– Так что же случилось, Олимпиада Ивановна? Почему Варвара вдруг наплевала на деньги и выиграла матч? Что произошло? Что показала безумным киксом, когда партия была у нее в руках?
– Довольно… Пустите…
Но Ванзаров держал крепко. Липа трепыхнулась и затихла.
– Что вам надо от меня? – спросила внезапно резким тоном.
– Для чего вчера приезжала ваша родственница?
Липа упрямо молчала. Даже не стала выкручиваться.
– Где и когда познакомились с Аглаей?
– С кем? – спросила она удивленно. – Про какую Аглаю уже в другой раз говорите? Не знаю я никакой Аглаи.
– Вашу родственницу зовут Глафира Панкратовна Кошелева?
– Так вы и это пронюхали? О, какой вы сыщик…
– Чиновник полиции. Что известно о ваших родителях? Тетушка рассказывала подробности?
– Это очень личный вопрос. Мы почти не знакомы. Я, право, не знаю…
– Заодно познакомимся. Кто были ваши мать и отец?
– Вы не поверите…
– Поверю, если не станете лгать.
– Почти нечего. Сколько раз пытала тетушку, но она отговаривалась. Мне кажется, я незаконнорожденная дочь какого-нибудь графа и кухарки.
– Первого ребенка отдали на воспитание Кошелевой?
Липа замерла, словно попала подметкой в клей.
– Откуда… – кое-как выдавила она.
– Полиции все известно, – нагло заявил Родион, не имевший в распоряжении ничего, кроме логики и умения делать выводы. – Где этот ребенок сейчас?
– Вы делаете мне больно.
– Потерпите. Ах, в моральном смысле? Облегчите боль признанием.
– Умерла при рождении, – тихо ответила Липа и отвернулась. Быть может, чтобы не показывать слез. Или что там происходит с женщинами, когда они не в себе. Но полицейскому со стальным сердцем это не помешало:
– Где похоронена?
– На Смоленском.
– Кто отец?
– Да кто его знает…
– Из сиротского дома попали в дом терпимости?
– Куда же деваться бедной сиротке, красавчик. – Незнамова подмигнула обольстительно, как будто вмиг позабыв свои горести. Нет, все-таки не такая уж плохая актриса, зря антрепренеры отказались.
– К Ардашевой, что ли?
– Какой прыткий. Проболталась, старая карга. Вам-то что? Было и быльем поросло.
– Нет, не поросло. Иначе бы рок не собрал три жертвы. Наверное, безвинные.
Кажется, Нечаева опять не поняла. Или сыграла мастерски, хоть таланта нет.
Ослабив хватку, Родион перечислил тела в порядке обнаружения. О предсмертной записке тоже не забыл.
– Горничная наложила на себя руки? – с необычайным интересом спросила Липа. Прямо-таки с неприличным интересом.
– Чего не бывает от несчастной любви к господину Бородину.
– Вы меня заинтриговали…
– Логика подсказывает, что яд, которым была отравлена госпожа Нечаева, принесла Тонька. И тут надобно задать главный вопрос. Понимаете какой?
– Нет, – искренне призналась Липа.
– Почему флакончик бромэтила предназначался ей, а не вам?
Судя по задумчиво наморщенному лбу, барышня взвешивала. Тщательно и осторожно. Ведь на одной чаше весов помещалась ее жизнь.
– Я могу быть свободна?
– Это во Врачебно-санитарном комитете узнайте.
Не прощаясь, Липа быстро пошла в сторону меблированных комнат.
За спиной бесшумно вырос Курочкин:
– Хитрая бестия.
– Блоха, сами же окрестили, – сказал Родион с некоторым уважением. – Не упустите ее сегодня вечером, Афанасий Филимонович. Теперь она знает, что за ней следят. Будет осторожничать и хитрить. Сегодня должно что-то произойти. Очень важное.
– Никуда не денется, – заверил филер.
От этих слов стальное сердце чиновника полиции стало биться уверенней и спокойней. Жаль, что шальная догадка не подтвердилась: на зрачках Липы не было и следа наследственной искры.
Бильярдный зал «Hotel de France» с трудом вмещал зрителей, собравшихся ради редкого зрелища. Показательное выступление давал гений французского карамболя монсеньор Клавель, скромно названный в афише профессором бильярда. Посмотреть было на что, это вам не кунсткамера с уродами и не заезжая певичка. Клавель демонстрировал подлинное искусство владения кием. Начал с того, что с одного подхода набрал 150 очков в трехшаровый карамболь, всухую выиграв партию. Получив заслуженные бурные аплодисменты, монсеньор занялся карамбольными фокусами. Публике было предложено заказывать любые удары: оттяжки, дуплеты, триплеты – выполнял любые просьбы с любой позиции. Далее начались невообразимые чудеса. Установив цилиндр в центре стола и положив в него красный шар, Клавель ударил так, что биток завертелся вьюном, подпрыгнул, скакнул в цилиндр и стукнул шар.
Скромно поклонившись на бурю восторгов, монсеньор поставил бутылку, на горлышко водрузил красного и невообразимым ударом сбил его карамболем – от белого шара. Но верхом искусства стал удар в стиле Вильгельма Телля. Установив на растопыренных пальцах маркера шар, как яблоко, Клавель сбил его от двух бортов и карамболя, что объяснению физикой уже никак не поддавалось. Что тут скажешь: виртуоз. Это вам не на скрипке пиликать, тут головой думать надо.
Публика неистово бисировала. Общий восторг захватил даже Родиона. Отбивая ладошки, он посматривал на Ирму, которая радовалась чудесам сдержанно. И не он один посматривал. Затеряться в мужском обществе даме с пиратской повязкой так же трудно, как хорошенькой блондинке. Взгляды все равно будут жалить. Хоть не облизывать.
Фрейлейн фон Рейн, кажется, давно привыкла к производимому впечатлению и не тратила внимания на пустяки. Ее вниманием целиком завладел Бородин, который переживал триумф Клавеля со смешанным чувством зависти и обожания. К этому часу Нил Нилыч некоторым образом преобразился. Следов похмельной печали как не бывало, вечерний смокинг сидел как родной. В общем, Бородин сиял как дорогой, даже роскошный подарок.
Клавель как раз решил удивить номером с кружащимися шарами, когда Родион требовательно дернул за локоть. Нехотя оторвавшись от зрелища, Бородин отошел к самому дальнему столу, выставил пирамиду и протянул кий:
– Охота вам в такой вечер заниматься ерундой? Может, отложим?
Суровый юноша проигнорировал жалобный тон. Приняв инструмент, внимательно осмотрел, словно боялся подцепить занозу, и повертел колесом:
– Куда бить?
Лицо Бородина исказила гримаса. Поставив на меловую линию красный шар, ласково, как несмышленышу, объяснил, что битком надо разбить пирамиду, а кий держать так же свободно и легко, как держит смычок хороший скрипач.
– Покажите, – последовал строгий приказ.
Бородин издал неясный звук и принял стойку для удара, да такую, что только картину писать: левая нога выдвинута вперед, прямая, правая несколько отодвинута назад, согнута в колене, идеально прямая спина наклонена к столу. Рука с кием уже пошла на размах, как вдруг Родион спросил:
– Варвара говорила, что беременна?
Кий саданул в нижнюю часть битка, шар подпрыгнул и покатился к борту, не задев пирамиду. Великий мастер произвел детский кикс. Все еще держа кий меж опорных пальцев, Нил оторопело спросил:
– Как?
– Меня больше интересует вопрос, от кого.
Молча вернув красного на позицию, Бородин разбил пирамиду. Шары разошлись удобно: на игру встало три, не меньше.
– Ну и сюрприз приготовили, – наконец сказал он. – Нельзя было сразу. Ваша очередь.
– Играйте, поучусь со стороны. К этому сюрпризу не имею никакого отношения. В лучшем случае – господин Лебедев. Да и то обнаружил на вскрытии.
Нил застонал, как от желудочной рези:
– Сколько было?
– По выводу криминалиста, плоду четыре недели. Подходит?
Почти не целясь, Бородин положил дальний шар.
– Мне трудно об этом говорить.
– Понимаю: такое горе. Молодая невеста, будущая мать, скорее всего, вашего ребенка, восходящая звезда бильярда. А еще звезда «Петербургского листка», вознесенная вашими задачками.
– Нет, это совсем не то.
– Играйте, Нил Нилыч, вон того – мертвый шар, ляжет легко, и выход есть.
Бородин послушно исполнил удар. Шар прыгнул в лузу, потерся и свалился в сетку.
– Вы большой мастер, – похвалил Родион. – А у левой лузы дуплетом можете?
Кий лег на прицельную линию, ударный конец его плавно пульсировал между указательным и безымянным пальцами. Правая рука уже отошла на удар, как вдруг Ванзаров сказал:
– Кстати, Липа тоже беременна.
Нельзя говорить под руку даже чемпионам. Бородин дрогнул, кий ушел не туда, биток скакнул через борт. Два кикса в одной партии – редкий позор. Подбирать упавшего красного пришлось Родиону. Нил замер с кием:
– Нарочно мучаете?
Поставив биток к борту, как полагается правилами, бильярдный неумеха туда же пристроил кий:
– Вы уж решите – или мучаю, или спасаю.
Теперь и Бородин отшвырнул бесполезный инструмент и дрогнувшим голосом, будто со слезой, спросил:
– Зачем вы со мной так?
– Нет, Нил Нилыч, это вы поступаете загадочно и необъяснимо.
