- Доешь хоть кассуле, я с ним столько провозилась.
- Зато вкусно. Ты его потом подогрей, мне надо срочно позвонить.
Мадам Баум, чей медовый месяц был всего через два дня нарушен из-за каких-то служебных дел мужа, давным-давно приспособилась к подобным неожиданностям. Она только пожала плечами, улыбнулась и приняла тарелку.
- Поторопись.
- Вернусь как можно скорей к тебе и твоему восхитительному кассуле.
- Буду ждать.
Обоим нравилось обмениваться любезностями такого рода.
В телефонной кабинке соседнего кафе Баум набрал номер из десяти цифр. Пока сигнал прокладывал себе путь сквозь международную сеть израильской столицы, он открывал и закрывал дверь, пытаясь впустить в кабину хоть немного воздуха. Однако близость плохо убираемого туалета заставила его усомниться, так ли уж это необходимо.
- Да? - вопрос прозвучал быстро и нетерпеливо, вполне по-израильски.
- Говорит твой приятель из-за границы.
- Шалом. - Говорящий, похоже, пытался выразить с помощью приветствия свое недовольство, и это ему удалось.
- Ты меня искал?
- Да, это жуткое дело сегодня. Мне доложили. Какого черта им предоставили такую машину? Обещали же в министерстве иностранных дел, что она надежна!
- Кто-то, видно, проводит альтернативную политику.
- Полиция куда смотрела?
- Не знаю.
- Черт возьми, ведь это член нашего правительства. А профессор Авигад такой по-настоящему нужный человек! Я просто всем этим убит.
- Мне очень жаль.
- Вашу-то службу как раз никто не обвиняет.
- Мы и правда к этому никакого отношения не имели. К сожалению.
- Повидаемся завтра?
- Конечно.
- Там же, где в прошлый раз. Если бы я появился во Франции, через двадцать четыре часа об этом знала бы каждая собака. Я буду в том месте к трем.
- Я тоже.
- Да, и сделай милость, привези несколько пачек "Рикле". Мне жена войну объявила насчет табаку. Шалом.
- Шалом.
Наверху в баре Баум заплатил за телефон, купил шесть круглых коробочек с анисовыми пастилками, сунул их в карман. По пути домой, шагая по раскаленной улице, он старался думать о кассуле и о сыре, которым завершит обед. Поразмыслить о делах можно и завтра.
Поздно вечером он позвонил Алламбо и сообщил, что вылетит в Вену, вояж связан с восточногерманскими проблемами. Он долго объяснял - специально тем, кто, возможно, еще не спал, сидя возле подслушивающих приборов, - какой чрезвычайно важный эффект, будет достигнут благодаря этой поездке в бесконечном состязании с разведывательными службами Восточной Германии.
Глава 3
Квартира, где они встретились, находилась недалеко от Нейлинггассе. Ее снимала некая фрау Шварц - кассирша в оперном театре. Счета каждый квартал оплачивал некий господин, ее друг. Время от времени он использовал квартиру для тайных свиданий. Фрау Шварц была прямо-таки влюблена в этого джентльмена и, кроме того, частенько нуждалась в деньгах, так что такая договоренность весьма ее устраивала. Она понимала, что это встречи сомнительного толка, и проболтайся она об этом кому-нибудь, такому благополучию тут же придет конец.
Шайе Бен Тов возглавлял арабский отдел в "Моссаде". В свое время "Моссад" с великой радостью установил прочные дружеские связи с французской контрразведкой - это произошло в те бурные дни, когда французская политика была чрезвычайно, несколько даже слишком, произраильской. Те времена давно миновали, однако организации и те, кто ими руководит, зачастую в подобных случаях сохраняют приверженность к вышедшим из моды установкам, к старым связям и даже прежним друзьям. Такие отношения связывали Альфреда Баума и Бен Това - сорокашестилетнего уроженца Израиля. Он был родом из Нахарии, северной части страны, жесткий человек, заядлый курильщик, вечно пытающийся избавиться от этой привычки, поклонник Франции, лишенный возможности ездить туда, в соответствии с правилами безопасности, принятыми в его ведомстве.
Фрау Шварц была на работе, и ее довольно унылая квартира, буквально забитая мебелью из полированного дуба с бархатной обивкой, находилась полностью в распоряжении гостей.
Бен Тов включил радио и так и оставил его на все время беседы. Он забрал все шесть пачек "Рикле", не предложив за них денег, сказав только краткое "merci", и не выразил никакой благодарности по поводу того, что Баум проделал путь в 800 километров (да плюс обратная дорога), чтобы повидаться с ним. Он знал, что Баум не прилетел бы, если б не надеялся, что встреча окажется полезной для обоих.
- Сегодня в Иерусалиме Мемуне вломят - премьер-министр, министр обороны, секретарь кабинета да еще собственная жена и вся семейка. Я уж не говорю о населении вообще.
- А потом он свое раздражение сорвет на тебе.
Бен Тов махнул рукой, как бы соглашаясь, но отстраняя от себя неприятную мысль:
- Да Бог с ними, с этими начальственными разносами. Меня сейчас только одно интересует: как вышло, что машина оказалась незащищенной? Почему нас ввели в заблуждение? Кто в Париже помогает нашим врагам? И почему на мосту не было полицейских?
- Вопросы риторические...
- Разумеется. Если бы ты мог на них ответить, то все бы мне уже сказал.
На усталом лице Баума появилась улыбка:
- Не мели чепуху. Я государственные секреты держу при себе.
- Да ты и не знаешь ничего.
- Не знаю. И в отделе никто к этому отношения не имеет. Можешь мне поверить.
- Кому поручили расследование?
- Полиции. Антитеррористская группа при президенте собирается ей помогать. Ничего себе комбинация.
- "Шатилу" этим не испугаешь, а вот меня страх берет, - Бен Тов сказал это без улыбки и положил в рот анисовую пастилку. - Придется нам вместе поработать, дорогой Альфред. Тебе и мне.
- Что я-то могу?
Бен Тов не ответил. Он подошел к окну и стоял там, сумрачно глядя поверх шиферных венских крыш на элегантный силуэт Карлскирхе. Не поворачиваясь, произнес:
- У меня есть свой человек в "Шатиле". Высокого ранга. Его надо уберечь. Из-за этого мы и не смогли поломать планы террористов. Знали ведь мы, что они охотятся на министра, хотя я лично считал, что их больше интересует профессор: в этой группе люди умные, с ясным пониманием цели. Одним словом, мы все знали. Нас предупредили, что где-то между Парижем и Бурже машину встретят боевики.
Он, тяжело ступая, расхаживал по комнате.
- Я просто не решился действовать в открытую, вмешаться - боялся засветить своего человека. Он у них и так уже под подозрением - в прошлом году я сам его подвел по глупости. Они наметили жертвой нашего посла в Афинах, мы приняли меры предосторожности. А у них отличная конспирация, всего трое и знали о готовящемся покушении, в том числе наш человек. Такой вот выбор: воспользоваться информацией и потерять агента или действовать как-то иначе.
- У нас есть досье на профессора Ханифа.
- Он руководит "Шатилой", - произнес Бен Тов.
- Знаю. - Баум помолчал, потом сказал: - Вопрос, значит, стоял так: министр обороны и ведущий специалист - или твой агент. И ты выбрал агента? Он говорил почти шепотом, момент был крайне деликатный. - Меня это, конечно, не касается...
- Ты думаешь, я поступил бы так, если бы не рассчитывал на другие меры безопасности? - резко возразил Бен Тов. Снова наступило молчание, только тяжелые шаги раздавались в тишине да поскрипывали неплотно прикрытые оконные рамы. Из радиоприемника лилась сладкая музыка Легара. Баум неподвижно, точно сфинкс, восседал на софе, обитой дешевой парчой.
- Да, я решил, что мой агент важнее, чем министр - чем любой министр, ясно? А причина - вот какая: группа "Шатила" - вовсе не то, что все остальные. Убийство в Бонне, нынешняя история в Париже - для других бы это стало конечной целью, триумфом. Для "Черного сентября", скажем, и прочих боевых команд. А для "Шатилы", я чувствую - всего лишь проба сил, дымовая завеса...
- Ничего себе дым, - произнес Баум как бы про себя.
- Все относительно, приятель. В мирное время каждая насильственная смерть - целое событие. А во время войны одна-единственная смерть - ничто, никого такое событие не интересует. Кто нынче считает погибших в Бейруте? Говорю тебе, Альфред, если эти люди достигнут того, к чему стремятся, то мы ностальгию будем испытывать по тем временам, когда министров убивали по одному.
Он умолк, ожидая вопросов от Баума, но не дождался - тот молча сидел на софе в другом конце комнаты. - Я в этом убежден, - добавил он. - Господи, сделай так, чтобы я ошибся! - В этом месте, будь Бен Тов католиком, самое время бы ему перекреститься.
- Может, объяснишь мне, почему ты пошел на такой риск?
- Я даже Мемуне этого не сказал.
- Как же ты решился взять на себя такое бремя?
- Ты рассуждаешь в точности, как моя жена. Не для того я летел в Вену, чтобы слушать попреки собственной жены.
"Эти израильтяне колючие, как кактусы, - подумал про себя Баум. Может, сабра - так называют тех, кто там родился, - именно это и означает?" Вслух он сказал:
