Кира. – Ошиблась временем.
– Бывает. Главное, на солнце не перегреваться. Оно у нас коварное. Незаметно разморит, а потом голова начинает болеть, и всякая путаница возникает.
– Спасибо за совет. А что это за… женщина здесь ходит. С ведрами?
– А… Глафира Петровна. Уборщица наша. Она головой немного того. Вы на нее внимания не обращайте. Она безобидная. Мы ее держим, потому что она человек одинокий и без работы с голоду помрет. До пенсии ей еще несколько лет. Поэтому и держим.
В дверях возникла полная блондинка в обтягивающем белом костюме и соломенной шляпе.
– Виктор Николаевич! Я к вам! – прощебетала она. – Строго по времени.
– Проходите, Лиличка. Я сейчас. Больше вопросов нет? – обернулся он к Кире.
– Нет, – ответила она.
– Ну и замечательно. Жду вас на сеанс. Только время не перепутайте.
– Постараюсь.
На другой день Кира подкараулила Глафиру Петровну.
– Мне надо с вами поговорить! – обратилась к ней Кира.
Но та молча прошествовала мимо нее на второй этаж.
– Глафира Петровна! – услышав свое имя, женщина остановилась.
– Вы меня знаете?
– Мы с вами уже беседовали.
– Хорошо. Мне толком и поговорить не с кем.
– Вы мне рассказывали о женщине, которую в море съел людоед.
– Да-да… я все видела своими глазами. Она плавала, а он прыгнул с моста и съел ее. Была – и не стало.
– Молодая женщина? Вы ее знали?
– Нет, не молодая.
– Как вы?
– Старше, старше, старше… – замотала она головой.
– Вы ее знали?
– Она ходила сюда. Поднималась наверх.
Кира замерла.
– Наверх?
– Да. Сюда. Это было ее, все ее, как сказала она. И я ей разрешила тут гулять. Она была хозяйкой… давно…
Дрожащими руками Кира полезла в мобильный и достала оттуда фотографию.
– Это она? – и показала на Анну Кобалидзе.
Та впилась в фотографию глазами.
– Да. Она жива! – завизжала уборщица, вцепившись в айфон. С трудом Кира отняла его у нее.
– Нет, она умерла. Вы же сказали об этом. А что с людоедом?
– А он жив! – таинственно сказала она. – Он выплыл из моря и пошел по пляжу.
– Куда?
– В санаторий.
– В санаторий?
– Да.
– А вы узнали его?
– Не знаю. Он такой… – Она взмахнула руками… – Страшный… Страшный… – Она вдруг тоненько завыла, раскачиваясь, и Кира сбежала вниз. Ей стало не по себе.
За обедом Павлик спросил Киру:
– С вами ничего не случилось?
– Нет. А что со мной должно было случиться?
– На вас лица нет?
– Это я просто устала.
– Отдыхать надо, – вставила Валентина. – Все мысли из головы выкинуть. Когда еще на море попадем. Вот я старюсь отдыхать на полную катушку. И ни о чем не думать. Мысли еще дома одолеют. Санаторий прекрасный.
– Да.
– Я видел, вы с уборщицей разговаривали. Может быть, она вас напугала.
«А он глазастый, – подумала Кира. – Все примечает».
* * *
– Слушай, у нас задание – девчонку убрать. Слышь, Ветряга.
– Слышу.
– Ты чего такой бледный, а?
– Не знаю. Воздуха тут нет.
– Воздуха? Да ты, Ветряга, придурок конченый. Мы же на юге – воздуха хоть отбавляй. Может быть, тебе задницей в окно высунуться? Тогда полегчает.
– Да отлепись ты от меня!
– Что-то ты мне совсем не нравишься, с катушек, случайно, не слетел? Да ты куда?
– Пойду проветрюсь…
– Ну иди, иди… только не пропадай. У нас задание.
– Да что ты заладил в конце концов: задание, задание… Больше говорить не о чем?
– А ты хлебало свое не раскрывай.
– Заткнись.
Ветряга закрыл дверь вовремя, потому что пивная бутылка ударилась о то место, где он только что стоял. Псих ненормальный. Нет, больше не будет он с ним работать. И вообще ни с кем не будет. Что-то ему эта жизнь приелась. Пора с ней завязывать. Пока это не кончится для него тюрьмой и сроком. А потом… все… Смерть в конце тоннеля. Вроде был такой фильм или книга – он уже и не помнил… Жизнь пройдет, а он ничего и не вспомнит в ней хорошего. Только детство, папу с мамой… Площадь, где стоял тот самый самолет. И свою мечту стать летчиком. Было же время, когда он о чем-то мечтал. А сейчас? Мечтает ли он о чем-то? Ему даже стало смешно, а потом странный спазм сдавил горло. Хорошо, что он вышел прогуляться. Находиться в одной комнате с этим психом невыносимо. Совсем кукуха поехала. Страшный тип, привык идти на мокруху как на вечернюю прогулку. Такой убьет и не поморщится. А он сам? Чем он лучше?..
Незаметно он вышел на набережную и остановился. Куда идти, он не знал. Да и, по правде говоря, ему было все равно. Есть же такое выражение: куда глаза глядят. Ночная набережная была залита огнями, они красиво отражались в темной воде – казалось, что сияют многочисленные светлячки, вспыхивая разными цветами. Слышался женский смех, бегали и кричали дети. А он… даже семью не завел. Да и разве пойдет за него порядочная женщина… А шалава ему не нужна. Насмотрелся он на этих шалав – жадных до денег. Все равно с кем спать, главное, чтобы бабками обеспечивал. У него были разные случайные связи, не обремененные никакими обязательствами. А дети… На него налетел какой-то мальчишка лет пяти – с размаху в живот – и отскочил, потирая ушибленную голову.
– Ты чего, пацан? – подмигнул он ему. – Ты один? Где твои родители? – Он протянул руку ребенку, но тут сзади на него налетела женщина.
– Как вы смеете приставать к чужим детям! – взвизгнула она. – Извращенец несчастный! Отойди от моего ребенка. А то сейчас в полицию заявлю.
– Не ори, дура. Лучше бы за ребенком следила. Сидишь в кабаке, а не смотришь, что твой ребенок тут один без присмотра бегает. А если его кто-то украдет или уведет куда? Ты об этом думаешь? Что на меня накинулась? Я проходил мимо, а твой пацан налетел на меня. Следить за детьми надо.
– А ты не учи меня. Иди себе.
Она схватила мальчишку за руку и потащила к кафе. Тот обернулся один раз и скорчил рожицу.
«Боже, у меня мог бы быть такой пацан. И не один…» – мелькнула мысль. Толпа гудела на набережной, он вдруг ощутил себя страшно чужим и одиноким. И подумал, что глоточек-другой вина ему не помешает. Кругом царило веселье… Он зашел в первое попавшееся кафе и сел за единственно свободный столик – в углу между двумя другими.
Столик был каким-то маленьким, скособоченным… Он сел и огляделся. Рядом раздался звонкий голос:
– Павел! Но вы же видите, что к нам никто не хочет подходить…
