тому, у кого есть улыбка, можно ли отрубить хвост? Да, чуть не забыл, есть еще и кот Шредингера. Как тебе такое?
– Ты что-то меня запутал!
– Вот тебе загадка: отруби хвост Чеширскому коту. – И он улыбнулся.
– Ладно. На досуге подумаю… Так что…
– Объект еще не готов.
– Он мешает нашим планам. И очень активно. Он трижды подвергался нападению и все еще… жив.
– Случайная звезда его хранила.
– Случайная… или все же… этому способствовали люди.
– Не понимаю, о чем ты?
– О том. – И глаза англичанина зло сверкнули. – Кто-то спасал его в самый последний момент. Или…
– Или? – эхом откликнулся его собеседник.
– Сколько тебе лет?
– Это неважно.
– Говорят, ты видел еще Фулканелли?
– Не только видел, но еще и мило беседовал с ним.
– Вот как! – Англичанин закинул ногу на ногу. – Ты мне никогда об этом не говорил.
– Ты не спрашивал. А я не отвечал.
– Так-так. И не расскажешь, о чем вы говорили?
– Связан тайной молчания…
– Мог бы и поделиться со старым другом.
– Пока не могу. А в будущем – посмотрим…
– Значит, наш объект мы будем ликвидировать?
– Может быть…
– Осталось совсем мало времени…
– Я понимаю.
Наступило молчание.
– Думаешь ли ты, что все в мире зиждется на некой гармонии? Или это можно назвать равновесием? Тронь его – и все нарушится, рассыплется в прах. Эта игра началась не сегодня и закончится не завтра. А ты предлагаешь это равновесие нарушить… Что будет тогда? Можем ли мы предугадать все последствия этого шага?
Они поговорили… Потом собеседник англичанина распрощался с ним и вышел на улицу. Прошагал несколько кварталов. Наконец остановился у нужного ему дома и поднялся на третий этаж.
Дверь ему открыла уже немолодая женщина. Седые волосы. Красивые серьги в ушах. И озорная улыбка.
– Я думала, что ты уже не придешь.
– Я не мог не навестить тебя, хотя времени у меня очень мало. И сегодня поздно вечером я должен уехать.
– Спасибо на том. «Милый мальчик». – И она протянула ему руку для поцелуя. – Я очень тебе рада… Мы видимся нечасто, но каждый твой визит как праздник.
– Взаимно. Взаимно…
Квартира, в которую он пришел, была мала. Две небольшие комнатки, балкончик и крохотная кухня. Ванная комната и туалет. Слышалось пение птиц. Он подошел к окну. Заливалась канарейка.
– Люблю птиц, и ничего с собой не могу поделать. У бедной Оленьки Судейкиной в Париже были птицы… И одного поэта так и звали – Птицелов. Божьи создания – птицы… О чем-то они щебечут, хотят нам рассказать. А мы их не понимаем.
– А может, понимаем, только не всем говорим.
Она метнула на него странный взгляд и улыбнулась:
– Да. Пожалуй, ты прав… именно так. Ты надолго в Риме?
– Нет. Был на заседании одного известного полузакрытого клуба. Немного устал, потом встречался со старым знакомым.
– Другом?
– Нет, просто знакомым. И кажется, в мире грядут перемены.
– Хорошие?
– Нет. – И он покачал головой. – От этого я в отчаянии.
Москва. Наши дни.
Павел не сразу услышал телефонный звонок. Потом посмотрел на экран. Руслана!
– У меня есть для вас одно известие. Мы можем встретиться?
– Прямо сейчас?
– Да.
– Подъезжайте к скверу. – И Павел сообщил адрес. – Я вас там буду ждать.
При встрече Руслана протянула ему полиэтиленовый пакет.
– Вот. Возьмите. Нашли в сарае. В квартире ничего не нашли. А в сарае… он был закрыт на замок. И мы давно туда не заглядывали. Мне понадобилась лопата. И я вспомнила, что старый инвентарь хранится в сарае. Открыла его. И вдруг наш алабай кинулся в угол и стал там рыть лапами. И там был пакет. Дедушкин. Очевидно, для надежности он решил спрятать его в таком месте, куда мы редко заглядывали.
Павел взял пакет в руки.
– Спасибо. А… что вы делаете сегодня вечером? Или вы сразу уезжаете к себе за город?
– Нет. Я в нашей квартире останусь на несколько дней.
– Тогда вечер у вас свободен или занят?
– Свободен.
– Мы можем погулять по городу, погода чудесная… Посидим в кафе…
– Замечательно… – И она улыбнулась ему так, что у него защемило сердце.
Москва. 1970-е годы
В этот день он почувствовал себя плохо. Участилось сердцебиение. Но главное, было ощущение, что за ним придут. Откуда взялось это чувство – он не знал. Но не могло же оно возникнуть на пустом месте. Не могло…
Уже с утра он почувствовал себя не просто плохо, а ужасно. Болела голова и мучили ужасные видения. Словно он оказался в большой пещере, полной призраков. Одни из них имели черты реальных людей, большинство которых к тому времени были уже мертвы, другие были ему незнакомы. Он силился отгадать, кого или что они символизируют, но понял, что не может этого сделать. На минуту почудилось, что он скользит по волнам, как Фрези Грант. Он любил эту повесть, иногда перечитывал ее. Также он любил «Блистающий мир». Да-да, летать люди могут, но только не знают об этом. Не догадываются о своем даре, который имеют издавна, с незапамятных времен. Ему нравилось это выражение «незапамятные времена». То есть времена прежде памяти, до памяти, до того, как все стало осознавать себя. «Мог ли я избрать другую судьбу?» – мелькнуло у него в голове. Давно… все переменить и прожить жизнь обычного человека, как все. В этом есть определенное благо – прожить жизнь простым обывателем. Не задумываясь о тайнах другого мира. Неожиданно мелькнуло в голове давнее интервью, данное им журналисту, который стал для него проводником. Он специально зашифровал послание будущим потомкам в этом интервью. Дал подсказки, которые будут разгадывать те, кто придет после. Смогут они угадать то, что он хотел им сказать, или нет? И на этот вопрос у него не было ответа.
Он помнил, как журналист на какие-то мгновения поверил ему и воспарил над скучной обыденностью, как за его спиной выросли невидимые крылья, как он наслаждался этим моментом и как потом низвергнулся в бездну, именуемую реальностью. На минуту улыбка скользнула по его губам. Да, люди не привыкли думать по-другому, думать о том, что хоть как-то выходит за рамки стереотипов, которыми они привыкли жить. Он мог бы даровать им свободу и парение. Но этот дар был бы ими отвергнут. И поэтому все, что составляет тайну этого мира, – удел немногих. И сломать этот давно заведенный порядок пока никто не в силах…
Он откинулся в кресле. Он сидел иногда часами в темноте, пытаясь решить сложные задачи. В его уме, как ослепительные гроздья света, вспыхивали идеи, картины, образы,
