— Перейдем к делу. Такую операцию провернули и отделались легким испугом. Как вам удалось?
— Ни хрена себе! Такой срок отхватили, и ему мало, — искренне не согласился с мнением Тихого Сарафан.
— Ты мне зубы не заговаривай. Я знаю, где, что, почем и какова плата за скорость.
— Тебе, Игорь Николаевич, я бы и следователем не разрешил работать, — пробурчал Сарафан, достав из
тумбочки чистовик жалобы, написанной им в Верховный Совет республики. — Не в службу, а в дружбу, прочитай
мне ее вслух, может быть, я что-то важное упустил, — попросил он Тихого, зная его начитанность и грамотность.
Тихий, взяв жалобу Сарафана, приступил к ее чтению: «Прошу вас набраться терпения и дочитать мою
жалобу до конца. Умоляю вас ради ваших детей и родителей.
Я надеюсь, что, дочитав жалобу до конца, вы сможете принять верное решение. Из-за того, что я ООР, на
меня работники милиции стараются взваливать иногда те преступления, которые я не совершил. Следователь
Подроманцев Виктор Игнатьевич посадил меня в ИВС по подозрению в убийстве Соколовой Ирины Васильевны.
По делу я был даже арестован, и мне горел срок лишения свободы, но явилось с повинной лицо — Кисляков
Николай Ярославович, который признался в убийстве и подробно о нем рассказал. А если бы он не явился, вы
понимаете, что меня ожидала 102 статья УК РСФСР.
По телевизору, в газетах, по радио наши избранники народа, в том числе и вы, говорили, что мы идем к
правовому государству. Я этому не верю, так как в отношении меня работниками правоохранительных органов
вновь допущен произвол. Меня со Стокоз Валентином Федоровичем осудили на 8 лет лишения свободы за то, что
мы с ним якобы ограбили зубопротезную поликлинику, похитив из нее золото, деньги и другие ценности.
Преступление тяжкое, что и говорить, но мы его не совершали.
Работники милиции, свидетели по делу, утверждают, что видели, как в день кражи я и Стокоз В.Ф. зашли в
поликлинику. Не верить целой бригаде работников милиции суд вроде бы не должен, но если верить, то суд
обязан был с них спросить:
1. Если они устроили на нас засаду, то почему допустили, чтобы преступление было совершено?
2. Почему нам дали возможность уйти с места преступления?
Ответ один. Нас в поликлинике не было, и мы вменяемого нам преступления не совершали.
По этой простой причине проведенной криминалистической экспертизой не было обнаружено микрочастиц с
нашей одежды в кассе поликлиники, откуда было совершено хищение ценностей.
Если мы переоделись после преступления, как утверждают свидетели, следователь обязан был старую
одежду нашу изъять и провести соответствующие следственные действия, но кому это нужно?
Вечером, придя домой, в отдел милиции я сообщил, что у меня угнана неизвестным лицом личная машина. В
день угона произошла кража ценностей из поликлиники. Не исключено, что угонщик приехал к месту
преступления на моей машине. Допускаю даже, что именно он совершил кражу из поликлиники ценностей, так как
микрочастицы его одежды были обнаружены как на чехлах сиденья моего автомобиля, так и в помещении кассы
поликлиники.
Работникам милиции надо было найти угонщика моей машины, который должен отвечать за кражу золота из
поликлиники, но следственные органы пошли по проторенному пути. Они потерпевшего по угону автомобиля
сделали козлом отпущения, осудив его за ограбление поликлиники.
Добиваясь справедливости, я не прошу, а требую, чтобы уголовное дело в отношении меня и Стокоз В. Ф.
было прекращено.
Если вы считаете нас преступниками, то просим дело направить на доследование. Нужно доказать нашу
вину, если она есть, чтобы мы знали, за что сидим. А сейчас мы сидим ни за что.
Что такое свидетели, да при том еще работники милиции по делу, где обвиняемый ООР?!
Если бы в отношении работника милиции, подозреваемого в каком-либо преступлении, свидетелями были
ООР, то, независимо от вины, приговор был бы однозначен.
Я до осуждения работал шофером на производстве, женат, имею на иждивении сына, вторым ребенком жена
ходит в положении. Жили мы с женой хорошо и дружно. Для меня не было никаких оснований и мотивов
возвращаться к прошлой преступной деятельности. По работе я характеризовался положительно. Пахал, как все
труженики нашей страны. Меня ни за что вырвали из жизни, из трудового ритма. Сейчас я сижу, ничего не делая, но ем. Кому это выгодно? Кому это нужно? Ответ напрашивается один — работникам милиции, которые, борясь
за стопроцентную раскрываемость, гробят чужие жизни.
У нас по сей день расстреливают граждан за убийства, которые они не совершали (Белорусская ССР, Краснодарский край), а потом выясняется, что убийцами были другие лица. В стране идет перестройка, но
работники правосудия не могут по-новому мыслить, работать и поступать.
Нам суд назначил по ст. 931 УК РСФСР минимальную меру наказания, потому что понимает и признает нашу
невиновность во вменяемом нам преступлении, но интересы защиты милицейского мундира судом поставлены
выше справедливости, выше профессионального долга».
Дочитав с интересом жалобу, Тихий одобрительно произнес:
— Ты стал матерым темнилой. Твоему трепу, если бы я не знал подноготной, то мог бы тоже поверить.
— По трепу у меня есть с кого брать пример, далеко ходить не приходится. В жалобе изложена наша
официальная версия, и здесь в зоне мы с Валетом будем ее придерживаться. Будут верить в нее или нет, нам до
лампочки.
— Конечно! — согласился Тихий. Подумав некоторое время, он спросил:
— Ты будешь работать или в законе бездельничать?
— По жалобе я работяга, меня ни за что посадили, требую справедливости и вдруг не буду работать. Меня
никто не поймет... Только поищи работу по моему здоровью, — снова стал балагурить Сарафан.
Похлопав его по плечу, Тихий предложил:
— Должность заведующего баней тебя устроит?
— А сколько гавриков там будет работать?
— С тобой восемь человек, — сообщил Тихий. — Как характеризуется твой подельник?
— Имею с ним вторую ходку. Оба раза нем, как рыба.
— Толковый малый, — похвалил Тихий. — Можешь взять его к себе оператором котельной установки. Работа
не такая уж тяжелая, — пояснил он.
— Заметано! — согласился Сарафан. — Только я не понял, почему такая козырная работа и на нее нет
охотников?
— Насчет охотников ты ошибаешься, и завбаней есть, но это особый и долгий разговор, о котором мы
поговорим позже, а сейчас ты мне скажи: из сейфа Николая Григорьевича ты лекарства позычил?
— Я. Но только не из сейфа, а из металлического ящика.
— Не будем вдаваться в подробности, откуда ты взял, но лекарства надо вернуть. Он работает на нас, и
обижать его мы не должны.
— Если так, я не возражаю, — беспечно согласился Сарафан. — Только свое богатство пускай берет сам.
Своими руками я возвращать не могу.
— Где оно у тебя?
— В каптерке за батареей, в банке из-под халвы.
— Подожди минуточку, пойду его успокою. — Тихий вышел. Вернувшись через несколько минут, сказал: — Ты
должен понимать, лишний хипеж тебе сейчас ни к чему.
— Я в политике не разбираюсь, настроение было хреновое, все равно кому решил попортить нервы, заодно
спустить себе пар. Как врачи говорят, я вывел себя из стрессового состояния.
— Я тебе такую возможность дам. И о ней сейчас подробнее поговорим. Теперешний завбаней устроил в
бане курятник, устроил там самый настоящий бедлам, при этом уважаемую пару зеков наградил приятной
болезнью. Хорошо, что СПИД до нас не добрался. А если бы случилось, ведь сидеть с ними нам придется.
— Твое беспокойство я разделяю. Такого завбаней надо гнать оттуда в шею. Кто он такой?
— Тебе Серый говорил, кто помог ему попасть в больницу?
— Говорил о каком-то беспределе Филе, который спит на моей койке.
— Вот видишь, все дороги сходятся в Рим, а на беспределе Филе сходятся все твои линии, — пошутил грубо
Тихий.
— Выходит, мы с тобой сейчас делим шкуру неубитого медведя?
— Как заведующего баней Фили уже практически нет. Если не ты, то другой займет его место.
— У него в бараке есть сторонники?
— Десятка два наберется, — сообщил ему Тихий.
— Черт с ним, я его беру на себя, но к моему приходу в барак твои сторонники должны знать, чью сторону
поддерживать.
— Все будет подготовлено, и в этой части можешь не беспокоиться.
— Филя, наверное, будет не с пустыми руками, мне пика тоже не помешает.
— Зачем тебе такие крайности? Ты его со своей кодлой шутя растопчешь, от него останется мокрое место.
— Спор за власть я с ним хочу разрешить полюбовно, зачем в бараке ломать и рушить государственное
