— Я всегда в ударе! — Паша стрельнул в меня исподлобья сердитым взглядом. — Не то что некоторые!
Меня Паша не жаловал.
— Вы накладывайте себе. Или нет! Давайте-ка лучше я вам положу! — Милая Лизавета взялась меня потчевать. — Жаль, что Спиридон устал. Он бы вам обрадовался!
— Устал! — фыркнул Паша, наполняя свою рюмку. — Бокалов твой пить не умеет! Даром, что Бокалов. Вон Антоха не умеет, так и не пьет.
Пестик улыбнулся.
— Извините, что без подарка, — обратился я к Мальве. — Разве только это. — И пододвинул к ней стодолларовую банкноту.
— Ну зачем, — смутилась именинница. — Это совсем не обязательно!
— Бери! — приказала ей Лиза. — Когда от своих, то можно!
Мальва убрала деньги в сумочку.
— А я могу на руках вокруг Кремля обойти. — Искрометный с вызовом посмотрел на окружающих. — Запросто! Два раза могу!
— Фенарди четыре часа вертелся мельницей, — процитировал я Ноздрева.
— Какой еще Фенарди?! — насторожился ревнивый Паша.
— Финарди, — поправил меня иллюзионист Лежебокин. — Шведская труппа Финарди выступала в начале прошлого века на Старой Басманной.
Несмотря на маленький рост, Лежебокин имел большую и светлую голову, в которой помешалась пропасть разнообразных сведений из жизни циркачей.
— Пусть он уйдет! — вдруг обиделся на меня Паша. — Или сам я уйду!
Так он и сказал: не «я сам», а «сам я».
— Подожди меня в холле, — попросил Антон.
Простившись с лилипутами, я вышел. Спустя минут двадцать вышел и Пестик.
— По мою душу? — Антон размял папироску.
— Работа есть. — И я описал ему в общих чертах его задачу.
Заехав предварительно к Пестику домой за необходимым снаряжением, около двух часов ночи мы высадились из его машины у «Третьего полюса».
— Крутовато! — Глядя на торцовую стену, Антон присвистнул.
— Другой у меня нет, — вздохнул я. — Ну что? Возьмешься?
Фасад здания был полностью остекленным, зато поперечные его стены были выложены из бетонных плит высотой с человеческий рост.
— Попробую. — Антон ладонью погладил шероховатую поверхность нижней плиты.
Расстояние до соседнего корпуса с такой же глухой стеной было аршина три. С улицы эта сторона оставалась необозримой. Так что риск заключался собственно в подъеме.
— Ты завещаешь мне свою обувь? — мрачно поинтересовался я, наблюдая за тем, как Пестик разувается.
Мне доподлинно было известно, что скалолазы работают по высшей категории сложности исключительно босиком, но я отчего-то полагал, что это правило действует лишь до начала заморозков.
— Мечтай!
Человек-паук Антон Пестик сплюнул, перекрестился и начал восхождение. Вставляя пальцы в зазор каждой следующей плиты, он подтягивался, затем забрасывал правую ногу, нащупывал еле заметный вверху выступ и, перенося на него вес тела, выпрямлялся, будто пружина замедленного действия. После каждого этапа Антон отдыхал, распластавшись по стене. Подъем на 16-этажную высоту занял у него около полутора часов. А бояться я за него перестал уже минут через десять. Его синхронно повторяющиеся раз за разом движения подействовали на мои страхи усыпляюще. Я просто стоял и, задрав голову, смотрел на него. Шея моя совсем онемела. Изредка я поглядывал на часы. Наконец Антон исчез за парапетом крыши, и вскоре к моим ногам, размотавшись в воздухе, упала капроновая лестница.
Дурно мне стало где-то на половине пути.
— Вниз не смотри, придурок! — крикнул Антон. — Еще немного!
Сжав зубы, я одолел остаток дистанции.
— Ну и видок! — Антон рассмеялся, встречая меня на крыше. — Как будто ты осиное гнездо проглотил!
В совершенном изнеможении я рухнул на мокрый гудрон.
— Хорошо, что сегодня подтаяло, — заметил Пестик, присаживаясь на крышку вентиляционной шахты. — А то бы… — Не договорив, он обулся, достал папиросы и закурил.
— Теперь-то можно?! — переведя дыхание, я с опаской глянул вниз.
Дно ущелья между стенами зданий терялось в темноте. Если бы я не был свидетелем восхождения Пестика, ни за что бы не поверил в подобное.
— Слушай, все хочу спросить, — оперевшись спиной о парапет, обратился я к Пестику. — Ты где «Казбек» достаешь советского производства?
— На чердаке. — Антон затянулся, полыхнув алым угольком. — Дед мой там целый склад устроил. К войне, наверное, готовился. Полез я как-то наверх, смотрю — мать честная! Крупы, сахар, макароны, тушенка! Ну и коробок десять «Казбека»! С тех пор и кайфую.
— Да, были мужики, — отозвался я.
— Почему были?! — возразил Антон. — Они и нынче здравствуют! Возьми хоть Пашу Искрометного. Когда я ногу на Вольной Испании сломал, он меня трое суток пер на своем горбу до ближайшего лагеря. Весу-то в Пашке не больше пуда. Вот и прикинь! Жрать нечего, дороги не знает, я без сознания… Представляешь?! А я еще его с собой в горы брать не хотел!
Я представил. Представил и подумал, что скверно я в людях разбираюсь. Совсем не разбираюсь.
— Ну и что дальше? — Антон щелчком отбросил папиросу, и она, прочертив огненный след, исчезла в темноте.
— Дальше спуск на четыре этажа. — Я пересек широкую площадку по диагонали и, перегнувшись через парапет, провел воображаемую прямую до нужного окна.
Выбрав наш пустой невод, Антон сбросил примерно четвертую его часть с крыши в указанном месте и закрепил ячейку за железное ухо, каковыми в достатке было оснащено низкое бетонное ограждение.
— Теперь я один. — Подергав лестницу, я проверил ее на прочность.
Хотя на прочность скорее в тот момент надо было меня проверять. Поджилки мои все еще тряслись, и шагать снова по мягким ступеням, ощущая под собой убийственную пустоту, мне хотелось меньше всего.
— Ты подожди, пока я спущусь, и тем же путем возвращайся обратно. — Я обнял Антона и пополз вниз.
— А лестница как же?! — крикнул он.
— Черт бы с ней! — выругался я, сражаясь не столько с капроновой стремянкой, мотавшейся на ветру, сколько с мандражом. — Когда ее найдут, нас с тобой здесь не будет!
— Хорошая лестница! — едва расслышал я его бормотание. — Из Турции привезли!
И чего только в Турции не делают!
Ошибся я всего на окно. По счастью, соседняя фрамуга была открыта. Начальник отдела кадров «Третьего полюса» любил проветривать помещение. Раскачавшись, я ногами вперед нырнул в зияющую щель. И, съехав по фрамуге, точно по горке, упал на подоконник уже внутри.
Игорь Владиленович оставил для меня на компьютере прилепленную скотчем записку: «Без разрешения не включать!»
Сумрачная подсветка большого аквариума отбрасывала на стены его ихтиологического кабинета мерцающие блики. Похожие на молоточки, фиолетовые телескопы стучались беззвучно в толстое стекло. Скалярии, шевеля плавниками, гуляли туда и сюда в своем аквапарке, словно дамы с собачками. На роль собачек шли меченосцы, чьи тонкие заостренные хвосты тащились за ними, словно брошенные поводки.
Разрешения спросить было не у кого, и, устроившись за массивным столом, я запитал компьютер. Параллельно я занялся обыском. Сейф Караваева, замурованный в стену, был по зубам разве что видавшему виды медвежатнику. Ящики стола частью были заперты, а частью и нет. Те, что были заперты, я бесцеремонно взломал ножом для разрезания бумаги и вывалил их содержимое на пол. В основном тут оказались папки с личными делами сотрудников. К ним я решил вернуться позже, если возникнет надобность. В самом верхнем ящике, расставленные аккуратно в ряды, хранились дискеты. Среди них были как надписанные, так и пустые. Просмотреть их все до утра представлялось нереальным, и я оставил дискеты в покое. Положившись на удачу, да еще на то, что Игорь Владиленович пользуется списком достаточно часто, а потому держит его не только на дискете, но и в памяти «писюка», я вернулся к компьютеру. На белом прямоугольнике посреди черного поля меня поджидала надпись: «Enter password». Вот это явилось для меня абсолютным сюрпризом. Компьютер был заперт. Осмотрительный Игорь Владиленович поставил его на пароль. Какой у старого жандарма мог быть пароль? После непродолжительных размышлений я попробовал слово «порядок». Верно потому, что заведующий кадрами был аккуратистом. Самые основные склонности человеческой натуры обнаруживаются именно в мелочах. И обнаруживаются тем более, чем их носитель старше. У Караваева все лежало и стояло исключительно в отведенных местах. Даже карандашная точилка, привинченная слева от меня и чем-то напоминавшая карманную мясорубку, отдыхала для новых дел в блеске и чистоте, между тем как цветные карандаши, доведенные до совершенства, покоились в сияющей латунной гильзе, одинаково острые и равной высоты. Да и вся остальная канцелярия Игоря Владиленовича была такова. Правда, я внес в ее распорядок столь существенные изменения, что обеспечил кадровика работой по меньшей мере на день.
