палец правой руки, — то я подарю вам маленький презент.
Как честная девушка, я должна была возмутиться его предложением, но как секретный агент я не могла потерять такого шанса.
— А вы будете хорошо себя вести? — погрозила я ему пальчиком.
— Папаша Курт никогда не обижает девочек, — ответил он и подозвал официанта.
Номер Раушенбаха находился на третьем этаже довольно приличной гостиницы. Я сама остановилась неподалеку, в нескольких метрах от здания аукциона, и по пути к Раушенбаху мы прошли мимо моего отеля.
По пути Курт купил бутылку «Смирновской» и непременный тоник. О закуске уже не могло быть и речи, тем более что в баре мы совсем недурно перекусили.
Не успели мы войти в номер, как Курт скинул пиджак и скрылся за дверью туалета. Пиво — незаменимый напиток для секретных агентов.
Я достала у него из кармана уже знакомый мне бумажник и пересняла на пленку не только фотографии, но и документы Раушенбаха и даже несколько визиток его деловых партнеров. Больше ничего интересного у него в карманах не было, и, положив бумажник на место, я присела в удобное кресло у окна и огляделась.
Номер представлял собой точную копию того, что я покинула сегодня утром, отправившись на аукцион, разве что на стене висела другая картинка и шторы на окнах были не кремовые, а салатовые.
Выйдя из туалета, Раушенбах предложил мне открыть бутылки, а сам достал из бара длинные стаканы и сполоснул их прежде, чем поставить на стол.
Мы смешали водку с тоником, добавили туда немного льда и, откинувшись на спинку кресел, приготовились к продолжению праздника.
В номере был кондиционер, и после шумной и знойной улицы Курт наслаждался тишиной и покоем.
— А чем занимается ваш сын Пауль? — спросила я.
— О, Пауль, — со значением произнес он. — Пауль у меня очень умный мальчик. Он — искусствовед. Но сейчас он занимается коммерцией. И его бизнес никак не связан с искусством.
У меня возникли некоторые сомнения в достоверности этой информации, но я не показала виду.
— Россия сейчас — это настоящий Клондайк. Там можно за пару лет сделать целое состояние.
— У него там свое дело? — спросила я, не обратив внимание на то, что Одессу Курт считает Россией.
— Нет, пока он работает в чужой фирме. Это очень солидная компания, и Паулю есть чему в ней поучиться. А со временем, я надеюсь, у него будет свое дело. Он очень неглупый мальчик.
Я предложила за это выпить, и Курт с благодарностью посмотрел на меня.
Первый же стакан водки настроил его на философский лад, и он произнес с задумчивым видом:
— Мог ли предположить мой отец, что его внук будет работать в том самом городе, в котором он чуть было не сложил голову?
— Он воевал на восточном фронте? — уточнила я.
— Девочка моя, — вздохнул Раушенбах, — три года он кормил вшей в России и скончался несколько лет назад от старых ран.
— Мой дедушка тоже воевал в России и чуть было не погиб под Сталинградом.
Самое интересное, что это действительно было так, именно под Сталинградом он получил свой первый орден. Орден Красного Знамени.
Курт печально кивал головой и пил водку с тоником маленькими глотками. Видимо, он начал приходить в себя после пережитого им сегодня потрясения и, надо сказать, выглядел теперь намного серьезнее и умнее.
— Расскажите мне о России, — попросила я. — Вам там понравилось?
— Я был там всего несколько дней… Был у Пауля в гостях…
И он рассказал мне, что поездка в Одессу поразила его. Он всю жизнь представлял себе Россию по рассказам отца. И то, что он теперь увидел своими глазами, совершенно не вязалось с этими рассказами.
— Мне бы очень хотелось побывать в Одессе, — сказала я, когда он закончил свой рассказ.
И мы снова пили с ним водку. И через некоторое время Курт опьянел, начал шутить и хохотать над своими шутками.
Судя по всему, я ему пришлась по душе, и он загорелся идеей познакомить меня со своим сыном, а через полчаса уже намеревался нас не только познакомить, но и поженить. И чем больше я смущалась при этих словах, тем больше ему правилась эта идея.
— Марта, вы с Паулем созданы друг для друга. — наконец заявил он и достал из шкафа большой чемодан. Порывшись в нем, он вытащил кикой-то предмет, завернутый в толстую белую бумагу, и положил его на столик рядом с бутылкой водки.
— Я обещал вам небольшой презент, — торжественно произнес он, — и я не забыл об этом. Папаша Курт помнит все свои обещания. Вы собираете русские иконы?
— Да.
— У вас большая коллекция?
— Не очень.
— Считайте, что в ней стало на одну икону больше, — сказал он и развернул бумагу.
Передо мной лежала икона. На ней была изображена Богоматерь с младенцем Иисусом. Я не ожидала ничего подобного и совершенно растерялась.
— Ну что вы… Я не могу принять такого дорогого подарка.
Я не настолько разбираюсь в иконах, чтобы с ходу определить их стоимость, но в любом случае она превышала все разумные пределы для презента незнакомому человеку. Почему Курт не выставил ее на аукцион? Она была не такая ценная, как остальные? Ее забраковали аукционисты? Или Раушенбах был слишком суеверен, чтобы выставить на торги тринадцать икон?
