Джон Гоуди - Пелхэм, час двадцать три

— Наш начальник — само милосердие, — заметил он, обращаясь к Риччи. — И знает самый трогательный способ сказать «спасибо».

— Повысили сразу через две ступени, — осклабился Риччи. — Просто удивительно, что нас не разжаловали в стажеры.

Венторф свернул на Южную Парк-авеню.

— Ну и как, тебе сейчас не хочется, чтобы я тогда свернул и ищи-свищи нас со всеми этими деньгами?

— Хочется, — мрачно буркнул Риччи и потянулся к микрофону.

— Поцелуй себя в задницу, потому что больше ничего не остается. Уезжать с деньгами — глупость, но кто бы узнал, стяни мы по паре тысчонок?

— Террористы заявили бы, что денег не хватает, — возразил Риччи, — и мы вляпались бы в дерьмо.

Ричи связался с диспетчером, и Венторф подождал, пока он не выключил передатчик.

— Мне очень жаль, что мы не стянули пару пачек, честно говорю. Но террористы обвинили бы полицию в воровстве. А как ты думаешь, кто-нибудь поверил бы нашим словам, а не словам этих подонков? Да ни за что! Вот как они доверяют самой замечательной полиции Нью-Йорка. Честное слово, лучше бы мне быть преступником, тогда можно ожидать хоть какого уважения.

Последний раз сержант транспортной полиции Мисковский спускался на пути одиннадцать лет назад. Тогда ему, ещё патрульному, пришлось отправиться в погоню за двумя пьяницами, которым взбрело в голову спрыгнуть с платформы и неверной походкой отправиться в прогулку по туннелю. Он вспомнил, как боялся споткнуться и упасть на рельс под напряжением, пока бежал за весело перекликавшимися оборванцами. В конце концов он их догнал на следующей платформе, где они угодили прямо в руки другого патрульного.

Сейчас он испытывал такой же страх, и волосы у него на затылке шевелились. В туннеле было темно, если не считать сигнальных огней, ярко-зеленых, как изумруды. Здесь должно было быть очень тихо, но на деле оказалось не так: шумел ветер, доносились ещё какие-то странные шорохи, происхождение которых он определить не мог. Когда они миновали девять пустых вагонов поезда Пелхэм Час Двадцать Три, сержант сообразил, что туннель кишит полицейскими. Время от времени кого-то можно было различить в темноте; пару раз он мог поклясться, что слышал одновременное дыхание нескольких человек. Они чертовски смахивали на привидения. Но, казалось, на его спутника это не производило никакого впечатления. Он так легко мчался вперед, словно мешок у него за плечами ничего не весил.

Мисковский крепко сжимал в руке фонарь. Они бы оказались в чертовски затруднительном положении, если бы он его выронил. Медленно водя им из стороны в сторону, он освещая рельсы, грязное, пыльное полотно дороги, неровные стены. Похоже, они успевали во время, хотя он уже начал задыхаться. А постовой, несмотря на свою ношу, продолжал дышать ровно, как ребенок.

— Вот оно, — сказал постовой.

Мисковский увидел бледный свет в конце туннеля и сразу покрылся потом.

— Ты понимаешь, что мы бежим прямо на дула четырех автоматов?

— Да, черт возьми, — фыркнул патрульный. — Мне хочется отлить. — Он весело подмигнул.

— Ведь нам ничто не угрожает. Мы просто посыльные.

— Я тоже так думаю, — кивнул постовой и перебросил брезентовый мешок на другое плечо. — Знаешь, здесь примерно фунтов двадцать пять; не так уж много для миллиона долларов.

Мисковский нервно хмыкнул.

— Я просто подумал, что это прорва денег. Представь, что нас ограбили. Предположим, парочка бандитов… — Но мысль показалась ему слишком пустой, чтобы продолжать, кроме того, она выставляла его в дурном свете.

— Это не смешно, — буркнул постовой. — Моего знакомого коллегу ограбили на прошлой неделе, когда он шел со службы. Кто-то подскочил сзади и хладнокровно огрел по голове стальным прутом, завернутым в газету. Забрал бумажник, кредитные карточки и оружие. А оружие — это уже серьезно.

— Ну, мы же в форме. Еще не дошло до того, чтобы грабили полицейских в форме.

— Еще не дошло. Но этот день наступит.

— Кто-то стоит у задней двери вагона, — заметил патрульный. — Видишь его?

— Господи, — вздохнул Мисковский. — Надеюсь, он понимает, что это мы. И не ошибется и не начнет стрелять.

— Пока не начнет, — согласился патрульный.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь «пока»?

— Пока не разглядит белки наших глаз.

Постовой покосился на Мисковского и расхохотался.

Артис Джеймс окоченел. Казалось, он проторчал в туннеле целую вечность и останется здесь навсегда. Туннель стал его стихией, как стихией рыбы является вода; его стихией стал туннель — подземный океан, темный, сырой, полный звуков и шепотов.

Он не осмеливался оглянуться из боязни увидеть то, что пряталось в темноте. Даже вагон перед ним вселял больше уверенности — все-таки что-то знакомое. Он повернул фуражку козырьком назад и прижался глазом к краю колонны, словно к вертикальной замочной скважине. Теперь он видел часть человеческой фигуры, половину головы и правое плечо. Человек был виден секунд десять, потом исчез. Через минуту он появился вновь, и Артис понял, что это наблюдатель из задней части вагона осматривает пути; ствол его автомата торчал вперед, как антенна.

Когда фигура появилась во второй раз, Артису пришло в голову, что на фоне освещенного вагона тот представляет прекрасную мишень. Разумеется, пистолет на таком расстоянии не годился, если не иметь в виду исключительно хорошего стрелка. Ну, такого, например, как он сам. Будь у него время тщательно прицелиться, прижав пистолет и запястье к колонне, он уверен был, что попадет.

Артис попытался вспомнить, какой именно приказ дал ему сержант из оперативного отдела. Оставаться на месте? Что-то вроде того: оставаться на месте и ничего не предпринимать. Если в качестве оправдания он сможет предъявить убитого преступника, станут ли его наказывать за то, что не выполнил приказ буквально? Когда плотная фигура в очередной раз показалась в дверях вагона, пистолет Артиса сам оказался у него в руке, а ствол оперся на запястье. Он навел пистолет, посмотрел, как человек уходит, и вернул пистолет в кобуру. Но тотчас снова его достал его и изготовился к стрельбе. Когда фигура появилась в очередной раз, он нажал курок.

Будь пистолет снят с предохранителя, на его счету оказался бы убитый преступник.

Когда фигура исчезла, Артис несколько раз щелкнул предохранителем, не очень понимая, зачем это делает, и вернул пистолет в кобуру. Правда, он не был уверен, что последний щелчок оставил пистолет на предохранителе, потому вновь вытащил его и проверил. Оказалось, зря: он был слишком осторожен в обращении с оружием, чтобы совершить такую ошибку. Артис сунул пистолет обратно, и когда фигура появилась вновь, оставил его в покое. Но когда она исчезла, вновь прицелился, и на этот раз, просто на всякий случай, снял пистолет с предохранителя.

Когда фигура появилась вновь, он поймал её на мушку, словно так было решено заранее. Потом глубоко вздохнул и нажал курок.

Выстрел эхом разлетелся по туннелю, словно взрыв. Он услышал — или ему показалось, что услышал — звон разбитого стекла, когда пуля попала в окно. Человек резко метнулся назад, и Артис понял, что попал. Когда вокруг него засвистели пули, он вжался в колонну, прекрасно сознавая, что если его не убьют бандиты, то уж обязательно достанут полицейские, если откроют ответный огонь.

Когда раздался выстрел, сержант Мисковский завопил: — В нас стреляют! — и рухнул на пути, увлекая за собой постового. Раздалась автоматная очередь. Мисковский закрыл голову руками, и в этот момент прозвучала вторая очередь.

Постовой выставил перед ними брезентовый мешок.

— Не думаю, что это поможет, — прошептал он. — Хоть здесь и миллион долларов, но пуля пройдет сквозь него так же легко, как муха в открытое окно.

Стрельба стихла, но Мисковский выжидал ещё минуту, прежде чем поднял голову. Постовой через край мешка внимательно вглядывался в заднюю часть вагона.

— И что нам теперь делать? — прошептал Мисковский. — Ты считаешь, нужно встать и шагать прямо в эту кашу?

— Ну, уж нет, черт возьми, — проворчал полицейский. — Мы не тронемся с места, пока на поймем, что происходит. Черт возьми, мы так вывалялись в грязи, что теперь никогда не отчистить форму.

Когда перестрелка прекратилась, туннель казался вдвое темнее, а тишина ещё глубже. Стараясь поглубже спрятаться за мешком, Мисковский с благодарностью отметил оба обстоятельства.

Когда Райдер шагал по проходу, ошеломленные перестрелкой пассажиры провожали его завороженными взглядами. Окно аварийной двери в задней части вагона оказалось разбитым. Уэлкам, наполовину высунувшись наружу, вглядывался в туннель. Вокруг валялись осколки стекла. Ствол его автомата, выставленный в разбитое окно, медленно описывал круг, обследуя туннель подобно усикам хищного насекомого. Стивер, сидевший на отдельном сидении, выглядел довольно прилично, но Райдер понял, что он ранен. На правом рукаве чуть ниже плеча расплывалось темное влажное пятно.