-- Черта с два! -- ответил Иван.
-- ...И помни, в какой бы кошмар не выродилась эта система: в основе ее существовало разумное начало. И задача нынешнего человека -- защищать вот такие зерна, крупицы разумного, появляющиеся вдруг, которые прежде называли "благодатью божьей", а я называю "синтезом анализа". Защищать я складывать в копилку общелюдской памяти...
-- Да что в этих людях разумного? -- Иван обвел пивную взглядом.
-- ...Складывать и ждать дня рождения. Он наступит! Я верю! Именинники разобьют копилку, и каждый возьмет из нее то, что ему понравится! Вы поняли меня? -- спросил Сусанин Ивана, Семенова, ван дер Югина и Бутылки.
-- Поняли, -- ответил за всех Семенов, -- но нам неясно, при чем тут армия.
-- Вы же призываете защищать культурное наследство, -- сказал Иван.
-- Он говорит чушь, -- сказал оракул. -- Он потихоньку выживает из ума.
-- Я знаю. Я всю жизнь несу чушь сознательно, -- ответил Адам. -- Но как мне еще уберечь этого отрока от дезертирства?
-- Вот, есть выход, -- сказал И Ивану. -- Пледставь, сто ты оглабил табасный киоск и полусил два года тюльмы.
-- Ван дер Югин -- мой явный ученик, -- сказал Сусанин.
-- Но я не курю, -- сказал Иван.
Тут опять пришел наряд милиции, и сержант заявил громовым голосом:
-- Пивная закрывается!
-- Почему это она закрывается? -- спросила Незабудка.
-- Потому что нам пьяных некуда класть, -- сказал милиционер. -- Кончай розлив! Всем допивать и расходиться.
На улице Иван сказал:
-- Можно пойти в подвал, если кого-нибудь тянет выпить. у реставратора наверняка есть и спирт, и пиво.
-- Меня тянет, -- спохватился слесарь. Сусанин обнял его и полез целоваться:
-- Бутылки, друг ситный, а меня к тебе всей душой тянет. Мы с тобой оба выпали из круга, которым очертили нашу жизнь. Пойдем в подвал, пойдем в подполье, к черту на рога пойдем, только вместе.
-- А меня возьмете? -- спросила подошедшая Чертоватая.
-- Возьмем, -- решил Сусанин. -- Мы всех берем.
-- А вы куда идете? -- спросила Любка.
-- А кто куда, -- ответил Сусанин. -- Иван идет в армию, Бутылки -- в ЛТП, ван дер Югин -- в Домсовет за тюфяком, а мы с Семеновым -- в дремучий лес.
-- Ас кем пойти мне? -- спросила Чертоватая. Адам развел руками:
-- Все дороги хороши...
Иван поймал правую руку Сусанина, пожал и ушел.
Оставшиеся спустились в подвал и в траурной тишине выпили спирта. Каждый хоронил самого себя, только Любка вдруг решила, что у нее сегодня день рождения, и стала резвиться, прыгать, обниматься со всеми, убаюкивать на руках ван дер Югина, пытавшегося вылить спирт в умывальник и спасти друзей от алкоголизма. Потом завалилась на груду книг, раскинув руки, задрыгала ногами, как в кабаке, завизжала, захохотала, поперхнулась и сказала:
-- Адам, меня ждет повышение, потому что товарищ Примеров оказался тайным педерастом!
-- Поздравляю, -- сказал Сусанин.
-- А тебя что ждет? -- спросила Любка.
-- Не знаю, я -- не пророк и не начальник, чтобы предвидеть и планировать, -- сказал Адам. -- Наверное, я не вовремя родился...
-- Все так о себе думают, -- сказал реставратор.
-- Но почему ты не сопротивляешься, черт тебя дери? -- спросила Чертоватая. -- Тебе правда наплевать, что с тобой будет, или ты что-то задумал, но молчишь до поры до времени?
-- Что я мог задумать? Моя фантазия тут бессильна.
-- Нельзя тебе сейчас отмалчиваться: на тебя полгороде смотрит. Борись до победы или сдайся на милость победителя -- третьего нет, -- сказала Чертоватая.
-- Из дилеммы: поступить так или эдак всегда можно найти еще один выход -- умыть руки, -- сказал Сусанин. -- Не хочу я ни с кем воевать и ни под кого подстраиваться. Я с удовольствием уехал бы отсюда, но я не знаю на Земле страны, где мне было бы хорошо. Я обречен...
-- Давай, я устрою тебя на свое нынешнее место, -- предложила Любка.
-- Устрой лучше реставратора, -- сказал Сусанин...
-- Кто он мне? -- спросила Любка.
-- А я кто? -- спросил Сусанин.
-- Тебя я люблю, Адам, -- сказала Любка. -- Не бойся, тебя не посадят. Хоть весь склад разворуй -- я спасу!
-- Нет. Я уйду в дремучий лес с Семеновым и, усевшись на столетнем пне, задумаюсь, что делать дальше. Я попал и тупик -- и теперь должен построить Вавилонскую башню, чтобы с ее крыши узреть выход из лабиринта.
-- Снасяла достань мне тюфяк, а потом иди на все сетыле столоны, -вспомнил прикорнувший было на книжной полке И.
-- Для нормального развития любого организма, любого существа необходимо, чтобы составляющие его клетки постоянно делились. Вот в чем штука! А я попал в ситуацию, где процесс деления не только заторможен -- он всегда в какой-то степени заторможен, -- но запрещен, законсервирован, упрятан в морозильную камеру. И я затеял глупость: решил разморозить людей, вывести их из летаргии на словах. Ну, разве это не ходьба по лабиринту?
-- Все так думают, -- сказала Любка. -- Для этого и слова придумали.
-- Как раз люди-то верили мне, но моей веры им хватало на пару дней, не больше. А потом все шло по-старому, как у алкоголика, который каждый понедельник бросал пить и клялся жене, и каждую среду напивался... Нет! Человек упрям, его не переубедишь. Остается только ждать, когда он сам созреет, и тогда подсказать или поправить.
-- А что ты хотел сделать, Адам? -- спросила Любка.
-- Я хотел, чтобы все люди научились фантазировать.
-- Это я уже семь лет от тебя слышу. Больше ты ничего не хотел?
-- Кругом очень много неустроенных людей, которые потерялись в жизни и уже никогда не встанут на свою дорогу, Я хотел показать им, где они найдут себя. Они бы прекрасно устроились в собственной фантазии, им было бы там тепло я уютно. Как мне одно время. Однажды я видел в кегельбане безрукого. Это я и есть. Когда я пришел поиграть, на входе мне отрубили руки. Но я так сильно хотел играть (да и чем еще заниматься в кегельбане!), что стал фантазировать, как я это делаю. Вот чему я хотел научить всех безруких. Ведь в этом Сворском кегельбане все игроки -- инвалиды, потому что контролер -костолом... Но страсть к приспособлению показалась сильнее моего логоса: кто-то стал катать шары ногами, кто-то приладил протезы вместо рук, а кто-то прикорнул в углу. Неустроенные, потерявшиеся, взаимные суррогаты сумели притереться, как бракованные болванки в наспех собранном станке: поскрипели, помучились на чужих местах, поснимали друг с друга стружку. Плохонькие вышли из них детали, но станок кое-как заработал. А фантазии мои никому не понадобились. Зачем приспособленцу напрягать голову, если включи телевизор -- там за тебя другие нафантазируют и покажут. Люди не хотят думать, им невыгодно -- вот в чем ужас! А у кого нет телевизора? Кто слепой, без палки? Ходит впотьмах и думает. Им-то что делать?
-- Ну и зануда ты, Сусанин,-- сказал Семенов.-- Я не возьму тебя в лес, ты очень много говоришь. Вот ван дер Югина возьму, он -- тихий террорист.
И довольно подхмыкнул комплименту с полки.
-- Возьми меня, пожалуйста,-- попросил Сусанин. -- Я тут погибну.
-- Возьми его,-- попросил слесарь.
-- Бутылки, ты умрешь сегодня ночью, -- предрек Семенов.-- Скажи нам что-нибудь на прощанье.
-- Самая большая загадка для меня -- это смерть,-- сказал слесарь.-- Я не представляю, как я умру.
-- Зачем я полез учить людей, если собственную жену не смог перевоспитать?! -- опомнился Сусанин.
-- Тебе плосто не повезло,-- сказал ван дер Югин.-- Надо было зениться на Малине или Кавельке: из них мозно делать все, сто ни заблаголассудится.
-- Ты любишь Фрикаделину, как психиатр своего подопечного,-- сказал оракул.
-- Из меня тоже можно делать все, что ни заблагорассудится,-- сказала Любка.-- Адам, давай разведемся и поженимся, раз у тебя жена ненормальная, а мой муж -- дурак. Будешь сыт, обут, одет...
-- Нет, Любка, я не женюсь на тебе ни под каким соусом. Я не делаю одну и ту же глупость дважды.
-- Тогда давай выпьем спирта на брудершафт, -- предложила Любка.
-- С Бутылки выпей: он что-то совсем пригорюнился.
-- Плохо мне,-- пожаловался слесарь,-- я заболел. Оказалось, он выпил весь спирт. Поэтому никто не удивился его внезапной болезни.
-- Тогда давай станцуем, -- предложила Чертоватая, -- реставратор споет нам песню.
-- Я не знаю слов ни одной песни, -- сказал реставратор.
-- Даже "Взвейтесь кострами..."?
-- Какие к черту танцы! -- возмутился Сусанин.-- Я сижу и страдаю, что жизнь прошла впустую, а ты -- танцы!
-- Мне плохо,-- напомнил Бутылки.-- Не кричи.
-- Еще бы! -- сказал реставратор.-- Вылакал ведро отравы и хочет, чтобы ему было хорошо.
-- И мне плохо, не пойму отчего, -- пожаловался Сусанин.
-- Тебе жалко старую притершуюся жизнь, -- объяснил Семенов.
-- Правильно! -- сказал Сусанин.-- Вроде, не рвался я к директорской должности -- она мне случайно досталась,-- а все равно жалко. Привык я, привык и-- сломался. Что ж поделать! Видно, планида моя такая. А с ней не поспоришь, и если вышло так, что все, кто пытается повернуть мир с проторенного пути, должны погибнуть, значит, и я обречен.
