– Вот уж не знаю. Спрошу.
– А заодно выясните у няни еще один пустяк.
– Пожалуйста. А что именно?
– Узнайте у нее, что за родственник госпожи Нечаевой лишился глаза, который оказался на горке ягод.
– Как? – глупо вылупился Бородин.
– Это я вас спросил, – поправил Ванзаров. – Забыть не могу, сколько варенья погибло.
Убедившись, что бильярдист достаточно пришел в себя, чтобы вернуться на представление Клавеля, Родион отпустил его и остался с Ирмой. Чтобы пошептаться в одиночестве. Даже если кто-то захотел бы подслушать – ни за что бы не смог: восторги фанатов карамболя оглушили отель.
Быть может, счастье – это всего лишь не мучиться с поиском своего места в мире. Афанасию Курочкину повезло необычайно. Почти сразу нашел он свое призвание. Призвание быть филером. Не сказать чтобы маленький Афанасий грезил о филерской службе, но как-то само собой вышло, что попробовал раз – и понравилось навсегда. Филерская доля была не тяжела для Курочкина. Мог он сутками пропадать на посту, не есть, не спать, а только вести назначенный объект. Наверное, в прошлой жизни был волком или тигром и в этой привычки зверя пригодились удивительно. Афанасий испытывал необъяснимый охотничий азарт, когда вел жертву, был невидимым и знал каждый шаг ее, нет, вздох. Филерский талант, одним словом.
Наблюдение за Блохой стало доставлять удовольствие. Барышня появилась в дверях через два часа, но была одета неброско, во все черное. Чтоб, значит, быть незаметной. Вот ведь глупышка. Осторожно осмотрелась по сторонам, заглянула на другую сторону улицы и только тогда крикнула извозчика. Такую манеру филер очень любил: объект знает, что его ведут, пытается засечь преследователя, но видит только обычных прохожих. Где ей обмануть самого Курочкина. Приятное волнение, всегда возникавшее, когда объект начинал проявлять строптивость, растеклось в душе Афанасия.
Блоха приехала на Апраксин рынок, велела извозчику ждать, побродила по темным закоулкам, зашла в трактир без вывески, где было темно и накурено, вышла оттуда под ручку с лихим пареньком, проехала с ним на Литейный проспект, пробыла в Версале с час и уже одна вернулась в меблированные комнаты.
Следующая вылазка была предпринята, когда на улицах зажглись газовые фонари. Блоха принарядилась в светлое и неторопливо, как на работу, отправилась по Вознесенскому. Почти сразу ее остановил худощавый молодой господин. Посмеялись, договорились и взяли извозчика. И тут Афанасий чуть не потерял объект. Ожидая, что бланкетка повезет клиента в Версаль, занял позицию на углу Екатерининского канала. Но когда Блоха исчезла более чем на пять минут, понял, что совершил ошибку. Бросившись со всех ног, успел заметить пролетку, повернувшую на Забалканский проспект. Ноги, которые кормят филера не хуже волка, не подвели.
Оказалось, Блоха повезла мужчину в трактир Сурогина, известный отличной бильярдной залой, где играла сама Мария Нилова – загадочная дама, всегда в черном платье, про которую ходил слух, что это переодетый мужчина, беглый монах.
Трактир был полон. На одном столе играли, другие были свободны. В этот вечер Нилова дала себе выходной или же отправилась смотреть на Клавеля. Заказав в бильярдную пива, Блоха предложила господину партию на три рубля. Пари было принято, игра началась.
Не всякий человек, входивший в соприкосновение с объектом, награждался кличкой. Однако новый господин такой чести удостоился и был занесен в филерскую книжечку под именем Стручок. Придумывание имен, хлестких и метких, было еще одной приятной стороной филерской работы.
Первую партию Блоха проиграла с треском. Стручок забрал выигрыш, поцеловал даме ручку, заказал еще выпивки и закуски, после чего они решили, что такой приятный вечер надо продолжить. Во второй партии разбивать выпало Стручку. Ударив сильно, он сделал хороший разбой. Блоха прокатила для виду и отдала стол. Стручок выиграл вторую партию. Впрочем, как и третью. Играл неплохо, почти не делал ошибок, но опытный глаз не мог не признать в нем новичка. Рука напряженная, удар слишком резкий, да и к столу бросается с такой яростью, будто на штурм.
Поражения на настроении дамы не сказались никак. Она требовала продолжать. Ставки были подняты до пяти рублей. Молодой человек был явно при деньгах. Не прошло и полутора часов, как долг Блохи вырос до двадцати девяти рублей – подряд проиграла шесть партий. Стручок проявил благородство и готов был списать долг, но дама весело засмеялась, сказав, что только вошла в форму. А потому предлагает поднять ставку до десятки. Как истинный джентльмен, Стручок не возражал.
Характер игры сменился внезапно. Блоха больше не допускала досадных промахов или нелепых киксов. Биток попадал в цель с коротким хлопком. Шары летели один за другим, противник не успевал подойти к столу. Проигранная партия доставила Стручку большую радость – аплодировал и отвешивал комплименты. Блоха их благосклонно приняла. И предложила продолжить. Конечно, Стручок согласился. Словом, вечер протекал замечательно.
Афанасий тщательно проверил бильярдную. Выход из нее был только один – через обеденную залу. Двери или занавесей, отвлекающих внимание, не было. Окон нет. Все столы просматривались без помех. Света достаточно. В открытую наблюдать за матчем – ошибка начинающего филера. А Курочкин давно обрел опыт.
Выбрав стол, чтобы держать под контролем все входы и выходы из трактира и залы, заказал ужин, не особо обильный, но восполняющий потраченные силы. И даже рассчитался вперед, чтобы в любую минуту сняться с места. Но, кажется, в ближайшие часы Стручок и Блоха не собирались расставаться. Да и зачем – игра пошла интересная. Дама только что выиграла вторую партию на червонец.
Вокруг Сенного рынка помещаются не только доходные дома и дома терпимости, но и заведения, где зарабатывают на хлеб насущный руками. Бессчетное число мастерских, в которых чинят, лудят, паяют, приколачивают, сверлят, шьют и сдирают шкуры с зайцев, пойманных в окрестных лесах, разместилось по подвалам и нижним этажам. За все, что требуется в домашнем хозяйстве, от починки кастрюли до заточки ножей, умелые руки брались с охотой и удовольствием. И брали совсем немного. Чтобы на жизнь хватило да детей прокормить, не говоря уже о женах, но тем всегда не угодишь.
Мастерские не закрывались допоздна, мало ли кому что понадобится. И в этот час жестяное дело слесаря Корчевина готово было услужить любому. Но в мастерской находился гость совсем нежеланный. Околоточный надзиратель Лужков, грозно насупив брови, будто сама власть явила свое вечно строгое лицо, сотрясал бумажкой, по виду – вырванной из иллюстрированного журнала.
– Это что такое? – грозно вопрошал полицейский мальчишку лет пятнадцати, в пыли, грязи и саже до самых бровей и напуганного не меньше. Блюститель распотрошил готовый заказ и теперь грозил листком.
– Это как понимать: в портреры государя императора с супругой примус заворачивать? Да ты знаешь, что это такое? Да ты знаешь, чем это пахнет?
Никитка запахов давно не различал, но сопливым носом шмыгнул прилежно.
– До вас, мерзавцев, приказ градоначальника довел? – ярился служивый. – Довел. А что в нем сказано, негодяй? А в нем сказано: «Признавая употребление для бумажной обертки с печатными портретами Особ Императорской Фамилии вообще не соответствующим цели, а при отпуске товаров в такой обертке из съестных лавок – прямо вредным для здоровья потребителей, поручаю объявить об этом торговцам с недопущением сего на будущее время». Недопущение сего! Вот что сказано!
– У нас не съестная лавка…
– Дерзить? Так сейчас тебя в участок!
Неизвестно, чем бы закончилась борьба против лиц императорской фамилии на упаковке, если бы строгий голос не сказал:
– Лужков, оставьте, он больше не будет.
Околоточный резво обернулся и вынужден был умерить обличительный пыл.
– Вам же сказали: здесь не съестная лавка, а жестяная. Про жестяные лавки в приказе упоминается? Вот именно – нет. Свободны.
Козырнув, Лужков убрался с несколько обиженным видом. А Ванзаров протянул мальчишке свой платок, хоть относительно чистый, но для соплей годится. И нечего фыркать: не дамы, чтоб за всякой ерундой следить. Это у них платочки должны быть чистыми, аж хрустеть, а тут серьезные неженатые мужчины. Понимать надо разницу.
Никитка, оставленный в мастерской за старшего, то есть в одиночестве, пережил нападение околоточного до глубины души, а потому испортил платок основательно. С платком пришлось попрощаться. Примостившись кое-как в помещении, где отовсюду торчали ржавые, острые и просто металлические предметы, Родион попросил объяснить, с чего вдруг подмастерье жестянщика стал почтальоном.
Запинаясь, мальчишка рассказал, что два дня назад к ним заглянула барышня, скромная, но приятная. Мастера, как обычно, не было, девушка предложила Никитке немного заработать. Показала два конверта, первый следовало отнести в тот же вечер, а другой – на следующий. За все хлопоты сразу дала серебряный рубль, обещала сегодня занести другой, но пока не приходила. Никитка и согласился: адрес поблизости, добежать быстро, заработок легкий.
