Если бы я не пообещала Кольке, что буду молчать о том, что он рассказал нам с Батей, то обязательно спросила бы у Пана, не слышал ли он когда-нибудь о киллерах с татуировкой осы, но... Слово есть слово, я его дала, и нарушать его не в моих правилах, хоть Егоров мне больше и не друг.
— Чаю налей,— попросил он и, откинувшись на спинку кресла, стал внимательно меня разглядывать.
— Время на обдумывание берете? — усмехнулась я, пододвигая ему чашку.
— Влезла ты в эту историю, Елена, совершенно зря. Почему влезла, я понимаю, но все равно зря. Лучше бы ты куда-нибудь отдохнуть поехала, чтобы отвлечься. В ту же Канаду, к примеру. Там же целое поместье пустует, да и дом в Торонто к твоим услугам. Может, передумаешь? Слетаешь туда? Поживешь? Развеешься?
— Нет, Пан,— я кисло улыбнулась.— Наотдыхалась уже. Да и аванс взяла.
— Ну, аванс и вернуть можно, если это единственная причина,—он выжидающе на меня смотрел.—Поверь, это не проблема.
— Нет, Владимир Иванович,—твердо заявила я.— Мне лучше делом заняться, тем более что оно очень интересное.
— Ну, смотри... — покачал он головой.— Только думать я, Елена, об этой истории ничего не думаю — неинтересна она мне. Тут своих проблем выше крыши, и сыплются причем, подлые, оттуда, откуда и не ждешь. Но точно могу сказать только одно: местные в ней не замешаны — уж об этом то я бы знал.— Пан достал из моей пачки сигарету, прикурил и стал рассматривать пейзаж на висящем на стене календаре.
— Владимир Иванович,— отважилась спросить я.— А что будет с Костровой и остальными?
— Ты так переживаешь за этих милых людей? — удивился он.
— Да уж, милых! — язвительно бросила я.— Рассказали мне, почему они все три года назад из органов...
— А-а-а... — перебил меня Пан.— А тебе, случайно, не говорили, что за два года до этого одна девушка, за которую заступиться было некому, повесилась, доведенная этими «милыми» людьми до самоубийства?
— Владимир Иванович! — потрясенно воскликнула я.
— Вот тебе и Владимир Иванович! — буркнул он.— И потом, чего ты волнуешься? Сама же видишь: я сижу здесь, никуда не бегу, не звоню, кота глажу...
— Ну с этим-то как раз все понятно,— сказала я, тоже закуривая.— После сегодняшнего скандала, резонно опасаясь серьезных неприятностей, Кострова с компанией бросятся за защитой к тому самому Сидору, а он, соответственно, обратится к вам. Зачем же напрягаться, если мышки сами к коту придут? Нужно только подождать. Видимо, они пока еще этого Сидора или не нашли, или не успели переговорить — по телефону же они такие вещи обсуждать не будут. Вот и все.
— Лена,— неожиданно предложил мне он.— А ты не хочешь пойти ко мне работать? В смысле к Павлу, конечно, но в мое подчинение.
— Нет, Владимир Иванович,— не раздумывая, ответила я.— Я привыкла быть сама себе хозяйка. За столько-то лет! При всем моем уважении к вам и к Павлу я ничьей власти над собой не хочу. А за предложение спасибо.
— Как знаешь. Но ты все-таки подумай. Не пожалеешь.
— Хорошо, подумаю,— сказала я только для того, чтобы закрыть эту тему.
Пока мы с Владимиром Ивановичем разговаривали, Матвей в комнате время даром не терял, потому что оттуда до нас порой доносился Ирочкин смех.
— Все равно, Павел Андреевич, ничего не получится, я даже и пробовать не буду,— говорила она.
Это еще что за новости?! На что это он ее уговаривает, всполошилась я, чуть-чуть приоткрыла дверь, заглянула и успокоилась: Ирочка, завернувшись в плед, сидела с ногами на диване, а напротив нее на полу, обхватив себя за колени, сидел Матвей и ласково ее просил:
— Ну, скажи, «Павлик, Павлуша». Представь себе на моем месте Сашкиного сына и скажи. Ну, давай попробуем.
Ирочка добросовестно закрыла глаза и сказала:
— Павлик, Павлуша.
— Вот и замечательно,— обрадовался Матвей.— А теперь скажи это же, но с открытыми глазами.
Посмеиваясь, я закрыла дверь и вернулась в кухню.
— Дети! — сказала я в ответ на вопросительный взгляд Пана, но тут зазвонил его сотовый, и я услышала, как он отвечает своему собеседнику:
— Слушаю тебя, Сидор.
Я бросилась к нему и, презрев все возможные приличия, почти вплотную прижалась к его руке, державшей телефон. Владимир Иванович усмехнулся и немного повернул кисть так, чтобы мне было слышнее.
— Пан, тут история дурацкая вышла,— говорил тот пьяным голосом.— Инка с новой хозяйской девкой поцапалась. Инка баба наша, правильная, сам знаешь, а та стала ставить из себя невесть что. И под хозяином-то без году неделя, а выпендривается, как законная. Ты б разрулил? А?
У меня от такой наглости аж в глазах потемнело, а Владимир Иванович выслушал все это совершенно спокойно и сказал:
— Давай, Сидор, по телефону такие вещи обсуждать не будем. Ты сейчас где?
— Да у Инки в архиве... Сидим, успокаиваемся.
— Забирай их всех и двигай на базу, я попозже сам туда подъеду, там и поговорим,— приказал Пан и, закончив этот разговор, тут же позвонил кому-то еще.— Это я. Скоро должен Сидор с теплой компанией подъехать, прими со всем радушием, а я буду, как освобожусь.
Он отключил телефон, допил остывший чай и ровным голосом сказал:
— Вот и все, девочка.
— Знаете, Пан,— тихо сказала я, глядя в сторону.— А мне их всех совсем не жалко... — потом посмотрела ему в глаза и спросила: — А Сидор?
— Лена, ты играешь в преферанс? — Владимир Иванович задал мне совершенно неуместный в данный момент вопрос.
— Играю, конечно,— удивленно ответила я.
— Так вот, девочка. Когда люди садятся играть, они договариваются о правилах: что играют, до скольки и почем за вист. Когда я взял Сидора, то очень четко и ясно рассказал о наших правилах игры, первое из которых— абсолютная лояльность по отношению к Павлу и всем членам его семьи, а второе — держать рот на замке. Он же вместо этого разболтал Костровой то, что ей знать совсем не полагалось. А самое главное, я велел ему сказать этой мрази, чтобы она в сторону Ирочки даже смотреть не смела,— на улице-то мы ее незаметно охраняли. Но вот то, что опасность ей может в самом архиве угрожать, мне, после всех предпринятых мер безопасности, даже в голову прийти не могло. Так что это один из моих людей мне отзвонился и сказал, что случилось что-то непонятное, но крайне неприятное. Те же Малыш с Карлсоном, которые, как я понял, здорово тебя выручили, хоть и работают на Наумова, но своим умом дошли и накрепко усвоили, что Ирочка — лицо неприкосновенное и ее нужно всеми силами защищать. А вот Сидору это было открытым текстом сказано. Выводы делай сама.
— Ну что я на это могу сказать? В каждой избушке свои игрушки, а в чужой монастырь я, как уже говорила, лезть не собираюсь,— и я, встав, подошла к двери в комнату и прислушалась.
— Вот исполнится тебе восемнадцать лет, и мы поженимся,— донесся до меня голос Матвея.
— Но это в том случае, если все будет нормально,— поправила его Ирочка.
— Будет! — твердо заявил он.— Я в этом ни секунды не сомневаюсь. А пока давай подумаем, на какое число назначить помолвку,— надо же всем со всеми перезнакомиться. А потом о ней напишут во всех газетах, и больше никто и никогда не посмеет говорить о тебе всякие гадости, потому что ты будешь моя невеста. Самая лучшая на свете невеста! Ну а если ты вдруг разлюбишь меня, то всегда сможешь разорвать нашу помолвку,— серьезно сказал он, но по тону чувствовалось, что уж чего-чего, а этого он никогда в жизни не допустит.
— Не может быть такого «если»! — тихим счастливым голосом сказала Ирочка, и они рассмеялись.
Дай-то бог, чтобы вам была судьба, подумала я, тихонько отходя от двери. А между тем шел уже седьмой час, и, по-хорошему, Ирочке, которая уже совершенно оправилась от всех пережитых за день потрясений, надо было бы ехать домой, чтобы Нина Максимовна не волновалась, но мне очень не хотелось нарушать их уединение и напоминать ей об этом, вот я и продолжала сидеть на кухне. Пан тоже сидел молча и, машинально поглаживая Ваську, обдумывал свои дела. И тут зазвонил его сотовый. Он слушал то, что ему говорят, и только односложно отвечал: «Да», «Да», а потом спросил:
— Это случайно не ты с опережением графика сработал?
Его собеседник начал что-то очень эмоционально отвечать, потому что даже я услышала его возбужденный голос. Наконец Пан отключил телефон и озадаченно уставился на календарь.
— Владимир Иванович, что-то случилось? — осторожно спросила я.— Что-то пошло не так?
Но он не успел мне ответить, потому что в это время из комнаты в ванную проскользнула Ирочка, а потом вышел и направился к нам просто неприлично сияющий от счастья Матвей, который, увидев озадаченное лицо Панфилова, мгновенно стал серьезным и обеспокоено спросил:
— Что стряслось, Володя?
— Потом доложу,— кратко ответил Пан, увидев подходящую к нам Ирочку.
— Елена Васильевна,— сказала она, глядя на меня с такой благодарностью, что мне стало неловко.— Спасибо вам большое. Вы для меня, как родная старшая сестра. Правда! И я вас очень-очень люблю,— она поцеловала меня в щеку.
